Снег так и не выпал. Кто бы сомневался. Южно-атлантический циклон, глобальное потепление и все дела. Обрадовался было, увидев белые крупинки на асфальте. Оказалось, реагенты. Ладно, зато не скользко. На углу опять обманулся: принял за снег разлившуюся белую краску. Кто-то, наверное, нес домой, хотел окна покрасить или там что. Банка тяжелая, выпала из рук — и вдребезги. Осколки дворник убрал, а краска вот она. До снега ей далеко, конечно, но все равно эффектно выглядит. А кто-то так и остался с некрашеными окнами.
В метро заснул, чуть не проехал остановку. Кто вообще придумал учиться в субботу? Да еще контрольную писать первым уроком. Больше двойки мне все равно не светит. А значит, опять задолженность. Мать в школу вызовут. Вернется — начнет дурацкие вопросы задавать. Телефон заберет, как всегда. Отдаст, конечно. Сначала не будет со мной разговаривать дня три, потом станет плакать и пить корвалол — двадцать капель на рюмку, а потом отдаст. И пойдет готовить оливье и шубу под каких-нибудь «Чародеев» или «Карнавальную ночь». Матрица.
Вышел на Чистых. Опаздываю не сильно — можно не бежать. Помахал по привычке летучим мышам на доме с часами. Этих мышей я в детстве жутко испугался, когда в первый раз заметил. Разревелся на всю улицу. А мама сказала тогда, что они добрые и желания исполняют, если ты им понравишься. Надо только помахать им и улыбнуться. Я тогда загадал мороженое, и мама, ничего не зная, купила в ларьке у метро аж три шарика: мятное, фисташковое и киви. Я тогда фанател по всему зеленому. С тех пор я уже двенадцать лет машу этим мышам. Правда, больше ни одного желания не исполнилось, но мороженое же было. Я верю, в общем. Хоть это и глупо, наверное.
И вот, когда я помахал сегодня моим мышам, одна из них мне подмигнула. Чушь, конечно. Мать давно говорит, что мне надо очки, только у нее времени нет этим заниматься. Она у нас диссертацию пишет. А мне и так хорошо.
Контрольную я завалил: вообще не понял, о чем там речь была. Сдвиги какие-то по осям. Придумали тоже, сдвиги. Как у ненормального. Хотя они там все немного ненормальные, математики эти. Им небось кажется, что они по-человечески разговаривают, раз друг друга понимают.
Мать в ватсап написала, что срочно едет в командировку и вернется недели через две, чтобы я не волновался. Чего срочно-то? Суббота же. Забыла она, что ли, про какую-нибудь свою конференцию, а тут вспомнила? С нее станется. А прикольно. Я, когда мышам махал, загадал ведь, чтобы Новый год одному справлять. Чтоб без всяких идиотских слов про то, как было трудно, но все-таки есть что вспомнить, без курантов в телевизоре и чоканья лимонадом «Дюшес» из Черноголовки, про который зачем-то говорят «пора открывать шампанское». Чтобы утащить в комнату тарелку с оливье, залечь на диван и смотреть «Звездные войны», все серии подряд. Или не знаю что. Это я так просто подумал, несерьезно. А тут на тебе. Ну и мыши. Говорю же, они работают.
Дома пахло елкой и какой-то химией. О елку эту я чуть не споткнулся, когда вошел: она лежала на полу прямо в прихожей. Видимо, доставили, когда мама уже выходила. Поднял — под ней лужа целая, откуда? Снега-то нет. Пришлось вытирать. И что мне с этой елкой делать, интересно? Где-то у нас была для нее подставка и коробка с игрушками. Вопрос, где. Полез в ватсап спросить. Мать не в сети. В самолете, наверное. Заметил, что не дочитал ее сообщение. Там в конце было: «Позаботься о елке. Игрушки и подставка на антресолях в большой зеленой коробке. В подставку надо налить воды и добавить жидкость для елки. Она на тумбочке в прихожей, там инструкция на бутылке — разберешься. Обнимаю». Научилась точки не ставить в конце. Прогресс. На тумбочке действительно была зеленая бутылка с надписью «для елок», а на антресолях — подставка и коробка с игрушками. Вот оно как, значит. А я, пока мелкий был, думал, что, когда елку выбрасывают, игрушки отправляют на Северный полюс на хранение к Деду Морозу. А потом вообще не думал как-то, куда они деваются. Елку выносил — и забывал. Хотя нет, ее так просто не забудешь: иголки потом до самого лета откуда-то берутся и в самый неподходящий момент колют тебе большой палец ноги.
Вот и сейчас весь искололся, пока засовывал эту дуру в подставку. Почему нигде не написано, что нижние ветки надо отрезать или хоть отломать, потому что без этого все валится тебе на голову? А наряжать прикольно, оказывается. Мама всегда вешала игрушки как попало, а мне хотелось, чтобы порядок был: сначала шары, потом сосульки, потом шишки, ниже — звери всякие, а в самом низу чтобы домики и овощи. Так и сделал. Красиво вышло. А мишуру я не стал вешать: она только игрушки закрывает, по-моему. Сфотографировал — отправил в телеграм. Мать так и не выходила в сеть. Куда ж она летит, интересно?
Проголодался. В холодильнике нашел вареную колбасу, мою любимую. Хотел бутер сделать, а хлеб заплесневел — пришлось одеваться и в магазин идти. На площадке встретил тетю Зину. Спросила, как мама себя чувствует. Она всегда про здоровье спрашивает, старушка потому что. Сказал, нормально. Тогда она велела привет передавать, а потом сказала, что, если мне нужна помощь, чтобы я к ней заходил, не стеснялся. Она думает, что говорит, интересно? Сама вот-вот развалится, только и может, что о здоровье говорить, а все помогать рвется. Предложил ей тоже чем-нибудь помочь, если нужно. Она раскудахталась и еще час бы говорила, какой я чудесный мальчик, если бы лифт не приехал и нам на улице не надо было бы в разные стороны идти.
Все воскресенье проспал. Проснулся — уже темнело. Вставать было лень. Проверил телефон: мать не в сети. Во дела! Может, она телефон потеряла или зарядку? Она может. Встал, сварил макароны. Съел. Невкусно. Что она туда кладет, интересно, чтобы есть было можно?
В понедельник в школу не ходил. Что там делать, если оценки уже вывели и все равно ничему не учат, только кино показывают или еще какой-нибудь дурью маются? Пересмотрел всего Миядзаки, какого только нашёл в сети. «Тоторо» классный все-таки. Мать говорит, девчачий, а по-моему, нет. Там девчонки годные, не выпендриваются. И Тоторо прикольный.
Заходила тетя Зина. Принесла пирог с курагой. Говорит, для сердца хорошо и для иммунитета. Сказала, чтобы я маме отнес. Куда, интересно? В Америку? В Австралию? Где у нее конференция на этот раз? Может, по почте туда отправить? Чтобы прямо на доклад принесли? А вкусный, между прочим, пирог оказался. Я весь день им питался. Ну, чтобы не испортился.
Поздно вечером написала ТП. Сказала, чтобы я завтра пришел математику переписывать. Она обо всем договорилась. Блаженная все-таки. Будто от того, что я завтра приду и еще час или два просижу над этими сдвигами, что-нибудь изменится. Разве только сам сдвинусь уже. А, вот еще печатает. Говорит, что раз мама в больнице, то не станет информировать ее об академической задолженности и надеется, что у меня хватит ума в сложившейся ситуации не валять дурака и хотя бы в последний учебный день вести себя как подобает ученику и сыну. Как подобает, блин. Ученику. И сыну. И точка в конце. Это у нее не агрессия — это она просто училка по русскому. По-другому не умеет. Черт, а при чем тут больница? Какая больница вообще, а?
Блиииин! А если… И в сеть поэтому не выходит. И как теперь? Нет, так не бывает. А откуда ТП знает тогда? А может, и тетя Зина знает? Вот и пришла с пирогом своим. А я съел. Вот черт! И главное, где мне мать теперь искать, если она в сеть не выходит? Стал звонить. Терпеть этого не могу, но надо же что-то делать.
Ну это надо, а? А ещё говорит, что я безалаберный. Оставить телефон на столе у компа, вместе с зарядкой. Это нормально, да? И главное, делать-то что? От стресса даже алгебру стал читать, про сдвиги эти. Зачем — непонятно. Пока читал, понял: есть только один выход. Завтра или никогда. Бред какой-то.
Утром пошел сдавать математику. Не чтобы сдать (каждому, кроме ТП, ясно, что это нереально), а чтобы мимо мышей пройти. Хотел у них попросить, чтобы мама это, в общем, чтобы. Поднял голову, а дом в лесах. Какого лешего они перед Новым годом реставрацию затеяли, думают, вообще, или как? Я чуть не разревелся, как тогда, в три года, когда было зеленое мороженое. Со злости даже контрольную написал. Математичка удивилась, как это я сумел все правильно сделать. А ТП, она специально на час раньше пришла — смотреть, как я переписываю, ТП тут же начала причитать, какой я талантливый и как она в меня всегда верила. Математичка выслушала все это, поджав губы, потом сказала, что лень — главный порок нашего поколения, и ушла. А ТП меня обняла и сказала, что очень мной гордится. У нее духи вкусные — апельсин и еще как будто пряник. Эх, в этом году пряников у нас, похоже, не предвидится.
