Рассказ публикуется впервые.
— Ну как можно было так себя изуродовать, — восклицала Маргарита Ивановна Калинина. — Такие красивые волосы были! А теперь — как пупс резиновый! Бабушка приедет — что скажет?
— Мне все равно, кто что скажет, — надулась Катя Калинина. — Мои волосы, что хочу, то и делаю!
Папа Калинин надел наушники, но вопли проникали и под них. Младший Калинин, Тихон, тоже натянул наушники, но мама резко обернулась и закричала:
— Тиша! Сколько тебе говорить! Отойди от компьютера!
— Я-то Тиша, а ты-то громча, — пробурчал он.
— Катя! Ну что ты тут бросила этот хлам! Я одна тут должна убирать, да?
— Меня зовут Петер, — ледяным тоном заметила Катя.
— Я не обязана поддерживать всякую дурь! — почти завизжала мама. — Я назвала тебя Катя, и ты Катя.
— А я назвал себя Петер, и я Петер.
— Сережа, ты это слышишь вообще?
***
На невидимом нижнем этаже кто-то маленький с красным ирокезом между кривых рожек хохотнул и протянул руку другому, толстенькому. Толстенький пожал ее и хмыкнул:
— Ты только не расслабляйся.
Обернулся к двум другим, зажавшим в руках джойстики, и скомандовал:
— Пацаны, погнали!
Папа Сережа и Тихон сошлись в финальной схватке.
***
На невидимом верхнем этаже шло совещание. Шуршали белые крылья, посвечивали нимбы, раздавался озабоченный шепот:
— Вам кажется, уже пора готовить интервенцию?
— По-моему, сейчас надо дать им шанс. Игроков пока не трогаем, но присматриваем. В конце концов, когда они еще пообщаются так мирно.
— Маму с дочкой разводим?
— Да надо бы.
— Беру на себя. — Белый силуэт скользнул вниз, хлопнул форточками. По полу пронесся сквозняк, в детской зашелестели бумаги, посыпались со стола на пол. Бахнула дверь.
— Кать, у тебя в комнате что-то сыплется! — закричала Маргарита.
— Слышу, — буркнула Катя и тихо выругалась.
Тот, что с красным ирокезом, радостно застучал копытцами.
***
На верхнем этаже наступила тишина.
— Амброзии? — предложил белый с голубым сиянием.
— Рано пока. Это не мир, это затишье, — сказал другой, с радужным контуром.
***
На нижнем этаже четыре рогатых головы склонились друг к другу, пошептались, захохотали и снова схватились за джойстики.
В это время среди них возник пятый — тощий и усталый. Пошатываясь, он растолкал всех, плюхнулся на диван и сказал:
— Всем привет. Я к вам командированный. Щас жарко будет. — Он обмахнулся кисточкой хвоста.
— Небось не жарче, чем в аду, — покривился толстенький.
— Не смешно. Она меня реально задолбала. — Пятый продолжал махать кисточкой. — Прикройте, не могу уже больше. Хоть полчаса отдохну.
— Какая еще «она»? — спросили двое с джойстиками
— Да бабка же. К вашим едет. Вон в лифте поднимается, соседскую собачку гладит.
— Эта собачка нашему Петеру вчера штаны порвала, — встрял маленький с ирокезом.
— А ваш Петер кто? У меня в техзадании не прописан.
— Щас увидишь. Подвинься, развалился.
— Дай отдышаться, брателло. Ты, может, поменяться хочешь? Так я тебе ее и даром отдам.
— Угу, нашел себе работника на халяву?
— Так, все заткнулись. Полная готовность, — цыкнул толстенький.
***
— Катя, открой! — закричала Маргарита с кухни.
— Петер, — проскрежетала Катя, открыла дверь и удивилась: — Ой, бабушка!
— Привет, Катюш. Возьми чемодан.
Катя скривилась, но бабушка не заметила.
— А мальчики где?
— Да вон в танчики рубятся. — Маргарита вышла в коридор, вытирая руки кухонным полотенцем. — Парни! Ау! Выйдите хоть бабушке привет сказать!
— Привет, мать! — Сергей обернулся, приподняв наушник, кивнул и опять уткнулся в экран.
