Летом 1840 года, окончив богословский факультет Копенгагенского университета, Сёрен Кьеркегор, будущий известный датский философ, теолог и писатель, отправился в имение своего отца.
Там, на Ютландии, три года назад он познакомился с пятнадцатилетней Региной Ольсен, оба — младшие дети в своих семьях. С первой встречи молодые люди произвели друг на друга, как оба потом писали в своих дневниках, «очень сильное впечатление».
Регина пробудила в Сёрене не только эротическую страсть, но всколыхнула и без того незаурядные творческие силы. Сёрен стал часто бывать в доме «владычицы» его сердца, но вел себя как друг, не показывая своих истинных чувств.
И на этот раз посещение отца не было основной целью его визита: он намеревался сделать Регине предложение. Сёрен открыл ей свои чувства, когда та у себя дома играла для него на пианино. В этот же день он попросил руки Регины у ее родителя, на что получил согласие. Помолвка состоялась 10 сентября.
Следующий год Сёрен много работал над рядом исследований, написал диссертацию и подготовил свою первую проповедь. Он все реже и менее охотно отвечал на письма Регины не только из-за занятости, но и потому, что девушка не полностью разделяла некоторые его взгляды. (Регина тоже станет философом и писательницей).
Так постепенно Сёрен начал испытывать глубокие сомнения в своей готовности к браку и, ко всеобщему возмущению и ужасному отчаянию Регины, 12 октября 1841 года разорвал помолвку. «Если бы я женился на Регине, я никогда не стал бы самим собой», — писал он позже в своем дневнике.
После расставания бывшие жених и невеста регулярно пересекались в прохладном полумраке церкви, на улицах Копенгагена или во время прогулок вдоль высоких живописных крепостных валов. Там, по словам Сёрена, он проходил, «дрожа всем телом и затаив дыхание».
Добровольные страдания возбуждали его писательский талант. Регина же словно стала литературным компаньоном Кьеркегора. Он прославлял ее, причисляя к когорте вечно несчастных любящих пар: Пирам и Фисба, Данте и Беатриче, Ромео и Джульетта, Кафка и Феличе — они принадлежат друг другу навсегда, потому что не смогли быть вместе, не соединились в жизни, а должны были терпеливо ждать, когда встретятся в вечности.
В ноябре 1847 года Регина вышла замуж за Йохана Фредерика Шлегеля, который был назначен губернатором датской Вест-Индии. В день отъезда Регина отыскала Кьеркегора в толпе провожающих и тихо сказала: «Да благословит вас Бог, пусть вы будете здоровы!» Кьеркегор тогда почти окаменел от горя расставания и лишь снял шляпу, чтобы поприветствовать свою бывшую невесту в последний раз.
Да, Регина стала любовью всей его жизни, и он завещал ей свое состояние. В одном из писем Шлегелю Кьеркегор писал: «В этой жизни она будет принадлежать вам. В историю она войдет рядом со мною».
Отношение Кьеркегора к браку было неоднозначным. В дневнике он рассуждал: «…по дороге в Орхус я увидел очень забавное зрелище: две коровы, связанные вместе, промчались мимо коротким галопом. Одна кусалась, другая, как казалось, более прозаичная, пребывала в отчаянии от необходимости участвовать этих движениях. Разве большинство браков не устроено так же?»
Рассматривая теологический и христианский подходы Кьеркегора к вопросу брака, можно столкнуться с дилеммой: считает ли он, что христианин должен вступить в брак и тем самым найти свое место в обществе и отношениях с Богом, или думает, что нужно отказаться от брака, как сделал это сам?
В сборнике статей «Мгновения», опубликованном Кьеркегором в годы, предшествовавшие его смерти, в котором он обличал современный институт церкви, священников и положение христианства, он крайне неблагосклонно относился к браку и искренне не понимал: «Кому пришло в голову желание совмещать — быть истинным христианином и брак?»
Последние годы жизни Кьеркегора можно с уверенностью назвать революцией одного человека. Всплеск его негодования породила хвалебная речь профессора Дж. Минстера в адрес епископа Х. Л. Мартенсена, которого тот включил в священную цепь «свидетелей истины», протянувшуюся через новозаветную историю вплоть до дней проповеди святых апостолов.
Кьеркегор выразил протест причислению епископа к этой чреде и в газете «Отечество» назвал Мартенсена «слабым, снисходительным и великим только в качестве декламатора», представив читателям газеты свою версию «свидетеля»:
«Верный свидетель истины — это человек, с которого содрали кожу, с которым жестоко обращались, перетаскивали из одной тюрьмы в другую и, наконец, распяли, обезглавили или сожгли, а его бездушное тело на долгое время оставили валяться в глухом месте непогребенным. Да, так выглядит свидетель истины!»
