Часть 1. Меня зовут Зинаида
Ненавижу свое имя. О чем думали мои прекрасные родители, давая мне имя, подходящее больше какой-нибудь деревенской кликуше? О, меня назвали в честь бабушки, несгибаемой коммунистки, папиной мамы. Она до конца жизни курила, носила мужские рубашки, прямые бесформенные юбки, презирала «папильотошниц». Даже развал Союза ее не смутил, берегла свой партийный билет и ждала прихода золотой эры коммунизма.
И я должна была стать такой же несгибаемой по их замыслу. А вместо этого: «Зинка-резинка», «Зинка-корзинка». Зинка. Собачья кличка, на которую я вынуждена отзываться всю свою жизнь.
Правда, это не остановило Алексея, чтобы жениться на мне. Он находил, что в моем имени есть что-то «подлинное». Алексей обожает уменьшительно-ласкательные версии «Зиночка, Зинуля, Зинчик». Меня корежило с самого начала, но я старалась не замечать, надеялась привыкнуть. Алексей казался идеальным, когда мы познакомились. Профессорский сын, начитанный, с широкими взглядами на «экзистенциальные» вопросы. Цитировал Ахматову, Цветаеву. Его не смущали ни мои вечно растрепанные волосы, жесткие и густые, ни веснушки каждую весну, ни толстая задница. Все во мне было идеальным. Сплошное «ах!», да и только.
А потом: «Зинуля, зачем тебе тушь для ресниц? Что сделано, то сделано, не исправишь уже». Или: «Зинчик, не спеши! Ты и так опоздала уже везде, где только можно было опоздать!». Шутник.
Секс? Не меньше года уже на паузе. Алексей сокрушенно сообщил мне однажды, что от идеальной возлюбленной во мне осталось только имя «Зинаида». Я думаю, еще наша квартира почти в центре Москвы — наследие героической бабушки.
Завтра выходные и неизбежная поездка на дачу к маме. Борьба за урожай, проигранная в тот момент, когда мама решила, что любой интеллигентный человек должен уметь прокормить себя своими руками. Меня ждет незабываемая встреча с колорадскими жуками и их мерзкими личинками. Мама их боится, поэтому собираю их я — могучая и бесстрашная.
Алексей, как обычно, не поедет. Он пишет диссертацию. Третий год. Что-то на тему церковных ересей 15-16 веков в православии. «Зиночка, дорогая, тебе это будет неинтересно».
А мне и правда уже неинтересно. Иногда мне кажется, что моя жизнь — это дорога в автобусе, метро, в электричке. От двери до двери. Пока я еду, я могу думать и делать, что хочу. Читать, например. И не приносить никакой пользы. Никому. Но за каждой дверью меня поджидают люди, которые лучше меня знают, что мне делать со своей жизнью. Кто-то сказал, если выбор сделан неправильно, значит он еще не сделан. Каким будет мой правильный выбор?
Часть 2. Зарисовка в жанре «ню»
Вчера допоздна провозилась на работе. Шеф поторопил с отчетами, спохватился. Хотела заночевать у Светки, она рядом с офисом живет, даже сообщение Алексею отправила. Передумала, не люблю спать в чужих постелях, да и еще слушать бесконечное нытье Светки про любовь к нашему шефу.
От усталости я долго боролась с замком в двери и, когда вошла, сил хватило, только чтобы присесть на тумбочку в коридоре. Глаза слипались, и я сонно скребла одной ногой о другую, стаскивая кроссовки. Вдруг в коридоре послышались шаги, скрипнула дверь в туалет, щелчок выключателя — и передо мной возникла женская фигура. Голая. Молодая дама весьма приятных округлостей позевывая прошла в туалет. Я замерла. Даже проснулась. Дальше-то что делать? Что вообще люди делают в таких ситуациях? Ну, для начала не мешает и представиться. Я дождалась, когда дама выйдет из туалета и вежливо кашлянула. От визга этой заполошной заложило уши.
— Что вы так орете? — с упреком спросила я, — Я же не домовой какой, всего лишь жена Алексея. А вы, простите, кто?
Из спальни выскочил Алексей, тоже голый, на ходу надевая очки. В голове мелькнула мысль, что в спектаклях с участием обнаженных актеров что-то есть. Особенно, вот так, когда на теле имеются некоторые аксессуары: очки, браслеты, шляпы, а актер при этом старается сделать суровое драматическое лицо. Искренность, как она есть.
Наконец, дама нашла мой халат, завернулась в него, Алексей сообразил надеть трусы и штаны. Наше трио собралось на нейтральной территории, в кухне.
— Зинаида, это — Танечка… Кхм. Татьяна, моя соавтор.
