Народу в аэропорту было много, несмотря на то, что ночь. Мужики группами, старики — всё больше по одному. Женщина в форме провела мимо нас девчонку малую, лет семь, в смешном красном плаще с чёрными точками, под божью коровку.
Пока стояли в очереди на регистрацию, мама, как всегда, смотрела в телефон: последний год у неё манечка просто, мониторит новости каждую минуту. Поэтому я глаза её теперь редко вижу. Но, может, это и к лучшему.
Когда отцу пришло, она его ботинки в стиралку спрятала, орала «не пойдёшь», стукнула пару раз даже. Но он пошёл, конечно. Сказал, не буду я бегать, прятаться. И правильно. Хотя и стрёмно.
В общем, мама в телефон смотрела, а я — по сторонам. Я до этого в аэропорту только пару раз был, когда к деду в Ростов летали. Но тогда, кажется, было поменьше народу.
— Мам, — я похлопал маму по руке, — мы же к деду летим, да?
Странно, не помню даже, как в аэропорт ехали, отрубило, наверное, в такси. Ночь же. Мама повернулась, глянула сквозь меня: у неё в глазах — одни сводки, как обычно.
— К деду? Ну да, к деду.
— А чемоданы где?
Мама повела головой, посмотрела на пол справа и слева — будто сумки искала. Потом пожала плечами:
— Ну, где-где. Без багажа дешевле. Да и вообще, зачем багаж, мы ненадолго. Счас в дьюти-фри подарок купим — и окей.
Я кивнул. Почему все остальные в очереди тоже без чемоданов, спрашивать не стал. Мама, когда её часто дёргаешь, бесится. Да и чего спрашивать, ясно же: лоукост, все экономят, как и мы. Странно, вообще-то: я думал, самолёты сейчас туда не летают. Наверное, мы через Стамбул, с пересадкой.
Стал снова рассматривать очередь. Увидел впереди куртку знакомую, крупно-пятнистый леопард с искусственным мехом. Да это же тётя Галя, соседка сверху! Я хотел ей крикнуть, но тётя Галя как раз пошла к стойке, протянула документы. Я вдруг испугался: а паспорта-то не забыли мы? Мама сейчас такая рассеянная, с неё станется. Приходится её контролировать. Полез во внутренний карман, нащупал паспорт. Так, с моим всё окей.
— Мам, ты паспорт взяла?
— Взяла, взяла. — Мама, не отрываясь от телефона, похлопала по сумке.
Тут тётя Галя отошла от стойки, пошла мимо нас. Лицо у неё было странное, будто ещё не проснулась. Я поздоровался, она кивнула:
— А, Саша.
— Тёть Галь, вы куда летите?
— Я, — тётя Галя сморщилась, потёрла лоб. — В Турцию, Саш. Отдыхать. Горящую взяла за полцены.
— А, классно. — Я посмотрел, как она пошла, глядя вверх — выискивала что-то по указателям.
Наконец подошла наша очередь. Мы шагнули к стойке, смотрю — а там девчонка: меня, может, всего на пару лет старше. Симпатичная: волосы длинные, русые, прямая чёлка, а глаза под чёлкой — зелёные. Нравится мне такое, не часто увидишь. Мы дали ей паспорта, она подняла взгляд, посмотрела внимательно. И что-то у неё в лице изменилось, будто она за секунду на год старше стала.
Потом клацнула печатью, вернула документы. