— Мам, что мне делать?
— Ну что, разведешься, как все разводятся. Только сначала надо с ним поговорить.
Мы сидим с мамой на краю большого красивого парка, на исходе лета, когда начинает уже опадать листва, но дни стоят теплые и длинные. В коляске улыбается мой двухмесячный сын, а я всё все жалуюсь и жалуюсь на новую жизнь. Конечно, стоило поговорить с мужем уже давно, и не столько о том, что материнство, как оказалось, больше тюрьма, чем счастье, но главное — о найденной в кармане его джинсов повестке в суд. Вызывали моего мужа — Бориса Лефевра, обвиняемого в сексуальном домогательстве его собственной сестры, когда ей было меньше пятнадцати лет. Это вообще как понимать? Мой муж — педофил? Суд, на который его вызывали, был в мае, повестку я нашла в июне, за несколько дней до рождения сына. Закладывала стирку в машину, проверила карманы, как мама учила, и наткнулась на бумажный листок, разбивший жизнь на две неровные половины. В глазах помутнело, заныл тупой болью затылок, показалось, что всхлипнул в животе сын. Села, стала вспоминать: да, действительно, муж уезжал в город, где жил раньше, я еще боялась родить без него. Но он успел и сейчас был со мной! Значит, его не осудили, значит, не виноват? Но почему не рассказал мне ни до свадьбы, ни до рождения сына? Я бы поддержала, вдвоём справиться все же легче. Может, его сестра так отомстила за то, что он её маленькую лупил? И я всё слежу за мужем — как он гладит голого сына, как держит на руках в ванне, и картинки одна другой безобразнее рождаются в голове. Мне бы выспаться, успокоиться, обрадоваться наконец-таки рождению сына. А потом серьезно поговорить с Борисом. Но разводиться? Я смотрю на маму, понимаю, что спокойного развития событий она не допускает. Теперь она будет бороться не только за дочь, но еще и за внука, разгоняя невидимых врагов и круша ветряные мельницы. Мама не любила ни одного из моих парней, самого первого, привезенного из пятигорского иняза, родители забраковали, не успев и познакомиться. «Наш зять, — уточнил позже папа, — в Европе».
Вот в Европе я и есть: у меня муж, сын и два десятка нормандских родственников. Свадьбу сыграли весело: французское шампанское и русская икра — идеальное сочетание! Да и медовый месяц на Лазурке, и первые притирания друг к другу скорее приятное воспоминание. Муж работает, я учусь международному праву, как я люблю учиться! У меня впереди замечательная карьера в международных судах или в гуманитарной организации, я пока не решила. Вечерами я читаю решения Гаагского суда, пока Борис готовит нам рис с тунцом и достаёт лёд для вина. Но вот беременность — так быстро! «Мы не ожидали, что вы заведете ребенка так скоро», — сказала по телефону свекровь. Пришлось сделать вид, что мы над этим долго работали. И вызывать маму помочь в первые недели новой жизни и новой организации.
С мамой, конечно, было легче, она соединяла мою разорванную жизнь, своим присутствием свидетельствовала о том, что был в моей жизни период без Бориса, без Саши, были мои собственные горести, будут ещё и радости. А когда мама уехала, потянулась унылая череда одиноких дней. Уговорить ребёнка спать — только на моем плече и на кухне, где так уютно шипит фитиль газовой колонки. Чтобы не сойти с ума, учу «Евгения Онегина», дошла до «Обманчивы… как ножки их». Надела на Саньку носочки. Два пробуждения каждую ночь — кормить наследника. Мужа будить не могу: ему до работы час на машине добираться, надо выспаться, чтобы не заснуть за рулем. По выходным он играет в баскетбол с друзьями. Мои выходы в свет — супермаркет, педиатр и парк. Санечка растет и округляется, я же обвисаю лицом и животом и чувствую себя обескровленной.
