Мы начали ругаться, даже не сняв лыжи. Припомнили друг другу все: и кто когда обиделся, но смолчал, или не смолчал, а мог бы. Мы продолжили в машине, взяв в дорогу кофе: кто когда не перехватил детей, хотя мог, кто когда не помог с ужином, а ушёл в гараж, кто когда просто сел на велосипед и уехал, вместо того чтобы мыть собаку.
Скандал казался бесконечным: мы орали друг на друга так, словно наконец перестали себя сдерживать. В районе 52 километра она докричалась до того, что я остановил машину. Она вышла прямо на бетонку, хлопнула дверью и пошла в обратном направлении. Видимо, хотела показать, что больше нет ничего общего, и даже дороги наши теперь — в разные стороны. Тогда я с удовольствием закурил прямо в машине и подумал, что давно мечтал именно об этом. И нажал на газ.
Ехал и думал, что свободен наконец, что могу жить так, как всегда хотел. А как хотел? Полететь в Прагу на Рождество? Нет, стоп, у них-то Рождество уже кончилось, там же раньше. Ну и ладно, и плевать. Лучше уж в баню с парнями, давно же хотели. Как же там, должно быть, хорошо…
Я точно его не видел, но каким-то шестым чувством понял — на дороге кто-то есть. И начал тормозить. ABS сработала чётко, дорога, несмотря на зиму, была сухая, и я успел.
Ну, или он успел отойти. Хотя, кажется, отходить он не собирался. И вообще, был довольно странный. В свете фар машины он показался мне монахом, который теперь облокотился на капот, чтобы отдышаться. Я опустил окно и сказал: «Что же вы, батюшка, под колеса-то кидаетесь? Да без светоотражателей, а дорога тут не освещается — собьют ведь! Садитесь, вас подвезти?»
Он сел в машину, и в неярком свете салонного освещения я смог его разглядеть. Это и правда был обычный священник из таких, что иногда показывают в репортажах по телевизору. Только какой-то ободранный: поверх рясы он надел мешковатую замусоленную куртку, молния рюкзака была сломана и в двух местах сколота булавками.
— Мне не нужно никуда ехать, — сказал он и посмотрел прямо мне в лицо. Глаза у него были совсем темные. У меня по спине побежали мурашки. — Крайняя нужда толкнула меня на дорогу. Я это, служу на приходе в деревне Вялки, это если тропинками через лес — минут пятьдесят. Там это, деревня домов на сорок, одни бабки, в основном, понимаете? Мы живем в крайней нужде, у меня четверо детей, младшему еще нет и двух, в школу это… вожу их в соседнюю деревню. Да ещё и матушка, жена, то есть, моя, как бы это, заболела.
Ставят рассеянный склероз, что за болезнь такая… Всё лежит, говорит, руки болят, сил нет. Я это, подрабатываю таксистом, когда есть время, это не разрешено священнику, но меня благословили — надо же как-то это, выживать. А сейчас, под Рождество — будто навалилось всё: машина сломалась, за лекарства пришлось отдать, завтра праздник великий, а детям даже угощения нет, одна гречка да мука. Матушка, душа моя, это, она бы что-то придумала — справлялись же мы как-то раньше. Небогато живем, конечно, но она тут свечки зажжет, тут пирожок испечет, детей понаряднее оденет — глядишь, и Сочельник на пороге, слава Богу за все. А теперь… Я это, я молиться не могу, не то что служить. Все на глазах разваливается. Вот и пошёл на дорогу, чтобы это. Милостыню просить. Деревня-то наша глухая — бабки сами на одной картошке с огородов живут…
Он что-то ещё говорил, а я почувствовал, как все внутри заболело. Так ярко мне представился этот бедный дом с холодным полом, потому что они экономят дрова, с лампадой у темных икон, с маленькими детьми, с больной женщиной, которая все освещала, а теперь слегла. Я вспомнил свою бабушку, жившую в таком доме и подливавшую масла в лампаду накануне праздника, «потому что ей всю ночь гореть, милый, чтобы до утра не погасла». Вспомнил свою маму, которая крестила меня перед сном, когда я боялся засыпать на втором этаже кровати: «Ничего не бойся! Храни тебя Господь!» И наконец, я вспомнил свою жену, которая всегда ходит в церковь в ночь на 7 января, приезжает под утро, счастливая, пахнущая ладаном, обнимает меня, горячего со сна, прохладными руками, и как будто делится какой-то неведомой радостью. В этот момент я тоже счастлив, потому что моя жена — чудесная женщина. И десять минут назад я высадил её на тёмной бетонке и уехал.
Я быстро полез в карман куртки, нашел в кошельке две бумажки по 5 тысяч и закончившийся ски-пасс. Теперь я точно знал, что надо делать. Сунул ему бумажки:
— Прости, батюшка, все что есть. А теперь вылезай — мне надо ехать.
— Храни тебя Господь, — медленно сказал он. — И ничего не бойся.
Я видел, как он крестил воздух перед собой, глядя, как я разворачиваюсь через двойную сплошную. Или это меня?
«Информация для водителей, движущихся на север по большому бетонному кольцу. В регионе зафиксированы случаи грабежей на трассе: злоумышленник представляется священнослужителем, голосующим на дороге, и грабит водителей, согласившихся его подвезти. Будьте осторожны, берегите себя и счастливой дороги!»
Она переключила волну и поймала Carol of the Bells. Тогда я улыбнулся и подумал: «Не он это, это был не он».