— Привет, башк. — Тихон не стал оборачиваться: отец как раз атаковал.
— О, у вас танки? Хорошее дело, — сказала бабушка. — Тиш, ты меня просил папины воспоминания перепечатать про Курскую дугу, так я перепечатала, напомни потом. Так, кого я еще не обняла? Кать?
— Баушк, пожалуйста, зови меня Петер. Для меня это важно, — тихо протараторила Катя.
— Ой, мама моя говорила — хоть горшком назови, только в печку не ставь. Петер так Петер. О, лысый-то какой, Петруш! Девкой был бы краше!
— Ну бабушка!
— Цитата, — срочно вставила Маргарита. — «Гусарская баллада». Мам, есть хочешь?
— Дай ежик потрогать? Ух ты, щекотный. Ритусь, чаю. Не, слушай, мне нравится. Благородно, и череп красивый. Петруш, ты выглядишь как модель.
— Петруша — это какая-то «Капитанская дочка», — поморщилась Катя.
— А Петер — это царь Петр Алексеич, — вставил папа, входя. — Здорово, мать. Прости, доиграл.
— Так нечестно, — заорал Тихон, выбегая из комнаты. — Ты нечестно у меня выиграл!
— Тихон, как ты разговариваешь с отцом? — встряла Маргарита.
— Внук, — сказала бабушка. — Я ничего не понимаю в ваших играх, но если хочешь, завтра мы с тобой его разобьем. Клянусь.
— Я сам, — проворчал Тихон.
— Мам, у тебя пирог горит, — невинно заметила Катя.
— Трудно самой огонь убавить? — закричала Маргарита.
Она открыла духовку, и кухню заволокло дымом.
***
— Поможете? — устало спросил новенький пятый на верхнем этаже. Его золотые крылья поникли и даже выглядели немножко общипанными.
— По-моему, она справляется, — заметил радужный.
— Она справляется-справляется, а потом бац.
— Подстрахуем, — заверил сияющий голубым.
***
— Пора! — бросил толстенький, и все четверо рванули на кухню. Форточки захлопали, газ заполыхал, в сковородке на плите загорелось масло, кто-то смахнул бутыль с остатками масла на пол, у Тихона разъехались ноги, и он упал — головой о табуретку.
Катя бросилась открывать окно, папа — перекрывать газ, мама — хлопать полотенцем по сковородке, бабушка — уводить Тихона в комнату.
Зашелестели белые крылья, разгоняя дым.
Когда дым сошел, мама потащила бабушке тонометр, а потом капотен, а папа Тихону — ледяной пакет пельменей из морозилки — приложить к шишке.
— Мам, да они вообще ни в грош меня не ставят, — жаловалась Маргарита бабушке, когда все стихло. — У одних танчики, другая вообще решила, что она парень.
— Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось, — пожала плечами бабушка.
— Мам, ну и ты с ними?
— Да я с тобой, Ритка, с кем же еще.
Катя постояла в дверях, послушала, порываясь что-то сказать. Но не сказала, а молча пошла вытаскивать из духовки пирог и отпиливать от него горелую корку.
***
— Вы должны были что сделать? — сердито выговаривал толстенький. — Вы должны были их поссорить. И никого постороннего на кухню не допускать. Что вообще произошло? Почему дети не орут? Почему мать сковородками не швыряется, я не понял? Кто за отца отвечает — почему он еще не захотел выставить тещу вон?
— Риточка, ты иди, вон, своего ежа в макушку поцелуй, — сказала бабушка. — Только не говори ничего.
Маргарита вышла из комнаты, и бабушка твердо сказала в пустоту:
— Мальчики, я все слышала. Ничего этого не будет. Давайте отсюдова — все брысь на каникулы или куда у вас там.
— Я говорил вам, — убито вздохнул пятый на нижнем этаже.
— А вот теперь можно амброзии, — сказал радужный на верхнем этаже.
— Идите чай пить, — сказала Катя. — Кто пирог будет?
— Я! — закричала бабушка.
— Мы! — сказали папа и Тихон.
— Мы, — сказали на нижнем этаже, но на сей раз их никто не услышал.