Аркаша проворочался до полуночи. Взгляд то и дело тянуло к часам — посмотреть, как цифры-палочки укорачивают его ночь.
Он знал, что если спустится на кухню, там будет ждать квадратик блистера и капсула внутри и порошок в ней, воздушный, как мамина пудра. Он расковырял две такие — внутри что-то требовало.
Мама оставляла капсулу каждый вечер, и каждый вечер Аркаша не брал. Ему не нравилась долгая горечь на языке, пугала утренняя слабость и туман в голове. Мама не настаивала.
Они говорили, что в таблетках нет ничего страшного. Многие их принимают. Мама принимала, чтобы справляться. Желтые четвертинки, крошечные серебристо-голубые и капсула с пудрой перед сном. Мама ездила к врачу раз в две недели, и Аркаша ездил с ней. Когда врач спрашивала, как он спит, он отвечал правду. Лучше.
Ночник нашелся не сразу, в одном из ящиков, в ворохе старой одежды. Аркаша и не помнил, когда доставал его в последний раз.
Когда стеклянная собачка осветила угол, он посидел рядом, пока ноги не начали подмерзать. Пока немного не отступила та тяжесть, которая была теперь с ним всегда, которая вцепилась изнутри, не давая есть, дышать, разговаривать.
Потом он снова крутился под одеялом, думая о том, как не может уснуть, и зная при этом наверняка, что спит, и тусклый свет ночника был где-то рядом, под закрытыми веками…
Чужая холодная ладонь зажала рот. Аркаша взбрыкнул, вырванный из полусна, запутался в одеяле и не закричал только потому, что узнал Игната, который склонился над ним в полумраке.
— Не ори, — прошептал Игнат. Он пах мятной жвачкой и ночным воздухом и чем-то привычным, что Аркаша узнавал всегда и никогда не мог назвать. Дождавшись кивка, Игнат убрал руку, а потом скривился и вытер ладонь о футболку. — Фу, да ты прям мокрый весь… Фу…
Он очень достоверно изобразил звуки тошноты.
Аркаша фыркнул, чувствуя, как успокаивается сердце. Когда Игнат перестал кривляться, он прислушался, но все было тихо. Мама не проснулась.
— Ты что здесь делаешь? Ты как в дом влез?
Игнат махнул на занавески, которые раздувало ночным ветром.
— Окно твое открыто. И дерево легче легкого.
Аркаша не нашел сил возмутиться. Хотя ему очень хотелось лечь обратно, и чтобы Игнат свалил, и чтобы постель перестала казаться такой отвратительно мягкой.
Игнат уже вовсю крутил головой и пытался рассмотреть в полумраке его спальню. Ночник подвернулся первым.
— Это Снупи что ли?
— Ну, — сказал Аркаша, уже предвкушая в ответ что-нибудь в духе ну-ты-и-слюнтяй.
Но Игнат, к его удивлению, молчал, пялясь и почесывая обгоревший на солнце нос.
— Чего тебе надо? — отмер Аркаша и пнул его ногой под одеялом. — Слезь с моей кровати вообще.
Игнат вскочил, сунул ладони в карманы джинсов.
— Короче, мы тут с Богданом придумали. Хотим провернуть одну штуку, лишние руки не помешают… — он качнулся на пятках, всем своим видом показывая, что не больно-то и надо. — Погнали? За Богданом только заскочим.
— Прям ночью? — недоверчиво уточнил Аркаша. — И Богдан согласился?
Игнат показательно закатил глаза.
— Если ссышь, я тебя не тащу…
Аркаша спустил ноги с кровати, потянул одеяло на плечи. Боже, он и правда весь взмок. Пот остывал, и футболка неприятно липла к коже. Наверное, опять что-то снилось, но он абсолютно не помнил…
— У тебя пижама с динозаврами! — зашипел Игнат. — Чувак, ну это вообще…
Аркаша уставился, чувствуя, как теплеют щеки.
— … с Бэтменом я бы еще понял, респект даже, но блин…
— Иди нахер, — очень по-взрослому огрызнулся Аркаша, и Игнат сдавленно заржал. — У тебя на той неделе пенал был с принцессами.
