Старик Корней вальяжно раскинулся на коленях и изогнул спину. Мои пальцы летели сквозь его рыжую шерсть. За эти годы она стала жестче, но не грубее. Привычным движением я провела от макушки до слегка поседевшей кисточки на хвосте. Сердце затрепетало. Корней почувствовал и, вскочив на лапы, уткнулся головой мне в грудь.
— Всё хорошо, — прошептала я, поглаживая питомца.
Громкое мурлыканье затмевало стук сердца, пока, наконец, ритм не пришел в норму и кот снова не улегся на колени.
— Сегодня просто этот день. Ты ведь мне поможешь, да?
Острые ушки прижались, как тогда, при наших первых встречах.
Рыжий котенок дрожал, сидя на выступе за окном. Его пушистый хвостик как маятник метался из стороны в сторону, а любопытная мордочка с прижатыми ушами прильнула к стеклу и жалобно пищала.
— Пошел! — Мама шикнула на кота. Тот лишь еще громче мяукнул.
— Оставь, — вступилась я за будущего друга. — Он голодный.
— Его нельзя пускать.
— Знаю.
Мама вздохнула и, поставив чай на тумбу, вышла из спальни. Я уставилась на кота. Наши большие зеленые глаза встретились.
— Прости.
Котенок пискнул. Я подошла к окну. Стоило мне прильнуть ладонью к стеклу, как маленькая лапка по ту сторону повторила.
— Это я должна тебе спасти или ты меня?
Котенок взвизгнул. Женская рука схватила его за брюхо и убрала с выступа. Сердце забилось с удвоенной скоростью, воздух будто испарился. Я прижалась лбом к стеклу, чтобы разглядеть землю, и… успокоилась. Мама нежно гладила котенка, пока тот с упоением лакал молоко из миски. Как только она подняла на меня глаза, ее брови тут же сдвинулись, обнажая глубокую борозду посередине. Слова были не нужны. Я вернулась в кровать.
Эти простыни, это одеяло, эти сиреневые стены, когда-то казавшиеся мне лавандовыми полями, сейчас стали моей тюрьмой. Глупо было пенять на судьбу и уж тем более на маму. Я знала, что она просто хочет меня защитить.
Говорят, по статистике детей с пороком сердца рождается всего 1%. Говорят, если операцию сделать вовремя, то все проблемы будут решены. Да… Но не всегда. После двух операций только мама своим материнским сердцем будто чувствовала, что сердце дочери не в порядке.
Спорт, активные игры вплоть до салочек во дворе были под запретом. Тем не менее я всё же могла гулять, худо-бедно играть и ходить в школу. Мамина интуиция не подвела. В двенадцать мне стало плохо. Помню, было тяжело дышать, в груди болело, руки и ноги перестали слушаться, помню крик мамы и вой сирен. Помню… Темноту.
С того момента всё изменилось.
— Нужна пересадка, — сказал врач.
И потекла другая жизнь. Та, где ты жил лишь в двух комнатах: дом и больничная палата. Та, где главным словом стало «нельзя». Нельзя много пить воды, нельзя выходить на улицу, нельзя играть с друзьями. Нельзя — нельзя — нельзя…
— Машуль, есть риск подцепить какую-нибудь инфекцию. Нельзя, — грустно объясняла мама, и я писала подруге, что она не может меня навестить.
Душно, как же душно было в этих сиреневых стенах…
Но вскоре всё изменилось. Родители плакали от счастья, когда мне исполнилось четырнадцать. Вместе с паспортом я получила новое сердце.
Помню, что первый год после операции слово «нельзя» всё так же было моим главным спутником, но день ото дня его становилось всё меньше и меньше. Свобода? Да?
Но почему-то порой мне всё так же было трудно дышать, годы аккуратности не позволяли рисковать и лишний раз выходить на улицу, хоть сердце и рвалось под солнечные лучи.
Я знала, что получила второй шанс из-за страшной аварии, в которой погиб молодой студент. Знала, что имя моему сердцу Егор. Знала, что не виновата в его смерти. Знала. Но никак не могла принять такой смертельный подарок. Пока однажды к нам домой не пришла женщина. Ее седые волосы и глубокие глаза казались полыми, серое лицо стремилось вниз, и только руки выдавали, что ей слегка за сорок.
— Маша, познакомься, это Татьяна.
Женщина подняла на меня глаза и оживилась. За долю секунды она оказалась рядом и приложила ухо к моей груди. Ее руки обхватили мои плечи и затряслись, а лицо стало мокрым. Мама Егора застыла, слушая сердце сына. Удар за ударом. Сердце забилось быстрее. Я испугалась, у меня перехватило дыхание.
— Сегодня его день рождения, — прошептала Татьяна. Сердце радостно екнуло в ответ на знакомый голос.
Женщина выпрямилась, приложила руку к моей груди и сказала: «Оно твое. Живи. Живи за себя и за Егора. Пожалуйста, живи». И, словно получив благословение, сердце успокоилось, и воздух наполнил легкие…
Старый рыжий кот мурлыкал на коленях.
— С днем рождения, — прошептала я и улыбнулась фотографии Егора на белой стене.
Так странно было осознавать, что я стала старше, чем мой спаситель. Странно, что и для меня всё может закончиться в любой момент, но я живу. Живу за двоих. И каждое утро биение нашего с Егором сердца придает мне сил. И каждый год я отмечаю два дня рождения под громкий грудной стук, наполняющий меня жизнью.
Жизнью на двоих.