Каждый вечер, возвращаясь с работы домой, я шла вдоль трамвайных путей по улице Живописной, смотрела на блики солнца в бесконечном количестве шуршащих на ветру листьев и плакала. Стоило мне выйти из метро, как слёзы предательски катились из глаз и, соединяясь в струйки на щеках, снова распадались на капли, чтобы удариться о ключицы. Я плакала обо всём и сразу: несчастной любви, нереализованности в профессиональном смысле, финансовых трудностях, брошенных животных, старушках с протянутой рукой, натёртых мозолях, ускользнувшем в последний момент трамвае и просто так. Когда я оказывалась дома, вокруг губ образовывалась набухшая красная линия, а глаза стекленели от новых слёз. Я взбегала со скоростью света на четвёртый этаж пятиэтажки, в которой я снимала квартиру, пятиэтажки, которая тонула в тех же сверкающих в солнечном свете листьях, и медленно сползала по двери вниз — на пол в прихожей. Теперь, когда меня никто не видел, я рыдала на полу, и мне было страшно, что в моём существовании совершенно нет никакого смысла.
«Биполярное расстройство проявляется, как правило, с депрессивного эпизода. Оно может начаться и с эпизода мании — не путать с манией величия — но пациенты чаще обращаются за профессиональной помощью в период депрессии. В мании или гипомании человеку не нужна помощь, потому что всё в его жизни видится крайне многообещающим. А вот в депрессии жить совершенно не хочется, поэтому многие прощаются с жизнью или, в лучшем и вашем случае, обращаются за помощью».
Я сидела в кабинете психиатра и слушала её очень внимательно. Мне казалось, что этой женщине с плохими шутками и причёской из девяностых не стоит доверять. Я, конечно, посижу и послушаю её, но пить таблетки, которые вызывают почти наркотическую зависимость, точно не буду. В конце концов, причина моей депрессии легко объяснима и другими факторами: безответная любовь, творческая нереализованность, долги, нищенское существование пожилых людей, жестокое обращение с животными, натёртая мозоль, закрытые перед носом двери трамвая. Надо решать проблемы, чтобы почувствовать себя лучше, а не пить таблетки, чтобы заглушить все чувства. К тому же, я могу драматизировать, рассказывая о своей жизни. Я же склонна драматизировать с самого детства, это известный факт обо мне. Папа любит вспоминать, как я орала на весь трамвай, когда меня везли в садик, потому что колготки смялись и комочком давят на стопу при каждом шаге. Короче, всё не так плохо в моей жизни, как я рассказала, грущу я по объективным причинам, а на приёме просто ввела врача в заблуждение.
После первого приёма у психиатра я на несколько месяцев забыла о диагнозе, потеряла рецепт на таблетки и решила всерьёз заняться своими проблемами. У меня появилась какая-то внутренняя сила, чтобы пойти к психологу и разобраться в том, что мрачный оператор-постановщик, который снимает и пишет о смерти и которому плевать на меня, нравится мне так сильно лишь потому, что напоминает мне дядю, с которым я дружила, когда мне было тринадцать, пока он не повесился; я придумала и сняла документальное кино про измены и про принятие себя, которое получило, наконец, позитивный отклик в индустрии; разобралась с кредитами и завела кота; даже на бабулю без ног, которая убирала снег лопатой перед крыльцом церкви, я взглянула под другим углом. Да, у неё нет ног, но она продолжает действовать, пусть медленно, но она чистит дорожку перед церковью, а потом отдыхает и пьёт из термоса горячий чай. Она при деле, на её лице нет признаков отчаяния. Мне грех жаловаться, если есть такие примеры вокруг. Я не больна, просто запуталась, а теперь распуталась и снова могу жить.
Я продолжила разбираться с проблемами, меня не волновало, что на месте старых и решённых появлялись новые. Удивительно! Как будто весь мир был на моей стороне, и я могла достичь всего, чего захочу. Даже написать сценарий игрового кино. Мысли скакали, словно бешеные белки. Я представляла их, как облако тегов вокруг моей головы. Мне было просто перескакивать с одной на другую. Настораживало лишь то, что в логичном рассуждении на любую тему вдруг появлялись совершенно не относящиеся к процессу факты или суждения.
«Переход от депрессии к гипомании или мании (и обратно) называется смешанным состоянием. Оно опасно тем, что у пациента ещё сохраняются депрессивные мысли, но уже появляются силы, чтобы реализовывать планы. В смешанных состояниях пациенты чаще всего решаются на суицид. Самое важное в этот момент не бросать терапию, соблюдать режим, принимать медикаменты, исключить все вредные привычки.
Из режиссёрского дневника:
Локация: хипстерская квартира в центре Москвы.
Время: вечерний режим.
Вечеринка. Женя пьёт какой-то по счёту бокал вина, разговаривает с симпатичным парнем. Пока он говорит, она смотрит на его телефон, который лежит на перилах, и ей хочется столкнуть телефон в пропасть.
