Самое ценное, что вывез Яшенька, было его тело. Несколько дней оно торчало в гостевом доме, но наконец автомобиль прикатил его к приветливому каменному фасаду с увитым резьбой годом постройки, окнами в закругленных рамах и заросшим палисадником. Яша снял дом и заполнил собою его комнаты, его шкафы и тумбочки, диван и тарелки. Единственное нетронутое место отмечалось торчащим из-под холодильника железным кольцом.
Пустовавший дом снова жил вместе с заполнившей его Яшиной сущностью. Он дышал, спал, размышлял и пел. Яша что-то рисовал, и стены расстались с глухотой, они наполнились персонажами, прорехами в другие миры и другие комнаты.
Хозяин, получив наличные и Яшину подпись, обещал наведываться, но больше не заходил. Жизнь текла ровным потоком, пока не прохудилась в ванной труба. В поисках разводного ключа Яша вытянул кольцо под холодильником. Он нырнул в теплый подвал и нашел там развалившуюся в летаргическом сне утварь. Керосиновые лампы, кувшины, кастрюли, бутыли с неясным содержимым и бутылки поменьше, укупоренные банки с маринадами и прочее и прочее. Разводного ключа в этой пещере Алладина наверняка не было. Зато среди запасов обнаружилась банка дурацких сморщенных плодов. Яша вынул один и принялся его рассматривать, а тот стал рассматривать Яшу. Более того, объект этот начал о чем-то настойчиво бормотать, между тем как сожители его увлеченно подвывали. Яшенька закрыл подвал. Он выложил беспокойную компанию на стол, но разговора с ними совсем не вышло. Безумные сухофрукты пели и болтали о чем-то своем, явно погруженные в собственные, непонятные Яше заботы.
Хозяин ступил на порог беззвучно, как ветерок. Он стоял в своей мятой шляпе и пялился, а лицо его накрывал гнев. Схватив Яшу за рукав, он поволок его в сумерки, а тот во всем своем огромном теле не находил и толики силы, ни единого джоуля покорного прежней воле.
Они неслись по улице под грозовым небом, вверх, в гору, пока дома не остались внизу, пока не прикрыла их головы густая листва. В Яшино тело впились ремни и веревки, и раскачиваясь на ветру оно поползло вверх. В этом бушующем мраке Яше показалось, что не один он болтается среди ветвей. С первыми раскатами снизу послышался грозный голос, и десятки других глоток вторили ему. Вой этот не умолкал, напротив, он длился, обретая свою форму и ритм, упроченные ударами грома. Уютная мысль, что что-то нужно сделать, еще теплилась в Яшином теле, но положение его казалось безысходным, и он заголосил вместе с остальными. Внизу, мелькая в сполохах света кто-то руководил этим чудовищным хором, пока молния не воткнулась в дерево и его полыхающие набрякшие ветви не сбросили бремя урожая.
Проснувшись, Яша подумал, что он зачем-то валяется в машине, среди запревших тюфяков. Он не нашел двери и хотел выдавить стекло ногами, но руки и ноги его также не нашлись на своих местах. Банку окутал мрак, и Яша провалился обратно в ничто.
— Мишка!
— Дядя, иду! — кричал мальчик, пряча в карман сумрачного жителя. Мишка собирался найти теперь клад. На днях он прослышал, что напившийся древесного сока житель чего-то об этом знает. А еще, что надо его хорошенько просушить. Попробуй разговори такого! Ну да, воровать — это очень плохо. Но иногда это очень нужно.
— Дядя Андро — нехороший человек, — говорил ему священник, пока бабушка в церковном сумраке шепталась с Богом, — но ты, невинное дитя, помни, нет ничего хуже, чем загубить живую душу.
— А с жителем, что мне с ним делать?
— Прислушайся к своему сердцу, — снисходительно отвечал священник.
Мишка припоминал эти слова, когда житель, вместо того чтобы рассказать о спрятанном кладе, снова запел. Сердце мальчика все больше наполнялось гневом.
Сухофрукт Яша болтался на веревке и смотрел на даму, отвечавшую ему милой улыбкой. Она только что захлопнула сумочку и довольная, расположилась на стене в своей зеленой раме. Яша смотрел на даму и пел, и даже пламя свечи, которым поджаривал его мальчишка, не остановило его.
— Отвечай, где сокровища! — твердил мучитель.
Но Яша, ободряемый благосклонной улыбкой, пел все самозабвеннее, пока не истлела державшая его веревка.
— Что ты тут палишь? — прошипел дядя Андро, поднимая за шкирку мальчика и осматривая подгоревшего жителя. — Ни на что уже не годится, — буркнул он и выкинул закоптившийся плод в окно. — А с тобой мы еще поговорим, — и он сгреб вопящего ребенка в охапку.
Когда на город обрушились ливни, потоки воды смыли почерневшее Яшенькино тело в реку. Там оно стало медленно взбухать. Оно росло и росло, как гидрогелевый крокодил, и, напитавшись соленой воды, оно приняло свои первоначальные очертания.
Говорят, Яшу выловили у берегов Турции, где он прибился к стае афалин. Наверное, освой он все двенадцать октав дельфиньего языка, так и остался бы жить среди волн. Несколько недель его приводили в человеческий вид, а потом отправили к бабушке в Израиль.