И лишь только Кузьма Степанович ступил носком правого ботинка на пыльный пол, как тут же почувствовал в квартире чьё-то присутствие. Присутствовали голуби, в количестве семи штук. Голуби посмотрели на Кузьму и, заурчав, вспорхнули к потолку. Кузьма проводил птиц взглядом, огляделся и, окрестив единственного проигнорировавшего его голубя Михаилом, полностью погрузился в полумрак.
Странной была квартира: ни обоев, ни паркета, ни перегородок меж комнатами. Непрестанно слышалось не то шипенье, не то бульканье, а в углу чернел какой-то вытянутый громоздкий предмет. Кузьма прищурился, цокнул языком и, решительно шагнув к окну, раздвинул шторы. Голубь Михаил, настороженно подойдя к Кузьме, клюнул что-то у него под ногой.
За окном с высоты тридцатого этажа пестрели человейники. По условным трассам ползли машины — божьи коровки, им вслед спешила синяя гусеница — троллейбус, и всюду копошились маленькие точки — люди.
Вот уже в углу примостился не злобный тролль, а дубовый шкаф с львиными ножками. У стены шипит не змея, а вода, бегущая из крана. Кухню здесь, что ли, хотели устроить? Кузьма деловито подскочил к изумительно чистой раковине и перекрыл ход пузырящейся струе. На миг стало тихо. Кузьма осторожно повернулся и ещё раз прощупал квартиру глазами.
Михаил закричал! И издав этот болезненный, злобный крик тут же взмыл на перекладину к потолку, наводя суету среди прятавшихся там пернатых собратьев. Дверцы шкафа с треском распахнулись, и на Кузьму обрушилось нечто белобрысое.
Кузьму прижало к стене, протащило его вдоль и вверх, так, что бережно причёсанный затылок попытался пробить потолок. Голуби всполошились, заметались по комнате, сыпля белоснежными перьями.
Среди хлопанья крыльев, среди серости и мусора стояла крохотная девочка и сверлила Кузьму Степановича взглядом. Росту в ней было от силы метра полтора, сама щуплая, курносая, в лёгком платьице. Несмотря на то что невидимая сила зажимала Кузьму в крайне неудобном положении у самого потолка, он ухмыльнулся. Девочка не была девочкой. Она и человеком не была. Все цвета её тела были вывернуты наизнанку, словно на негативной фотографии. Кузьма Степанович хотел было что-то сказать, но девочка рассерженно топнула ногой и исчезла в яркой вспышке. Подняв облако пыли, Кузьма обрушился на пол.
Лифта в доме не было, по лестнице бежать не хотелось, и я сиганул из окна. На заметку — асфальт на вкус горький. Поднялся, вправил шею, обозвал остолбеневших бабушек у подъезда наркоманами и затрусил дальше по улице. Остановил паренька, спросил, не видел ли он тут чего необычного. Заметил Наташу в конце улицы. Наташа заметила меня и швырнула киоск с мороженым. Выбрался из-под обломков, вручил мальчику фруктовый лёд и сообщил, что он ничего необычного не видел. Наташи уже не было. Я боялся провалить задание, а мальчик боялся меня. Спросил, куда побежала девочка. Мальчик сказал, что эыэых, и указал пальцем на троллейбус. Троллейбус уже отходил от остановки. Я рванул следом со скоростью 40 километров в час. Прохожие сочувственно закивали вслед. Догадался оборвать провода. Вспомнил добрым словом Ома и Ампера. Троллейбус встал. Я сел. Наташа в метро. Я за ней. Наташа переместилась сразу к поездам. Я побежал покупать билетик. Кассирша удивилась, почему мелочь из карманов моего истлевшего комбинезона магнитится, но уступила. Проскочил турникеты. Поезд уже подъезжал. Наташа шагнула с платформы.
Трёхсотлетний упырь Кузьма Степанович был на своём первом официальном задании. Целью была регистрация берегини Наташи — маленькой девочки с белоснежным каре и вздёрнутым носом. Наташа, как и Кузьма, была нечистью, но, в отличие от него, не желала иметь с людьми никаких официальных соглашений, она бы, скорее, бросилась под поезд. Кузьма же, окрылённый тем, что его излечили от жажды крови, что он был впервые за три сотни лет кому-то нужен, стремился во что бы то ни стало выполнить миссию. Он бы, скорее, поменялся местами с Наташей, чем позволил ей прыгнуть на рельсы.
На долю секунды тени сгустились, а освещение приобрело алый оттенок. Дама с сумкой, что стояла на эскалаторе за Кузьмой, разжала пальцы. Через секунду по лестнице должны были посыпаться яблоки, а окружающее пространство должен был пронзить режущий слух вопль. Но только через секунду. А тем временем серая тень с горящими желтыми глазами метнулась змеёй вниз и когтистой лапой ухватила Наташу за ткань платья. Негативные белые зрачки Наташи расширились. Она вскинула тонкую руку, прикрывая голову — всего в десяти сантиметрах от неё, выплывая из тьмы туннеля, ревел и скалился фарами первый из вагонов.
Рывок. Вопль. Яблоки, скачущие вниз по эскалатору.
Наташа лежала на леденящих кожу мраморных плитах станции и, опираясь на локоть и переводя дыхание, смотрела, как из-под поезда что-то хрустело, чавкало и брызгало серо-бурым.
Свет погас. Всё стихло. Наташа чуть слышно выдохнула и поднялась. Над её головой засветилась тонкая полоска, очерчивая ровный круг. Нимб. Наташа развела руки в стороны. Поезд вздрогнул, скрипнул, ахнул, завизжал и выгнулся исполинской дугой.
Шлёпнув ладонью о платформу, истекая чем-то тягучим и липким, из-под него выбрался упырь. Он был высок, тощ и лыс, а кожу его буравила сеть вздувшихся вен. Упырь не мигая смотрел на Наташу. Та опустила руки, свела брови домиком, попятилась и чуть заметно помотала головой. С чудовищным скрежетом поезд опустился на рельсы. А упырь всё смотрел своим желтым взглядом и нависал над девочкой. Вдруг острые уши его встрепенулись — там, далеко над землёй, он различил топот десятков ног. Тяжелых. Спешных. Неумолимых. Наташа вздрогнула и посмотрела на угрюмый зев, ведущий к поверхности. Теперь она тоже почувствовала — за ней уже шли. За ними шли. Наташа ещё раз, часто дыша, взглянула на упыря и исчезла в яркой вспышке.
Кузьма Степанович запрокинул голову и немного постоял в тишине. Чуткий слух словно рисовал перед ним картину, как маленькая девочка, ступая босыми ногами, оглядываясь, пробирается по пустым туннелям метро. Картину эту постепенно стал перекрывать грубый топот сапог, спешащих вниз на станцию. Кузьма вздохнул и шагнул навстречу тем, кто отправил его на задание.