ЖЕНЯ (голос за кадром)
Что тогда будет? Он подумает, что я сошла с ума? Такое простое действие — просто взять и смахнуть телефон. Что меня останавливает? Рамки приличия? Соверши я это простое действие, и сценарий вечера изменится кардинально. Сначала он будет в шоке, а я посмотрю вниз и увижу, как части телефона разлетаются по асфальту. Когда я подниму взгляд, парень разморозится и начнет кричать на меня или привлечёт внимание других гостей. И что тогда? Проверить?
Звонок вырывает Женю из фантазии. Телефон уже не на перилах, а между его симпатичным ухом и не менее симпатичным плечом. Она снова выпила слишком много. Настроение резко меняется в минус.
«Биполярное расстройство часто сопровождается алкогольной, никотиновой и наркотической зависимостями. Запустить фазу расстройства могут: нарушенный режим сна, травматическое событие, беременность, злоупотребление запрещенными веществами».
В то утро, когда я проснулась и увидела порезы на предплечье, но не смогла вспомнить, откуда они, я решила, что больше не буду пить алкоголь, что это — зависимость, и её надо лечить. Я снова оказалась на приёме, только уже у другого психиатра. Милая на вид женщина принимала в специальном центре, а не в кабинете при стоматологической клинике, как прошлая, смеялась через каждое предложение и мягко подводила меня к тому, что диагноз всё-таки есть. Я не драматизировала при рассказе о своём прошлом, наоборот, старалась перечислять только факты. После приёма я сразу же начала гуглить: «кому прописывают нейролептики?» Увидела слова: «литий», «психоз» и «лоботомия» и закрыла страницу Википедии. Лучше последую совету психиатра и не буду читать о диагнозе, потому что, по её уверениям, я запомню только: «А потом она умерла».
Страх потерять контроль и оказаться в специальном учреждении стал паническим. Я не верила в диагноз, но использовать лекарство, чтобы успокоиться, мне казалось логичным.
Из дневника на нейролептиках:
Приняла половину от 25 мг сероквеля. Через час на прогулке фонарь у Перекрёстка превратился в стробоскоп, а ноги — в вату. Еле смогла добраться до кровати. Спала двенадцать часов. Утром случилась вспышка агрессии. Через пять минут я её осознала и попросила прощения у арендодателя за грубости в переписке.
В моём облаке тегов появился тезис про заговор фармкомпаний. Как можно вообще проверить, есть ли у тебя биполярное расстройство? Это же не перелом. Приходится доверять странноватым людям, которые говорят с тобой пару часов, а потом выписывают горы таблеток. Я решила сравнить себя с другими обладателями БАР.
Из режиссёрского дневника:
Локация: центр психического здоровья.
Время: вечер.
В небольшой комнате для приёма пациентов на стульях, расставленных по кругу, сидят несколько человек разных возрастов. Психиатр, ведущий группу, ударяет в маленький гонг и медленно обводит взглядом всех участников. Камера движется по кругу, изображая движение его глаз.
ЖЕНЯ (голос за кадром)
Что я делаю среди этих людей? Я же не сумасшедшая! Почему у меня на одежде бейджик с именем и мы все сидим в кругу и рассказываем о своих сомнениях? Это всё похоже на собрание анонимных алкоголиков. Надо уйти прямо сейчас!
Камера останавливается на Жене.
ПСИХИАТР
Женя, расскажите вашу историю.
ЖЕНЯ (тихо)
Кажется, у меня БАР, но я не уверена. Два психиатра поставили мне БАР второго типа, но не могу точно утверждать, что он у меня есть. И я не хочу пить таблетки.
Все понимающе кивают.
ПСИХИАТР
Сомневаться в диагнозе или целесообразности приёма препаратов нормально, это — тоже симптом. Когда нам становится лучше, мы сразу же перестаём верить в то, что у нас может не хватить сил сохранять душевное спокойствие без таблеток. Нам кажется, что мы сами спокойно справимся. Многие перестают пить таблетки после первого улучшения и очень быстро возвращаются в то же депрессивное или маниакальное состояние, только заставить себя снова попросить помощи становится намного сложнее.
Локация: центр психического здоровья, туалет.
Время: вечер.
Женя смотрит на своё отражение и долго дышит. Она использует специальную технику дыхания, чтобы успокоиться: вдох на два счёта короче выдоха. В какой-то момент отражение Жени начинает вдыхать, когда она делает выдох и выдыхать на её вдох. Женя пугается, резко выключает свет и выходит из туалета. Склейка по звуку закрывающейся двери.
