Мы познакомились с Люси на похоронах. Стояла ранняя осень, клены на кладбище только начинали желтеть, первые холодные ветра трепали подолы жителей Хемптауна. Резной лист сорвался с дерева и пролетел, кружась, между двумя рядами ссутулившихся людей в черном, спланировав ровно на крышку гроба. Я приехал накануне и был мало знаком с близкими профессора Пеннерфильда, которому мы были обязаны сегодняшним торжеством, только несколько его коллег из университета да пара моих однокашников удостоили меня короткими кивками, когда я, сильно опоздав к назначенному времени, запыхавшись, поднялся на холм к нужному месту.
Мое опоздание не было проявлением безалаберности или неуважением к покойному (по правде говоря, профессору Пеннерфильду, или просто Джеймсу, как он просил себя называть, я был обязан успехом своей первой и единственной книги и, хоть мы и не много общались последние годы, питал к нему то уважение, которое питают друг к другу старые приятели). По правде говоря, мне было стыдно, что я так давно не навещал своего наставника, вложившего столько сил в мою литературную карьеру.
После выхода «Чёрного дрозда» я был слишком окрылен успехом и занят бесконечной чередой вечеринок и приемов в Нью-Йорке, потом же, когда моя карьера пошла под откос, а сам я несколько лет провел на окраине в компании пьяниц и проституток, сама мысль о том, чтобы предстать перед Джеймсом и признаться в собственных неудачах казалась мне невыносимой.
— Привет! — Незнакомый, чуть задиристый голос вырвал меня из мрачных раздумий. — Ты друг Джеймса или просто тусуешься?
Я повернулся. Передо мной стояла девушка лет двадцати пяти в коротком черном платье, уперев руки в бока. Лицо ее было ничем не примечательно, русые волосы собраны у лба черной лентой, слегка курносый нос, веснушки и бледная кожа идеально дополняли образ типичного жителя среднего запада.
Не дождавшись ответа, девушка отвернулась и стала поправлять волосы, стреляя прищуренным взглядом по толпе, которая начинала уже расходиться.
— Я… Я Лукаш, Джеймс был моим профессором в университете… очень помог мне с книгой… — наконец, промямлил я, выныривая из невеселых мыслей в реальность. — А вы? Ты?
— Люси. Джеймс был… моим отцом. — На последнем слове Люси как будто запнулась и тут же отвела глаза.
— Я не знал, что у профессора была семья, он не говорил…
— Хватит! — В голосе Люси вдруг наметились стальные нотки, но она так же быстро смягчилась. — Я не хочу говорить об этом. Пожалуйста. Расскажи о себе. Так ты писатель?
— Наверное… Был писателем… Я написал одну книгу, «Черный дрозд», но с тех пор… нахожусь в творческих поисках.
— Никогда не слышала, это о птицах? — Люси зевнула.
— Нет, это детектив. Про следователя, который расследует похищение картины, но нападает на след серийного убийцы…
— Класс! — Глаза Люси вдруг заблестели. — А ты сам убивал кого-нибудь?
— Нет, а это обязательно? — Я нехотя улыбнулся.
Болтая о пустяках, мы спустились к парковке, и Люси попросила подвезти ее до города. Мы ехали по проселочной дороге, тут и там по обочинам стояли старые фермы, крашенные в болотные и охровые цвета, заправки и автомастерские. Этот город давным-давно застыл во времени. Я косился на Люси. Ее нельзя было назвать особенно красивой, но шарм в ней был. Я засмотрелся на ее чересчур большие мочки ушей. Я подумал — интересно, каково живётся с такими ушами? Смущается ли она, когда чей-то назойливый нос оказывается слишком к ним близко? Проступает ли на ее белых щеках в этот миг румянец?
Мы въехали в город, когда Люси попросила остановиться у магазина и подождать ее пару минут. Я припарковался у входа и, открыв окно, закурил, лениво рассматривая пустую улицу, полную выцветших рекламных вывесок о пончиках за полцены и бритье за 2,99.
Вдруг что-то изменилось. Из магазина раздались крики, грохот, а еще через секунду взъерошенная Люси влетела ко мне в машину и заорала: «ГАЗУЙ!». В одной руке она сжимала пистолет, в другой — бумажный пакет, из которого в салон сыпались долларовые бумажки. Ничего не соображая, я вжал педаль в пол и помчал по дороге.
— Что это, на хрен было?
— А на что это похоже? — Люси прикурила от своего Глока, ствол оказался зажигалкой. — Храни господь деревню, где еще платят наличкой.
— Ты понимаешь, что я теперь соучастник преступления? — Я пытался собраться с мыслями, перед глазами плыло.
— Лукаш, пойми, наконец, нельзя писать о преступлениях, когда сам ничего о них не знаешь. Расслабься и поехали подальше отсюда.
Люси, казалось, была совершенно спокойна, как будто это и правда был просто поход за покупками. Я гнал по осенней дороге прочь из Хемптауна, шок постепенно сменился странным приятным возбуждением, мышцы расслабились, взгляд снова стал ясным и чистым. Не считая мелких драк в барах, я впервые нарушил закон, но не чувствовал угрызений совести, скорее, во мне затеплился странный, какой-то подростковый азарт. Люси покрутила ручку приемника и, найдя нужную песню, устроилась, мурлыкая себе под нос, с ногами на сиденье.
Уже ближе к ночи мы припарковались у мотеля в трехстах милях от города. Я был слишком взвинчен, чтобы спать, и наматывал круги по комнате, бормоча что-то о произошедшем, когда Люси, хитро улыбнувшись, заставила меня замолчать, прижав свои губы к моим в долгом поцелуе. Мы занимались любовью, Люси громко стонала, ее маленькая грудь прыгала перед моим лицом, а пальцы оставляли глубокие красные полосы на спине и шее. В голове шрапнелью взрывался коктейль из адреналина и похоти. Казалось, моя прежняя жизнь на мгновенье стерлась из памяти, разум и здравый смысл взяли выходной, и есть только здесь и сейчас, эта узкая кровать и связавшая нас безумная выходка.
Проснувшись, я сразу понял, что что-то изменилось. Кровать была пуста, никаких признаков Люси не было. Кошелек, часы и телефон исчезли, как и ключи от машины. Смысла идти проверять парковку не было. Допив остатки виски из бутылки, я нашел сигареты и затянулся. Из раскрытого чемодана, как будто насмехаясь надо мной четырьмя рядами зубов, выглядывала печатная машинка. Повинуясь давно забытому инстинкту, я взгромоздил старушку на стол между стаканов и окурков и, будто в трансе, до самого вечера стучал по клавишам не в силах остановиться.
Спустя несколько недель, вернувшись домой и удивив прежних издателей черновиком новой книги, я попытался разузнать о судьбе Люси через общих знакомых из близких друзей Джеймса, но раз за разом получал удивленный ответ — никакой дочери у профессора не было.