Этой канонадой Кьеркегор обозначил старт своего церковного штурма, где сначала в дюжине газетных статей, а затем в девяти выпусках собственной брошюры «Взгляд» яростно и остроумно полемизировал с церковью и ее духовенством.
Он утверждал, что христианство было упразднено по мере его распространения, и просил высшие церковные авторитеты это подтвердить во имя справедливости. Когда признания не последовало, Кьеркегор повторил свой протест: «Не смягчается, а обостряется мое возражение; я лучше проиграюсь, возьму шлюху, украду, убью, чем буду участвовать с вами в том, чтобы дурачить Бога. Я скорее проведу день в боулинге, в бильярдной, на маскараде, чем разделю с вами то, что серьезный епископ Мартенсен называет христианской строгостью».
В течение следующих нескольких месяцев Кьеркегор обвинял пасторов в том, что им не удалось превратить свои слезливые воскресные проповеди в экзистенциальную практику понедельника. Он называл их буржуазными богословами по расчету, которых интересуют идиллические пастораты, ни к чему не обязывающее бестолковое христианство и прибыль.
Кьеркегор говорил, что государство с таким же успехом «может ввести, например, религию о том, что луна сделана из сыра с плесенью» или заявлял с особой безжалостностью, что «священник — это воплощение бессмыслицы, окутанной длинными рясами».
По его словам, «церковь была куском хлама, который нужно закрыть или снести как можно скорее, крещение казалось просто плеском воды, конфирмация — болезненным фарсом, а венчание — знойным эротическим представлением».
Церковники были потрясены, антицерковники — довольны. Кьеркегор продолжал в форме сократовской беседы:
— Апостол Павел занимал какую-либо должность?
— Нет, у Павла не было официального положения.
— Он зарабатывал много денег другими способами?
— Нет, он вообще не зарабатывал.
— Он вообще был женат?
— Нет, он не был женат.
— Но тогда Павел — несерьезный человек!
— Нет, Павел несерьезный человек.
В начале октября 1855 года Кьеркегора госпитализировали в больницу на улице Бредгаде. В одной из бесед с умирающим Кьеркегором Эмиль Боесен, священник и член парламента, спросил его, есть ли что-то, о чем тот еще не сказал.
— Нет, — ответил Кьеркегор, — я приветствую людей, мне они глубоко симпатичны. Передайте от меня, что вся моя жизнь — это большие неведомые и непонятные страдания. Вероятно, все выглядело как гордость и тщеславие, но это далеко не так.
Воскресенье 11 ноября стало последним для Кьеркегора. Причина смерти все еще обсуждается. Его не подвергали вскрытию, вероятно, потому что он сам был против этого. Первую страницу его медицинской карты кто-то отметил аббревиатурой «туберкулез» в качестве предполагаемого диагноза, но позже к нему был добавлен вопросительный знак.
Согласно последним исследованиям, это было неврологическое расстройство, называемое восходящим спинальным параличом или острым полирадикулитом, которое от перенесенной инфекции, например, гриппа вызывает воспаление нерва. Заболевание ведет к параличу, который начинается в ногах, распространяется вверх по груди и заканчивается лицом.
В воскресенье, 18 ноября, Кьеркегор был похоронен своим старшим братом из Грундтвига Петером Кристианом. Прощание состоялось в церкви Богоматери, главной церкви страны, к которой пришло много совершенно посторонних людей. Среди них был и Ханс Кристиан Андерсен: он написал Августу Бурнонвилю в Вену, что все в битком набитой церкви казалось хаотичным и неуместным для похорон — «матроны в красных и синих шляпах бегают туда-сюда», он даже видел «собак в намордниках».
Через несколько часов Кьеркегора привезли на кладбище к семейному захоронению, где его племянник Хенрик Лунд учинил скандал, возмущенный христианскими традициями погребения, по его словам, «церковного штурмовика».
Могила Сёрена Кьеркегора находится всего в нескольких шагах от могилы Х. К. Андерсена и четы Шлегелей (Регина, в девичестве Ольсен, пережила Кьеркегора на 49 лет). По собственной просьбе Кьеркегора на надгробии начертаны строки из стихотворения датского епископа и поэта Х. А. Брорсона:
«Это короткое время,
и я выиграл
настоящий Бой,
но с одним неизвестным,
и теперь я могу отдохнуть
в розовом зале,
где будет неумолимой
речь моего Иисуса».
Источники: Søren Kierkegaard Research Centre — Copenhagen University (ku.dk) — материалы исследовательского центра Сёрена Кьеркегора Университета Копенгагена.