Я уже упоминала тягу мужа к уменьшительно-ласкательным оборотам?
— Наш брак, — голос мужа дрогнул, — мы прошли через столько кризисов…
Он нервно вскочил, распахнул окно, закурил, сел на подоконник. Соавтор молчала. Я тоже.
— У нас ведь даже нет детей. А я, я хочу детей, полноценной семьи, понимаешь?
Монолог сей рассчитан был на соавтора, мы-то оба знали, что в нашей паре бесплоден именно он. Я сделала покерное лицо и приподняла брови. Алексей начал раскачиваться на подоконнике. Он так раскачивался на стуле, когда писал диссертацию, движение помогало ему сосредоточиться.
— Ну что ты от меня хочешь? — воскликнул он, взмахнув рукой. И… вывалился в окно.
Последовал повторный визг от соавтора Танечки. Крепкие у нее связки, ничего не скажешь. Я представила, как летит тело мужа, переворачиваясь в воздухе, как в его голове мелькают эпизоды его жизни. Кто была для него я? А кто Танечка? Потом всей тяжестью тела он размазывается по асфальту, голова свернута набок, изо рта — струйка крови, глаза распахнуты и смотрят в небеса. Рядом — разбитые очки (кадр крупным планом).
Но мы жили на третьем этаже, и над подъездом первого этажа был козырек. После глухого стука послышался стон мужа и мат. Танечка, свесившаяся над подоконником, развернулась ко мне.
— Что вы сидите! Вызывайте скорую! МЧС!
— Вот вы теперь и вызывайте, — сказала я, пошла в гостиную, закрыла за собой дверь и легла, не раздеваясь, на диван. За дверью еще долго слышны были истеричный голос Танечки, басовитые переговоры врачей и спасателей из МЧС, стоны Алексея. Наконец, скорая забрала Алексея и Танечку, все стихло, и я заснула в опустевшей квартире.
После работы, на следующий день, я пошла парикмахерскую и остригла волосы почти в ноль. Купила билет в Питер на выходные. Со стены на меня смотрела бабуля, с неизменной папиросой в руках, строгая, внушительная. Зинаида — «рожденная Зевсом». Спасибо за имя, бабуля. Меня ждет город на Неве. Колыбель революции.
Часть 3. Угол зрения
Я в Питере. Если бы можно было просто сойти с ночного поезда и оставить позади руины того, что называлось «семьей». Пиликает телефон. Смс от Алексея: «Где ты?? У меня между прочим множественные переломы ноги и руки!». К черту. Бабуля любила повторять: «События неважны. Важно, под каким углом ты на них смотришь».
На ресепшен гостиницы улыбчивый красавец (почему в Питере все мужчины такие красивые?) предложил мне присоединиться к группе на обзорную поездку по питерским дворам и парадным. Экскурсовод Лена — юная дева, светловолосая, румяная — объявила радостно, что с нами будет фотограф для желающих сделать фотосессию. «Вау, как круто!» — заволновались экскурсанты. Моя футболка с изображением падающей башни и старые джинсы обтягивали не те места, которые стоило бы подчеркнуть, поэтому я решила не попадать в кадр. Во избежание.
Мы бродили по городу часа три. Экскурсовод Леночка захлебывалась восторгом в удушливых питерских дворах-колодцах, парадных с их широкими лестницами, коваными перилами, осколками оконных витражей, потрескавшейся радугой изразцов.
Я силилась проникнуться всеобщим умилением, но не могла понять, как можно восхищаться этими пропахшими кошачьей мочой пространствами? Мой взгляд натыкался на сколотые ступени, осыпавшиеся, черные от плесени стены, щели, забитые строительной пеной. В одном из дворов, таком же мрачном и замызганном, как и остальные, на стене была крупная надпись «НЕТ НИЧЕГО». Вот именно. Но люди вокруг меня охали, ахали, дамы позировали, сексуально приоткрывая рты и отбрасывая волосы. Фотограф щелкала их со скоростью пулемета. Мне удавалось увернуться от камеры, хотя фотограф убеждала меня, что нужно оставить себе память об этом удивительном дне моей жизни.
В последней парадной я выдохлась. Стояла у подножия спирали лестничного пролета и обреченно ждала, когда экскурсия закончится и можно будет выпить кофе с пирожными в милой кафешке напротив гостиницы. И в этот момент сверху раздался ровный, спокойный мужской голос:
— Прошу немедленно покинуть парадную или вы об этом пожалеете.
Все подняли головы. Сверху, в районе пятого этажа, на нас смотрел мужчина. Худой, с седоватыми волосами, свисающими вдоль лица, в клетчатой серой рубашке.
