Веня Горшков (по прозвищу, естественно, Горшок) замер и даже дышать перестал. Инна-Санна, будто дементор, повела головой, привлечённая душным облаком страха.
Всё, сейчас вызовет. А он вчера как назло в «Fortnite» до ночи гамился: родители в театр ушли, взяли с него честное слово. Он слово-то дал. А когда в себя пришёл — голова гудит, щёки горят, в животе крутит от голода. Ну какой уже тут Некрасов! Тем более, ясно же, кому на Руси жить хорошо: у кого интернет стомегабитный и родители не орут каждые пять минут «Веня, второй час пошёл, выключай!»
Веня в отчаянии заскрёб зубами ржавую корочку на сбитой костяшке, отодрал, раскусил. Во рту стало кисло, железно. Только не меня…
Свет мигнул и погас, закружилась голова. Запахло затхлым, как в подвале. Веня потёр глаза — свет включился, тоже затхлый какой-то.
Огляделся: стены, пол, потолок — всё из дерева, будто попал внутрь ящика для фруктов. В углу на лавке — округлая синяя фигура, такая огромная, что Вене пришлось голову задрать, чтобы разглядеть… эм-м… лицо?
Два продолговатых чёрных глаза, зубы выпирают, уши висят. Из прорехи на щеке синтепон торчит. Стёпик! Был у Вени когда-то заяц такой, когда малой был. Он его везде с собой таскал — и в ванну, и в постель, — засыпал, пожёвывая матерчатое ухо. Когда заяц пропал, Веня три дня рыдал. Потом мама купила машинку на радиоуправлении, и он утешился. А потом и забыл совсем.
— Стё-ёп… — Веня подошёл, ткнулся лицом в пыльный мех на животе. Фигура шевельнулась, Вене на плечо опустилась тяжёлая, как подушка, лапа.
— Ты… гхэм… пришёл. Рад. — Голос у Стёпика был сиплый, будто после ангины.
Веня отодвинулся, глянул снизу вверх:
— А ты чего тут?
Заяц покрутил головой, здоровенные уши вяло качнулись.
— Я… эгм… трудно. Мать твоя меня по-тихому — в бак. Мусор, вонь. Потом — машина, вонь, огонь. Потом — тут. Посмертие. Игрушек.
— Мама тебя выбросила? Да зачем?
— Прикус. — Заяц снова качнул головой, изжёванное ухо закрыло нездорово блестящий глаз. — Сосал ты, вредно.
— Ничёсе. А я как сюда попал?
— Слова сказал, корочку сжевал. Ну, и испуг. Три компонента. Наконец!
— Прости, я ж не знал! — Веня почувствовал, как поджало живот. Вот так всегда, в самые волнительные моменты. А где ж тут…
Голова опять закружилась, свет закрутился в воронку, и Веня пришёл в себя в до отвращения знакомом, пахнущем хлоркой и тряпкой пространстве. Тупо уставился на корявую надпись на побелке над кафелем: «Горшок — говна мешок». Кивнул, будто поздоровался, — и устремился в кабинку.
Постучался, вошёл в класс — Инна-Санна как раз выводила на доске тему урока.
— Горшков, чего так долго? Яйца в туалете высиживал?
Под общий ржак Веня просунулся на своё место. Тощий Григорьев ткнул его локтем, зашептал возбуждённо:
— Горшок, ты даёшь! Я смотрю, а тебя бац — нету! Не видел, чтоб ты выходил. Это как?
Веня только плечами пожал, открыл тетрадку. Чего тут сложного, просто — три компонента! Но Григорьеву про это знать необязательно.
После школы задумался про посмертие, не заметил, как пошёл домой короткой дорогой, мимо гаражей. Когда очнулся, было уже поздно: местные имбецилы во главе с Малородом отлепились от стены гаража, лениво встали на дороге.
— Ну, чего, Горшок-мешок, при баблосе сегодня? Добавь на пиво.
Веня уныло похлопал по карманам. Да чего хлопать, он сегодня последнюю сотню в буфете на ватрушки потратил, после пережитого есть хотелось жутко.
Чёрт, плохо. От Малорода либо откупаешься, либо… Это «либо» Веня на себе ещё не пробовал, но рассказывали всякое, вроде поедания собачьих какашек.
— Димыч, у меня нету. Завтра, честное слово.
Малород поправил воротник джинсовой куртки, придвинулся вплотную, вперился широко посаженными коровьими глазами:
— Я тебе не Димыч, а Дмитрий Аркадьевич. Повторяй, чмо.
Огромная малородова ладонь больно сжала волосы на макушке, затрясла Венину голову.
Ноги у Вени моментально стали тряпичные. Зашептал мысленно «только не меня!», потянул ко рту сбитую костяшку. Чёрт! На месте сухой пупыристой корочки розовела свежая кожа. Веня втянул воздух и со всей дури впился зубами в запястье.
Почувствовал на языке мокрое.
Солнце резко зашло за тучу, стало темновато. Веня оторвал зубы от прокушенной руки, посмотрел вверх: за спиной Малорода дыбилась огромная синяя фигура.
Заяц кивнул Вене, уши мотнулись. Когтистая лапа неспешно опустилась на обтянутое джинсой плечо.
Малород отпустил Венины волосы, обернулся. И Веня успел заметить, как тупое самодовольство на его лице сменяется ужасом.