Июльский день только что перевалил за полдень — очень тихо и очень жарко; такая духота бывает лишь перед сильной грозой, и наверняка тучи уже подползают к нашему городку, чтобы в очередной раз постараться смыть его с холма прямо в реку.
Женщины нашего двора очень часто просили меня присмотреть за их малышами. Я сидела в своей коляске у песочницы и наблюдала за ними, пока их мамы бегали в ближайший супермаркет или отделение банка. Порой малыши доверяли мне свои игрушки — я клала свои непослушные тонкие руки на их плюшевых медвежат, собачек и кукол и просто молилась о них, чтобы их жизнь сложилась… хотя бы неплохо. Глядя на их увлеченную возню, я чувствовала, насколько бесплодна я сама.
Еще я вижу, как двое детей постарше сидят на качелях в дальнем углу двора, в тени листвы. Они — мои давние друзья, Васька и Катя. Мы подружились, когда Катя несмело попросила разрешения заплести мои растрепанные волосы в две косы, а Васька спросил, отчего я «такая». Сейчас Васька вытер потные руки о футболку, свесился с качелей и начал ковырять землю носком кроссовка. Катя, кажется, дремлет, но я могу видеть — или мне только кажется? — как часто они косятся на меня и что-то обсуждают, то и дело сближая головы. Вдруг мальчик спрыгивает с качелей, весь вытягивается и важно кивает. Улыбаюсь невольно сама себе, уж очень по-взрослому у него вышел этот кивок. Васька что-то говорит Кате, и они оба бегут куда-то по рассыпающейся от старости бетонной дорожке.
Я знаю, что они называют меня Заколдованной Принцессой — думают, будто инвалидная коляска и почти парализованные ноги — результат заклятия Злой Ведьмы. Когда Васька впервые спросил меня о коляске, то Катя быстро прервала его и в попытке загладить его неудобный вопрос, спросила — неужели мой Принц был так прекрасен, что Ведьма полюбила его и похитила его душу, заодно изуродовав и меня? Пришлось сказать, что я вдобавок потеряла память и уже не помню, кем была раньше — это проще, чем объяснять шестилеткам об особенностях маломобильной жизни и сложностях отношений.
Они тащат за руки Андрюшу, живущего в соседнем дворе. Ему тридцать три, он на два года младше меня, но Господь дал ему разум пятилетнего ребенка. Андрюша и похож на своих маленьких спутников — ярко-рыжий вихор на макушке, чуть косящие глаза и бесхитростная улыбка, которая редко сходит с его лица.
Васька и Катя объясняют мне, что неожиданно нашли моего Принца — он тоже заколдован, как и я, но мы сможем снять заклятие друг с друга и вновь быть вместе. Андрюша улыбается и кивает вслед за каждым их словом. Они так воодушевлены, и я принуждаю себя согласиться, а в душе всё растет слишком хорошо знакомая смесь надежды и страха — что же окажется сильнее?
Андрюша легко касается губами моей щеки, кладет на колени букет из ромашек. Затем отходит на пару шагов и ждет, когда случится чудо. Секунды цепляются друг за друга, громоздятся в минуту. Как мне хотелось сейчас хотя бы попробовать приподняться, помогая себе руками! Но боль, словно голодный крокодил, начинает неторопливо пережевывать ноги, и я закрываю глаза, сжимаю губы. Спустя пару минут прихожу в себя и долго смотрю в погасшие светло-карие глаза Андрюши, замечаю, что он нерешительно топчется с ноги на ногу. Вижу, как съеживаются от ужаса дети — чуть в стороне от нас обоих. Я подвела их всех — не смогла помочь совершить чудо. Злая Ведьма всё же победила, и мы все понимаем это — Андрюша, Катя, Васька и я. Я сижу в коляске — Принцесса Нина — а они всё отдаляются от меня. Дети уходят первыми — держатся за руки и всхлипывают. Андрюша разворачивается и медленно, прихрамывая, бредет к себе домой.
Непроницаемую тишину нарушает далекий рокот — я вздрагиваю, будто уснула наяву. Солнечный свет приобрел слегка серый оттенок и стремительно продолжал выцветать, а в небе уже громоздились грозовые тучи, собираясь в огромную небесную гору, и вот-вот эта гора могла обрушиться бурей прямо на нас. Разворачиваю коляску, налегаю на колеса и успеваю въехать в подъезд за несколько секунд до начала ливня.
В квартире очень медленно перебираюсь из коляски в кресло у окна и смотрю на мокнущие качели, на опустевшую песочницу. Отвлекаюсь от сбивающей дыхание боли, думаю о Ваське и Кате — если мне так пусто внутри, что же чувствуют они? Они мечтали спасти меня, а я не сумела даже попробовать! Очередной раскат грома забирает остатки моей надежды и моего голоса. Я решаю больше не произносить ни слова. Результаты разговоров — этих уродливых словесных многоэтажек — лишь причиняют всем боль, разве от них бывает что-то хорошее? Вот уж вряд ли.
Писать нет сил — так болят руки. Свесила кисти с подлокотников, чтобы боль мучила чуть меньше, и просто смотрю на дневник. Так уж случилось, что он — мой единственный собеседник в последнее время. Доверенное лицо, компаньон и друг. Острые уголки тетради сгладились от многочисленных перелистываний, стали изжелта-серыми — надо признаться, не всегда я брала дневник чистыми руками. К обложке большой металлической скрепкой прикреплены просроченные рецепты, а между страниц вклеены затейливо сложенные листки. Жизнь надежно зафиксирована аккуратным почерком — ровные строчки из черных округлых букв окружают корявые рисунки, схемы и таблицы.
Я не покидаю квартиру уже два месяца. Врачи говорят, что мое состояние ухудшается, и остается всё меньше времени — опухоль в мозге увеличивается, и нервная система готова окончательно сдаться. Я киваю им с улыбкой, ведь боюсь совсем не смерти. Началась осень — Васька и Катя отправились в школу, и качели опустели. Когда сижу по утрам у окна, то порой вижу их — аккуратно причесанных, за спинами тяжелые рюкзаки… Наверное, каждый в их возрасте — идеалист. Я боюсь, что бремя несбывшегося чуда заставит их сердца застыть в нелюбви и недоверии миру. Всякий раз мне хочется окликнуть их, помахать рукой, но я слишком труслива, ведь тогда мне придется просить у них прощения за плевелы страха, что я посадила в их сердца.