— Андрей Петрович, опять вы? — с упреком воскликнула экскурсовод. — Мы уже скоро заканчиваем!
— Вы не имеете права! — завопила внезапно тучная дама в розовом платье. — Мы оплатили экскурсию!
Мужчина сверху пожал плечами, наклонился и поднял с пола ведро. В следующую секунду мне на голову обрушился поток холодной воды. Щелкнул затвор фотоаппарата. Кадр на память, че.
— Вы с ума сошли?! — взвизгнула экскурсовод. — Извинитесь немедленно перед девушкой!
Мужчина перегнулся через перила.
— Как вас зовут, простите?
— Зинаида Петровна, б-ть! — рявкнула я.
— Очень приятно! — невозмутимо ответил он. — Я не целился именно в вас, Зинаида Петровна, но мне порядком надоели эти экскурсии в нашей парадной. Надеюсь, это послужит всем хорошим уроком, — добавил он тоном школьного учителя.
— Да, идите вы…!
На этом моя экскурсия закончилась. Зинаида — королева провалов.
Вечером от экскурсовода допрыгало фото на память. Черно-белая мокрая курица. Сердитое лицо выразительно смотрит вверх. Фотография сопровождалась подписью: «Эта фотография показалась мне удачной, несмотря на обстоятельства. Андрей Петрович хочет загладить неловкость в отношении вас и предлагает вам прогулку по городу в качестве извинения». И телефон Андрея Петровича.
Часть 4. Выглянуть из коробки
Оставался последний день моей поездки, и я решилась позвонить этому чудаку Андрею Петровичу. Как говорят англичане, «it’s time to think out of the box». Пора выглянуть из коробки.
Договорились встретиться у Александрийского столпа. Переспрашивать, где это, показалось неудобно. Образованная женщина должна знать. Слава Интернету. Тщетно порылась в чемодане в поисках чего-нибудь посексуальнее. Итог: Джинсы, рубашка, кроссовки. С моей стрижкой под машинку — упитанное «среднеполое».
Андрей Петрович ждал меня под колонной. Рубашка в мелкую клетку (ненавижу такие), джинсовый костюмчик. Интеллигент средней руки, сделано в СССР. Он помахал мне рукой.
— Вы пунктуальны.
Улыбнулся, поправил очки. В его жесте и улыбке мелькнуло что-то, от чего я почувствовала себя прыщавой и юной.
— Покажите мне город, который вы любите, — попросила я моего новоиспеченного гида.
Мы гуляли по тихим улочкам, ныряли во дворы-колодцы, выбираясь неожиданно к набережной или на гудящий машинами проспект, снова исчезали в лабиринтах уставших от времени домов.
— Вот там когда-то был книжный, продавщица Нина Олеговна разрешала нам, мальчишкам, приходить и читать книги, даже столик, стулья поставила, — Андрей Петрович радостно крутил головой. — А в этом дворе жил мой друг, художник, на стене, видите, ангел со сломанным крылом — его работа. Он умер, а ангел здесь, так и не улетел.
Я предложила выпить кофе. Мы зашли в кафе, оказавшееся неподалеку. Мне оно показалось романтичным. Впрочем, в Питере все кажется романтичным. Мы сели за столик в виде шахматной доски.
— Такое чувство, как будто мы с вами были в компании с общим другом по имени Санкт-Петербург, а он вышел за сигаретами, — прервала я внезапную напряженную тишину.
— Изящно сказано, — Андрей Петрович пригубил кофе. — Вы когда уезжаете?
— Сегодня вечером. Спасибо за прогулку, Андрей Петрович, было познавательно.
— Можно просто Андрей.
— Тогда я Зинаида. Строго — Зинаида.
Он улыбнулся, кивнул. Покосился на счет, который принесла официантка, сдвинул очки, присматриваясь к цифрам, вздохнул. (Шах.)
— Я заплачу, — поспешно сказала я, — в благодарность за экскурсию. И протянула карточку официантке.
Андрей Петрович кашлянул, посмотрел на часы. (Мат)
— Мне пора! — Я вскочила, он привстал следом. — Спасибо еще раз!
— Вас проводить?
— Не надо, здесь недалеко.
И я быстро, не оглядываясь, выбежала из кафе.
Часть 5. Отложенная партия
Я вернулась. Куда? Возвращаясь из путешествия, зависаешь на какое-то время между двумя вселенными: той, где вертелось годами рутинное колесо твоей жизни, и той, на которую моментами радости и красоты намекнула новая, но уже бывшая дорога.
