Он смотрел на меня грустным взглядом, как будто говорил: забудь меня, оставь здесь, брось на съедение судьбе. Мы слепили его сегодня утром из остатков февральского снега. Он получился невысокий и кривой. Одна его рука-ветка отвалилась, словно не хотела быть частью такого уродца. Уродец, так мы его назвали, это имя давило на него и делало ещё более нескладным и некрасивым. Быть может, завтра он растает, маслом растечётся по улице и станет лужей, люди этого даже не заметят, он станет нечем. Кляксой в нашей вселенной, но перестанет быть уродцем. Ему так даже будет лучше. Кому он такой нужен, у него даже нет носа-морковки, просто ветка. «Уродец», — прошептала я, отвернулась и ушла.
Вечером я налила себе чёрный чай в большую красную кружку и села на свой широкий подоконник. Выглянула в окно, посмотрела на уродца — одна его рука упала на землю. Я открыла окно, оттуда подул холодный ветер. Уродец стоял спиной ко мне, но я помнила его глаза, кривую фальшивую улыбку. Зачем мы вообще его слепили? Я поставила кружку и пошла на кухню, взяла небольшую морковку, почистила её и вышла на улицу в одном чёрном свитере и домашних штанах. Поправила руку-ветку и прикрепила морковку на место носа. Уродец почти не изменился, он стал только немного более похож на снеговика.