Пришел домой. Взял нож, полчаса втыкал его в батон, пока не раскрошил в хлам. Крошки выкинул. Стал чистить картошку. Чуть не порезался. Сварил. Съел. Лег спать. Снились летучие мыши. У Гоголя вроде было, что мыши снятся не к добру. Или там крысы. Точно крысы. А что, если?
Утром умылся, причесался, как полагается. Отрезал кусок сыру хорошего (у нас в холодильнике всегда хороший, мама любит), завернул в салфетку, сунул в карман и пошел к Соне на третий этаж. Она на экстернате, значит, должна быть дома. Мы раньше с Соней дружили. В детском саду я думал даже, что женюсь на ней. В началке за одной партой сидели, вместе уроки делали. А потом ее в математическую школу перевели, а меня в английскую (я с детства с математикой не то что на вы был — на ножах). И как-то мы разошлись. Уроки, олимпиады, кружки… Так, встретимся в подъезде, поздороваемся, и всё. Жалко ужасно. Потому что я давно понял: кроме Сони у меня друзей и не было больше. Не складывается у меня как-то с друзьями. Ни с кем вроде не ссорюсь, никакого там буллинга или чего — просто как-то я сам по себе живу, и мне норм.
Позвонил. Соня открыла не сразу. Оказалось, она пряники печет — в муке вся. Не удивилась, что я пришел, — просто позвала на кухню. Велела тесто месить, только чтобы я руки сначала помыл. Ну я стал месить, а она рассказывала, что раньше пряники только мужчины делали. Потому что теста было много и месить его у женщин сил не хватало. А где-то тесто даже били специальными лопатами, потому что никто руками вымесить его не мог. Во как, оказывается. Вкусное у нее тесто получилось, я попробовал. Как она сама так круто готовить умеет уже? Завернули мы тесто в пленку, поставили в холодильник. Соня сказала, оно там несколько дней должно стоять, чтобы пряности подружились. Ничего себе! Я даже забыл, зачем пришел, если честно: так интересно было. Потом вспомнил, конечно. «Сонь, — говорю. — А у тебя крысы до сих пор живут?» Она обрадовалась, что я не забыл. Повела к себе в комнату. Оказывается, это уже не те крысы, что жили у них, когда мы уроки вместе делали. Крысы обычно года три живут, а потом всё. Эти молодые совсем, им полгода. Зовут Пика и Шлюпа. Шлюпа белая, и глаза у нее как гранатовые зернышки. А Пика черная, с большими ушами, и мордочка хитрая, как у моих летучих мышей. Сразу ко мне на руки пошла. Я ей хотел свой кусок сыра отдать, но Соня сказала, что так много нельзя. Это только в сказках крысы сыр едят, а в жизни им жирное вредно. Но крошку дать разрешила, потому что сыр для крыс как для нас мороженое. Пика сыр слопала, облизнулась и… Я глазам не поверил. Она мне подмигнула, как та, летучая, на доме. Соня удивилась, чего это я так обрадовался. Сказала, что Пика умеет подмигивать, да. И что она вообще очень умная, самая умная, пожалуй, из всех Сониных крыс. Потом мы еще немного поболтали, просто так, а потом Соне надо было в бассейн, и я пошел домой. Кусок сыра ей оставил для Пики. Соня сказала, что ей надолго хватит.
Дома не знал, куда себя деть. Пошел в магазин, купил картошку, морковь, колбасу, горошек, яйца и майонез. Нагуглил, как делать оливье. Завтра нарежу. Посмотрел новую «Дюну». Заснул.
Проснулся от того, что дождь барабанил по карнизу. Настроение было поганое. Мать неизвестно где. Новый год мне встречать одному. Придумал каких-то крыс детсадовских, как идиот. Вспомнил, что купил все для оливье. Поставил варить. Соня написала в телеграм. Спрашивала, где я справляю. Ответил, что дома и, похоже, один: мать из командировки не знаю, вернется ли, телефон свой она на столе забыла. Не стал про больницу писать: чего людей пугать? Соня сказала, чтобы я к ним приходил. Она только с родителями и крысами встречает, и все будут мне рады, особенно Пика (дальше кусок сыра и рыжее сердечко). Правда, что ли, спуститься к ним вечером? Позвонила тетя Зина. Принесла пирожков с капустой. Теплых. Спрашивала, как мама. Сказал, что нормально. Приглашала Новый год с ней встречать. Она одна, и ей будет приятно, если я составлю ей компанию. Сказал спасибо. Она ушла. А я чуть не спалил овощи для оливье. Пришлось окошко открывать. Как эти овощи чистить вообще, если они такие горячие, а?