Питер с его веселой и сосредоточенной толпой туристов, глазеющих и слепых одновременно, уютными кафешками, ровными стрелами проспектов — теперь только воспоминание. Как и Андрей Петрович, нелепый человек, «рассеянный с улицы Бассейной», так и оставшийся на станции «Ленинград».
Дома с утра никого. Записка на столе: «Куда ты подевалась? Я останусь у Танечки. Она любезно предложила мне помощь. У меня ведь переломы! Хотя кому я это пишу? Алексей»
В метро человеческое месиво густым тестом разливалось по вагонам, принимая их прямоугольную форму. Я представила себя изюминкой, предназначенной для сладкого пирога, но случайно попавшей в солидный слой мясной кулебяки. Ноги слились с кучей таких же ног, в темпе бегущих в офисные «аквариумы». Строители миров. Все как один.
Звонки, жужжание принтеров, писк сообщений с разных устройств, рабочий стол, заваленный бумагами. В почте от шефа: «Зинаида, жду объяснительную по поводу опоздания на два часа. Вы посылаете коллективу неправильный message, создаете угрозу дисциплине в офисе и моему личному авторитету». Смс от мамы: «Что у вас с Алексеем происходит? Как его переломы? Приезжай, нужно полоть помидоры, а у меня спина». Светка: «Шеф рвал и метал, ты что, проспала?»
Какие милые люди кругом. Я — часть их жизненной системы, необходимая часть. Как стул какой-нибудь. На стул садятся, его не рассматривают. А попробуйте поставить стол без стульев? Все сразу начнут оглядываться, искать. Быть стулом — почетно, можно даже быть красивым, удобным стулом из дорогого гарнитура. Но я не хочу быть стулом. Ничьим дурацким стулом. Я объявляю войну мебели.
Снова запиликал телефон. Сообщение от Андрея Петровича. Андрея. Я коснулась пальцами экрана, не решаясь открыть текст. Партия не проиграна за тем шахматным столиком, а только отложена?
Рецензия писателя Дениса Гуцко:
«Стройно, логично, законченно. И тест на детский вопрос «о чём?» рассказ проходит запросто — можно даже выбирать варианты. Можно примерить физкультурный девиз «Движение — жизнь», можно сформулировать скучней, но в более философском ключе: «История о том, как ироничное отношение к себе и окружающим помогает превратить катастрофу в начало новой жизни». Но тут можно долго упражняться: когда произведение дозревает до стадии смысловой и сюжетной завершённости, вычитать в нём можно многое, а главное — упаковать это в более-менее лаконичную формулировку.
Конечно, на мой вкус, стоило бы — уже вне этого курса, без оглядки на лимиты — расписать ещё немного объёмней (если до повести автор решит не разворачивать). Добавить два-три мини-эпизода с мамой, показать в двух-трёх интересных ракурсах психологиню; возможно, укрупнить линию Светки (но это нужно смотреть, что называется, — не факт, что не перегрузит, пойдёт на пользу тексту). Но и в таком виде — в предлагаемых рамках — рассказ вполне состоялся. Читается легко, цепляет, вызывает эмоции и улыбки — полный джентльменский набор остроумного и содержательного рассказа.
Финальную фразу, пожалуй, лучше убрать:
Партия не проиграна, а только отложена?
Оставьте это читателю на самостоятельную работу: весь текст подводит его к этой мысли — возможно, так стройно он не сформулирует, но подумает именно в этом направлении, и будет вам благодарен за то, что вы разрешили ему положить заключительный штрих.»
Рецензия писателя Романа Сенчина:
«Рассказ написан хорошо, сюжет тоже вполне достойный воплощения, героиня вызывает сочувствие, но при этом она не тихий, забитый человек. У автора острый глаз, есть несколько остроумных (не путать со смешными) моментов, которые добавляют интереса во время чтения. Например, туристы, глазеющие и слепые одновременно, — это очень хорошо, по моему мнению.
Что в этом имени Зинаида такого уж страшного? Тем более, мало кто из взрослых людей комплексует по поводу имени, а обидные рифмы в детстве подбирались к любому имени.
В метро человеческое месиво густым тестом разливалось по вагонам, принимая их прямоугольную форму. Сильно про давку в вагоне метро, хорошие образы. Сцена с обливанием водой хороша.
На дневник рассказ не похож, нет стилизации под него. В первой записи многое героиня пишет не для себя, а для нас, читателей — вводит в курс проблемы. В дневниках обычно или сухо о том, как прошел день, или попытки разобраться в своем душевном состоянии. У автора получился вполне повествовательный рассказ от первого лица.
Но главное — способность писать у автора очевидна, языком художественной прозы автор владеет, так что могу пожелать успеха.»