В конце 2021 года в Creative Writing School проходил конкурс на получение стипендий в зимнюю мастерскую «Масштабируй это: разрабатываем концепцию Young Adult романа» Марины Козинаки, Ольги Птицевой и Александры Степановой. Представляем работу-победитель.
Конкурсное задание
- Написать короткий рассказ (до 5000 символов с пробелами), где тема конфликта отцов и детей обретает неожиданное воплощение. Можно использовать жанровые, стилистические и языковые инструменты. Чем оригинальнее получится финальная концепция, тем лучше.
- В свободной форме отметить точки роста рассказа в роман. Какие линии сюжета могли бы развиться в крупную форму? Каких героев вы бы добавили, какие конфликты углубили. Рассказать об этом в эссе до 2000 символов.
Объем до 5000 знаков с пробелами.
Ерофеева Ольга
— Отнеси бабушке попить.
В небольшую кружку я набираю из крана свежей, прохладной воды.
— Почему не оставить ей воду в бутылке?
— Ей не нравится пить тёплую воду.
После того как бабушка перестала ходить и теперь только лежит на кровати, мама приезжает к ней каждый день по два раза. Делает и даёт поесть, сажает на ведро, разговаривает, убирает в доме. И это с учётом того, что у мамы есть работа, своя жизнь и свой дом, где так же нужна хозяйская рука.
Я несу кружку и ставлю на стул. На нём уже инородным объектом расположилась пепельница: после еды бабушка успела закурить.
Оттого, что бабушка курит в доме, находиться в нём невозможно. Вначале запах чувствуется не сильно. Зато после ухода всё воняет сигаретным дымом: от штанов до волос.
Раньше бабушка выходила курить на улицу. Теперь это невозможно. Как и невозможно старому человеку избавиться от привычки.
— Глаш, ты прополола картошку?
— Нет, мам, не успела.
Бабушка что-то недовольно бубнит в зале.
— Огород зарос, — тяжело вздыхает мама, смотря в окно. — Был бы Димка, помог. Ты пойди с бабушкой, что ли, посиди, а то ей скучно днями тут одной.
Мама берёт таз с грязными вещами и выходит на улицу.
В зале накурено. Сквозняк не спасает от едкого запаха, но я, понимая, что одежду всё равно придётся стирать, стойко терплю и сажусь в кресло. Смотрю в телевизор, словно там показывают что-то интересное, хотя идёт какое-то глупое шоу про детективов.
— Чего фильмы не смотришь?
— Ай, надоело. — Бабушка надрывно закашливается, так, как умеют только заядлые курильщики. — Всё уже пересмотрела. Показывают ерунду какую-то. И повторяют ещё.
Я молчу. Может, предложить бабушке старый планшет с интернетом? Но что она будет смотреть? Шоу Дудя? Или стендапы? Или смешные видосики про котиков? Или людей, которые ходят и живут, пока она тут лежит и не может без чьей-либо помощи справить нужду?
— Лена, иди сюда! — Маму глухо слышно с улицы, но я цепляюсь за любую возможность убежать.
— Сними высохшие вещи, а то сложить их некуда.
Я торопливо, но аккуратно снимаю с проволоки постиранные тряпки. На пеньке стоит таз с другими мокрыми, полоскаемыми тряпочками.
— Чего руками стираешь? Машинка ж есть.
— Бабушка не разрешает часто стирать в ней. Я в выходные её включаю. Да тут мало. Я быстренько.
— Тяжело же.
— Ну да.
Мама просто соглашается и продолжает полоскать, выжимать, вешать бельё.
Я отправляюсь на ревизию в огород. В парнике сидят огурцы и помидоры — зелёные и крепенькие. В другом конце огорода — горох, который поспеет только где-то через месяц.
— Там, за домом, клубнику посмотри, может, найдёшь пару ягодок, — кричит мне мама. Она закончила полоскать-выжимать-вешать и идёт к бабушке. Снова работать.
За домом я действительно нахожу пять ягодок клубники.
Заходя в дом, я слышу, как бабушка стонет. Громко, протяжно, болезненно. Её «ой-йо-ой-й» разносится по всему большому дому и вылетает на улицу, словно тот же сигаретный дым. Только стоны быстрее рассеиваются и не оставляют после себя въедливый запах.
— Больно! Что ж ты так хватаешь! Аккуратней! Ш-ш-ш.
— Ну прости, — пытается извиниться мама. — По-другому не получается тебя взять. Неудобно одной.
Бабушка ругается на маму. Ругается и недовольно бурчит. Шипит и поскуливает от боли. Мне вроде и жаль бабушку: она тут одна, прикована к кровати, зависит от людей, не может на себя положиться от слова совсем. Она обижена не только на мир, но и на родных, которые помогают всеми силами, жертвуют и своим временем, и здоровьем. Причём не только физическим, но и моральным. Уже на протяжении года я вижу, как устаёт мама, как её удручает это каждодневное приедь-помой-приберись-покорми.
— Всё?
— Подожди… Всё.
Теперь обратный процесс. Под бабушкиным весом кровать протяжно скрипит и стучит о стену. Бабушка на весь дом воет:
— У-у-у, как же больно! Ы-ы-ы.
Иногда мне кажется, бабушка больше играет на публику. Чтобы её пожалели, проявили сострадание к её положению: старая женщина без возможности ходить, одна, в четырёх стенах. И дети её не понимают, не поддерживают.
Мама заходит на кухню и видит на столе три клубнички.
— Чего не съела?
— Это тебе, — коротко отвечаю и как могу ободряюще улыбаюсь.
— Спасибо. — Мама закидывает в рот сразу все ягоды. — Ну что, пошли?
Мама переобувает балетки, берёт пакет и солнечные очки.
— Мам, мы пошли.
— А огород?
— Что огород?
— Когда прополешь?
Я замерла перед зеркалом, рассматривая свои карие глаза и кривые брови, только чтобы не глядеть на препирательства, не запоминать.
— Когда время будет.
— До конца недели надо сделать, — безапелляционно заявляет бабушка. — А то потом есть будет нечего.
— Ничего страшного. Купим, если что.
— Конечно, купит она. — Краем глаза замечаю, как перекосились бабушкины губы. — Ладно, идите.
Мы выходим в обеденный летний жар, который по сравнению с домашней прохладой кажется слишком давящим. Мама молчит. Но пройдя мимо трёх домов, наконец говорит:
— Если, не дай боже, со мной будет так же. Не надо за мной смотреть. Лучше отдай куда-нибудь.
Я киваю, но уже от этой мысли мне больно. Внутри крутит и сжимает от жалящего понимания: а ведь всё может быть.