Яркое, уже негорячее осеннее солнце щекочет щёки. Словно ведёт под локоток по тропинкам Аптекарского огорода. Читаю хитроумные названия растений. Актинидия острая. Гаультерия лежачая. Монстера лакомая. Калатея рыжебородая. Пахира замечательная. Аморфофаллус коньяк. Панданус сомнительный. Нимфея Чёрная принцесса. Рассматриваю диковинные существа. Свисающие. Опоясывающие. Торчащие. Цветущие. Вьющиеся. Острием врезающиеся в пространство.
— Я уже вне фотографий! — толкает меня чей-то голос. Встречаюсь с ним глазами. Старушка, хрустальная своей прозрачностью, как будто сложенная из миллионов прутиков, оплетающих её душу, упирается в меня ярко-зелеными глазами. Она продолжает: — Девушка должна кокетничать, не стоять смирно и не быть симметричной. Если вы не будете улыбаться, я не стану вас фотографировать. Вам ещё рано быть вне фотографий. Двигайтесь!
Старушка всем крохотным телом отстраняется от клюки, вешает её к себе на руку. Берёт мой телефон и начинает щелкать.
На мгновение кажется, что каркас морщинок растворяется в её улыбающихся глазах.
Мы идём от дерева к дереву, её тонкие, с выдающимися косточками пальцы держатся за мой телефон. Она шуршит отрывистым голосом и то и дело неожиданно для меня щёлкает всё новые и новые фотографии — мои портреты.
— Ваш телефон тяжелее моего. Девушке не следует носить с собой тяжелое. Ни дурное настроение, ни нагруженные сумки. От этого спина скрючивается.
Старушка отдаёт мне телефон, вновь опирается на свою клюку, шагает к увядшим, расстилающимся по земле фиалкам. Их листья — пергаментно-тонкие, почти бесцветные, — ковром лежат под рябиной. Багровые ягоды уже начали осыпаться с дерева. Иссушенные, они расцвечивают блеклую поверхность всё еще нежных бархатистых листьев.
Я фотографирую Старушку, уходящую вдаль. Сгорбленная спина, шерстяное пальто цвета пыльной розы. Бежевая филигранно-кружевная беретка. Аккуратные высокие ботиночки. Клюка, несоразмерно крупная её сухощавой фигуре.
Смотрю получившиеся фотографии — ни на одной из них старушки нет. Только луч заходящего солнца проливается сквозь решето редеющих веток. И листья поднимаются ввысь — подпрыгивают, как от шагов.