Я всегда боялась, что таблетки лишат меня возможности писать, снимать кино или как-то связно мыслить. Но, когда в моей жизни появился страх потерять контакт с реальностью, пришлось выбирать хоть какое-то спокойствие, пусть даже медикаментозное. Через какое-то время я заметила, что пишу гораздо больше и не отвлекаюсь. Я начала смотреть на биполярное расстройство с другой стороны. Возможно, оно мешало мне сосредоточится. Я писала в мании, а редактировала в депрессии. В итоге ничего связного и законченного не получалось. Теперь в моих текстах появилось очень много размышлений именно о БАР, но сам процесс письма приносит удовольствие. Мой внутренний критик принял седативное.
Из дневника на нейролептиках:
Дозировка: 50 мг. Совершенно невозможно проснуться, сон длился не менее десяти часов. А ещё, если утром не выпить кофе и мало двигаться, застываешь в одной позиции, как цемент, и не можешь заставить себя изменить положение. Вроде такое простое действие — передвинуть руку или повернуть голову, но тело не хочет тебя слушать, пока ты не приложишь особое усилие мозга. Все видится покадрово.
Чем больше я лечилась, тем больше верила, что больна. Я начала читать про более серьёзные расстройства с точки зрения потери контакта с реальностью. Шизофрения требует особенного подхода. Когда человек теряется в мирах, слышит голоса и может причинить вред окружающим, его действительно следует успокоить, но что делать с теми, кто просто внутри переживает подъёмы и спады? Разве это не есть человеческая природа? Разве каждый из нас не должен сам найти к себе подход и разобраться со своим настроением без нанесения вреда организму серьёзными медикаментами? Заболевания малой психиатрии предполагают, что психика человека подвижнее, чем у большинства. Мы просто всё острее чувствуем, но это может быть и преимуществом. Нет?
Из дневника на нейролептиках:
Дозировка: 100 мг. Сон сократился до девяти часов. С утра занимаюсь йогой, это помогает избежать вспышек агрессии. Вчера пила вино. Сегодня как-то тревожно весь день.
С детства я знала, что меня ждёт какое-то большое испытание. Я думала, что у меня обнаружат рак, и я геройски его переживу или ещё более геройски умру, но все запомнят, как я страдала внутри себя и не мешала своими страданиями окружающим. Когда я осознала, что являюсь носителем того же диагноза, что и Вирджиния Вульф, это как-то приблизило меня к ней. Глупость, конечно, но я по-детски успокаивала себя своей же уникальностью. Чтение бесконечных исследований биполярного расстройства среди гениев было хорошей подпиткой.
Люди искусства — это чувствительная плёнка, которая фиксирует малейшие изменения этого мира и легко рвётся. Неужели это не здорово, что есть такие люди? Почему мир пытается снизить чувствительность их сейсмометров?
Было бы неплохо, если бы Вирджиния Вульф не наполнила карманы пальто камнями и не зашла в реку. Если бы она пила нейролептики и просто перестала бы думать о суициде, изменилась ли её проза, написала бы она больше? Хочется верить, что да. Курт Кобейн и его вечные проблемы с пищеварением, физическая боль и депрессия, — это неотъемлемая часть его стихов и музыки? Кафка и его отказ от еды, вечная драма и сомнения по поводу качества собственной работы. Ван Гог и голод. Достоевский и холодная петербуржская квартира. Страдание — это часть таланта? БАР — это часть личности?
Легко заиграться и превратить диагноз в подтверждение собственной гениальности. Гордость моя росла, пока я не столкнулась с информацией, что БАР страдают до двадцати одного процента людей в мире, и лишь десяток из них — великие творцы. Тогда моя надуманная особенность превратилась во что-то, похожее на остеохондроз, который тоже делает людей с этим диагнозом в каком-то смысле уникальным. Мне просто нужно учесть свои особенности, встроить их в рутину и жить дальше.
Из дневника на нейролептиках:
Дозировка: 150 мг. Выспалась за восемь часов, но весь день туман в голове. Исключила сигареты, с алкоголем, конечно, сложнее. Решила оставить себе возможность выпить бокал хорошего вина пару раз в неделю за ужином. Вроде неплохо сочетается с такой дозировкой.
Я начала перебирать события из прошлого и пытаться выяснить, что из них сотворила я, а что — симптомы болезни. Это я такая смелая, что поехала в США и прожила там практически год, хотя обучение длилось всего два месяца, или это мания, которая отключила режим безопасности и оставила меня там нелегально? Это я или мания иногда забываем о времени и можем всю ночь монтировать проект, чтобы самой понравилось, а потом ещё день спокойно работать? Это я или депрессия видим всю несправедливость мира и страдаем так, что порой тяжело встать с постели и съесть что-нибудь? Это я или депрессия физически чувствуем боль, если слышим об изнасиловании, и потом часами не можем прийти в себя?
Отделять биполярное расстройство от личности — бесполезно. Бесконечное скитание по галерее воспоминаний привело меня к первой встрече с психиатром. На вопрос о том, что у меня за диагноз, она ответила, что это — неважно. Что-то мешает мне жить так сильно, что я обратилась за помощью, значит, нам есть над чем поработать.
Из дневника на нейролептиках:
Дозировка: 200 мг. Норм.