В девяностые мы верили в чудеса, потому что больше верить было не во что. Цвет девяностых — серый. Погода — дождь. Настроение — мрак. И нечего есть, можно только пить — получку снова выдали водкой. Вранье, что выбора не было. Он был. Можно пить водку, а можно — воду из-под крана. Целый суффикс «к» в твоем распоряжении.
Когда будешь выбирать, не смотри на кота. Он нынче не кот — он рысь, и он на охоте. Он хочет тебя сожрать, а ты в это время думаешь, не сожрать ли его, ведь если лить суффикс «к» в пустоту, то слишком быстро развезет. И все же по сравнению с другими ты везунчик, потому что, раз тебе выдают получку водкой, значит, у тебя есть работа. А значит, есть надежда. А значит, кот еще поживет.
***
Письмо пришло 25 июля. Большое, необычное, совсем не похожее на те маленькие, грязные письма, которые приходили раньше. Теперь письма бывают редко, а открыток и вовсе нет. Последнюю они получили лет пять назад — от тети Тамары из Вологды. Тетя Тамара поздравляла Нину, жену Витали, с Восьмым марта, при этом желала здоровья, счастья и долгих лет жизни им обоим. Пока сбывалось только последнее: долгих пять лет они с Ниной хотя бы жили. В реалиях девяностых и это было достижением, так везло не всем. Как, например, не повезло теще зажиточного Афанасьева из соседнего подъезда, которого в третий раз взломали и, по слухам, вынесли золото, американские кроссовки и долларовую заначку. Теща, на свою беду, оказалась дома и сопротивлялась, за что поплатилась головой (врачи говорят, прогноз неблагоприятный). Долгих пять лет они ждали счастья — наивные утята девяностых. Здоровье? Его, Виталино, здоровье осталось на заводе, ее, Нинино, — в школе, где она трудилась за пищевые талончики, которые можно было отоварить только в одном магазине города. Это была коллективная победа, добытая в бескомпромиссной пятинедельной забастовке.
Письмо принесла домой Нина и протянула Витале:
— Вот.
Он чинил Нинины туфли, поэтому только бросил на письмо быстрый взгляд:
— Это что?
— Тебе.
Оторвавшись от туфель, Виталя аккуратно взял письмо. «Игнатову Виталию Сергеевичу». И правда, ему. Написано огромными буквами, будто для слепого. Виталя пощупал письмо — пухлое. Осторожно, стараясь не порвать ярких букв, Виталя вскрыл конверт. Изнутри посыпались глянцевые бумажки.
— Нин, это чего? — спросил Виталя, поднимая один из листков и неловко разворачивая его.
«Ваш выигрыш — автомобиль!» — захлебывалась в истерике листовка. Нина взяла другую бумажку. Там в фас и профиль, как преступник в американских фильмах, позировала иномарка. «Тип коробки передач», «максимальная скорость», «подогрев передних сидений» — буквы плясали, складываясь в пьяные слова.
Следующая бумажка искушала: «Сотри меня». Нина неловко ковырнула пальцем серебряную полосу и передала листок Витале.
— «Сотрите защитный слой, чтобы узнать цвет вашего авто», — почти по слогам прочитал Виталя и поскреб ногтем серебряное покрытие.
Под ним оказалось изображение машины самого волшебного золотистого цвета.
— Шампань, — вытянув шею, прочитала Нина.
Виталя перебирал бумажки.
«Гарантия вручения автомобиля» — гласила одна.
«У вас есть только пять дней для ответа!» — верещала другая.
«Вам невероятно повезло!» — надрывалась третья.
Печать, роспись, мужик с белыми зубами — улыбается так, будто у него свело челюсти. Фотография с толстой теткой в панамке. Ей совсем не идет сверкающая иномарочка, но подпись утверждает, что все по-честному: «Победитель прошлого года! Теперь пришло ваше время!»
Ваше время! Виталя переводил взгляд с бумажки на бумажку. В душе разливалось тепло. Ему вспомнилось, как отец поднял его, четырехлетнего, под самый потолок, чтобы он надел звезду-макушечку на елку, как они с Ниной впервые поцеловались, и даже как его, лучшего сотрудница цеха, награждали грамотой — все ему хлопали, а хорошенькая Оля из столовой поцеловала его в щеку, о чем, конечно, тут же донесли Нине. Кто бы мог подумать, что губы у Оли такие теплые и мягкие, а рука у Нины такая тяжелая.
— Смотри. — Нина перевернула одну из бумаг. — «Закажите продукцию из каталога и докажите, что вы получили наше письмо, иначе мы отдадим ваш выигрыш другому». — Нина повторила дрожащим голосом: — Виталь, другому.
— Никакому другому. — Виталя вдруг вскочил, подхватив Нину. — Закажем, что там у них в каталоге?
В каталоге были картинки. Картинки из счастливой жизни со счастливыми людьми, которые пользовались утюгами, соковыжималками, тостерами, пекли вафли, жарили блины, фотографировали на миниатюрные фотоаппараты-мыльницы. Эти люди несли праздник, и они, Нина и Виталя, вдруг тоже оказались в самом его центре! Праздник пузырился и булькал, разлетаясь брызгами шампанского, брызгами цвета счастья.
Уже ночью, лежа в кровати, Виталя шепнул Нине:
— Завтра у Палыча немного перехвачу, и закажем тебе соковыжималку.
Нина счастливо улыбалась в темноте, представляя, как она наливает в высокие запотевшие стаканы настоящий апельсиновый сок, а не какой-то там «Юппи», и они пьют через трубочку, небрежно опираясь об их новенький автомобиль цвета «шампань».
Тетя Тамара, мы все-таки его дождались.