— Это моей сестры, а ей пять. У нее розовый период прошел, поменяться попросила. Семья — это святое.
Аркаша опустил глаза.
В повисшей тишине было слышно, как Игнат хрустнул костяшками.
— Извини, — сказал он. — Правда. Я не имел в виду ничего.
Аркаша не ответил, потому что пропихнуть слова через сжавшееся горло показалось вдруг неподъемным усилием.
Игнат отошел к комоду, потрогал старого тряпичного клоуна с расколотым лицом, взял в руки бумажную модельку самолета. Потом опустился на стул.
— Так ты пойдешь?
Аркаше захотелось кинуть в него чем-нибудь, но под рукой нашлась только подушка, которую глупо было валять по полу.
— Нет, — сказал он. — Нам в школу завтра. И я, в отличие от вас, авантюристов, собираюсь поспать.
Игнат улыбнулся. Аркаша увидел, потому что ночник тоже был там, рядом с Игнатом, и его лицо подсвечивало теперь с одного бока, мягко и жутковато.
— Не будешь ты спать. Не сможешь. Завтра опять припрешься с синяками на полрожи.
Аркаша рассердился.
— Не нравится моя рожа, не смотри.
Он уже собирался взаправду его прогнать, хоть бы и вытолкать через то же окно, но Игнат заговорил, покручивая в пальцах самолетик:
— Я тоже не мог. Когда мать умерла. Лизка плакала перед сном и вырубалась, а мы с отцом бродили по дому, как два дебила. Ни он не мог спать, ни я. Я все боялся, что он запьет. Но он проще сделал, стал по ночам работать. И я один бродил.
Аркаша от души понадеялся, что в комнате достаточно темно. Что Игнат если и заметит, как он молча сидит и давит слезы, то ему хватит совести промолчать.
Но Игнат на него и не смотрел. Он смотрел в стену, туда, где над комодом висел рыжий керамический крестик. Когда он спросил, голос его звучал почти безразлично:
— Ты веришь, что твой отец в Раю?
Раньше Аркаша бы на него разозлился. Может быть, даже ударил. Раньше он не понимал, как можно дружить с таким, как Игнат. Тот был грубым и наглым, а еще упрямым похуже самого Аркаши, и вечно выдавал все, что взбредало в голову. Но потом как-то получилось, что если дружить с Богданом, то и с Игнатом придется мириться. Потом мириться они вообще стали чаще, чем собачиться. А пару месяцев назад Игнат долбанул об шкафчик Данилу Волкова, который донимал Аркашу после похорон. Аркаша не понимал, как смерть родителя может стать поводом для издевок. Игнат тоже не понял и не оценил.
— Верю, — смог выдавить Аркаша. Плакать расхотелось.
Игнат все вертел самолетик, будто надеялся отыскать там что-то поинтереснее клочка бумажки. В ровном свете ночника видно было, как он хмурится, и Аркаше его лицо показалось вдруг уставшим и каким-то почти чужим.
— Может, мне стало бы легче, будь я как вы с Богданом? Таскался бы с вами по воскресеньям. Верил бы во всю эту хрень.
— Не называй это так, — привычно отрезал Аркаша.
На самом деле Игнат с ними таскался, изредка. Только никогда не заходил, пропадая больше в церковном саду, где в некошеной траве можно было наткнуться на стертые полуразвалившиеся надгробия. Иногда Аркаше хотелось спросить, но Богдан бы чужих секретов не выдал, а проблески откровения у самого Игната были делом редким.
— Не знаю, — помолчав, сказал Аркаша. — Кажется, мне не легче.
Игнат не ответил, поскреб дырку в джинсах, крутанулся разок на стуле.
— Погнали, Аркадий. Только сопли вытри. Мы сегодня Аннушкиным садовым гномам чаепитие организуем.
Аркаша почувствовал, как задрожали губы, сами по себе складывая улыбку.
— Чья идея?
— Богдана, — немедленно соврал Игнат, и Аркаша хрюкнул.
Игнат ухмыльнулся ему, как всегда кривовато, расползаясь правым уголком губ.
— Бабуля совсем от рук отбилась. Придумала, что Лизка с девчонками у нее яблоки ворует. Это ж мы вообще были. Лавры уплывают, друг. Не дело.