Позвонила ТП. Прямо по телефону, не по ватсапу и не по телеге. Бывают ещё такие люди на свете. Спросила, как я поживаю и не нужно ли мне чего. Наговорила кучу поздравительных слов, даже стихи какие-то прочитала, а на прощанье пожелала здоровья маме. Маме. Здоровья. Знать бы, где она вообще, мама эта. От ТП большая польза, между прочим: пока она читала свои стихи, овощи остыли. Оказывается, вареные они легко так чистятся! Можно даже без ножа — просто руками.
Сел резать кубики. Включил «Назад в будущее», первый выпуск. Я его наизусть знаю, так что могу смотреть на овощи, а представлять, что на экране, во всех подробностях.
Когда Марти Макфлай играл на гитаре и уже исчезал, как его брат и сестра, с фотографии, меня вдруг накрыло. Фильм давно кончился, а я все рыдал.
И тут меня обняли сзади. И погладили по голове. Я жутко испугался. Даже икать стал. А мама налила мне воды из фильтра и снова обняла. Оказывается, ее отпустили на Новый год из больницы. Потом опять надо будет лечь ненадолго, но это ерунда, ничего страшного, все уже почти в порядке.
Я сидел и смотрел на нее. Она отражалась сразу в чайнике и в круглой икеевской миске с оливье, и я вдруг понял, какая она красивая на самом деле. Я сказал ей, что она гораздо красивее каждого из своих отражений, а она почему-то начала хохотать. И я тоже стал смеяться, просто так, за компанию. Мы еще долго так хохотали, а потом стали накрывать на стол. Оказывается, мама из больницы еще зашла в магазин и накупила всякого вкусного.
Я ей рассказал про тетю Зину, и она сказала, что тетя Зина всё знала: она возвращалась домой, как раз когда приехала скорая. А потом я бегал в магазин — купить чаю и конфет в подарок тете Зине. Мама сказала, что надо купить «Птичье молоко» и чай со слоном, и я три магазина оббегал, пока нашел. А мама опять смеялась, потому что на пакете со слоном, который я купил, было написано «Китайский молочный улун». Я не стал разбираться, что опять не так сделал и чего она смеется, — пусть себе. Хорошо все-таки, что она здесь, рядом.
В одиннадцать мы накрыли на стол и пошли к тете Зине — позвали ее к нам, и она пришла. Мы сидели за столом и вспоминали старый год. Как много хорошего, оказывается, было. А в без пяти двенадцать мама сообразила, что пить нам нечего. А я-то думал, давно она ничего не забывала и не путала. Так не бывает. Но тетя Зина нас спасла: успела сбегать к себе и принесла шампанское. Настоящее. Безалкогольное. Она специально для меня купила, оказывается: думала, мы с ней вдвоём будем Новый год встречать. Открыли секунда в секунду. Интересное оно на вкус. Кислое такое, и клубникой отдает.
После курантов мы ели мой оливье, и тете Зине очень понравилось, что вкус немного подкопченный получился, сказала, что в следующий раз так же попробует сделать — овощи не сварит, а в духовке запечет. А потом мы все втроем пошли на третий этаж к Соне. Взрослые сели за стол в гостиной, а мы с Соней ушли к ней в комнату, захватив колы, мандаринов и пряников. Залезли на подоконник и стали смотреть, как падает снег. Снег пошёл, представляете? Прямо на Новый год. Он падал и под фонарём был похож на пузырьки тётизининого клубничного шампанского, только вверх ногами. И все, наверное, так обрадовались этому снегу-шампанскому, что не стали запускать фейерверки. Вообще никто не стрелял.
В комнате пахло хвоей, корицей, мандариновой коркой и ещё Сониными духами, которые она нашла под ёлкой. Всем сразу. От колы щипало в носу, и это было очень-очень здорово. Как в детстве, когда мы по очереди читали вслух «БДВ» и играли, что кола — это наш клубнипекс.
А потом у меня вдруг закружилась голова, и я чуть с подоконника не свалился. Наверное, просто отходняк от всего, что случилось. А может, это потому, что снег кружился под фонарём, такой розово-рыжий, густой, настоящий, что я как будто стал им, внутри стал, и тоже закружился, медленно, как во сне. Глупо, да?
Соня сказала, что сварит мне кофе. Она и это умеет, во даёт! И мы сидели на полу под самой ёлкой, пили кофе с пряниками и болтали. А потом взяли к себе крыс и стали смотреть кино на Сонином ноуте.
Оказывается, Пика со Шлюпой тоже любят «Звездные войны».