Если мне и удавалось заговорить с Борисом, то он просто весело смеялся в ответ. Когда я предложила развестись, увидела страх в красивых голубых глазах, совсем недолго. Муж заулыбался, догадавшись, что я шучу. После работы, оставив машину, он забегал в булочную и покупал две булочки с шоколадом к завтраку — мне и себе. Но каждый раз, когда я вставала, чтобы позавтракать с ним, пока спит наше чудо, оказывалось, что он съел уже обе: не мог остановиться. Вкусные, румяные — я бы тоже не смогла. Борису, конечно же, несложно сбегать ещё за булочками, но тогда он опоздает на работу, а на работе его ждут, ценят, он скоро вырастет в полноценного инженера-программиста, а я все равно дома весь день.
В то сентябрьское солнечное утро Борис снова съел обе булки. У меня немного кружилась голова — у Саши папин аппетит! Соблазнение малолетних — мальчика? девочки? — вытеснило все остальные сюжеты и планы на будущее.
— Боря, несложно ведь купить три булки, четыре, пять! Я никогда не хотела так есть, нет, жрать, как сейчас!
— Иди поспи еще. Лови момент, пока Сашка спит. Сегодня скуплю всю булочную.
— Каждое утро ты говоришь мне, что купишь больше. Я сейчас хочу. Как тебе не стыдно есть завтрак кормящей матери?
Он засмеялся и, смеясь, попытался поцеловать меня в шею. Слезы сами просились наружу, как будто только для того, чтобы испортить ему веселье. Как спросить о том, что страшно сказать и даже представить? И что делать, если он скажет, что действительно домогался? Схватить трехмесячного младенца из люльки и сбежать к маме в другую страну? Борис отодвинул чашку с кофе, притянул меня к себе. Такой родной запах, мягкий Боренька, шея, лицо, и губы тянутся к его губам. Закрыла глаза, забыть, все забыть, и эту повестку тоже.
— Ты помнишь, что у меня сегодня выход с коллегами?
— Я не вижу тебя целыми днями. Мне тяжело без тебя и твоей помощи. К тому же, у меня к тебе разговор.
— Любовь моя, поговорим завтра. Сегодня не жди меня, я проберусь неслышно в ночи и покрою тебя поцелуями. И не забудь постирать мне трико: в выходные параплан!
Я отодвигаюсь от мужа, опускаюсь на стул. Гладко выбритый Борис в голубой свежей рубашке — как же он хорош собой! Сказать ему сейчас: ну и кого ты изнасиловал, признавайся? И наблюдать, как брызнут горем небесные глаза?
— Женушка моя, ну давай, провожай меня!
Муж уже у лифта напротив входной двери. Ботинки вычищены, кожаный портфель — мой подарок на нашу первую годовщину свадьбы. Он смотрит на меня и ждет. Обычно я выбегаю в ночнушке, жарко целую на прощание, из открытого лифта иногда смотрят соседи — у нас такая игра и ритуал. Но сегодня у меня не получается. Я молчу, закрыв лицо руками. Борис вбегает обратно в квартиру, целует меня в шею, волосы, перецеловал пальцы. «Ну-ну, так расстраиваться из-за какой-то булки! Там и шоколада совсем немножко!» Попытался найти губы, но я не отняла рук.
— Хорошего дня, моя любовь !
Дверь захлопнулась. Заплакал сын.
Часа через три, после неспокойного сна, вымытой посуды, стирки — больше не выворачивать карманы! — я купала Сашу в череде, когда позвонили в дверь.
Полицейских было трое:
— Госпожа Лефевр?
— Да. — Я прижала к себе мокрого сына, укутанного наспех в полотенце.
— Жена Бориса Лефевра?
— Да, — и успела злорадно подумать: «Пришли за ним, наконец-то».
— Сегодня утром на пути на работу машина вашего мужа столкнулась с грузовиком.
Я сняла с сына листочки травы.
— Он был ранен, сильно.
Я уже догадываюсь, но еще не боюсь.
— От полученных ран он скончался на месте.
Пошатнулись белые стены комнаты. И голова погрузилась в белую вату. Саша начал медленно скользить вдоль меня. Один из полицейских подхватил ребенка.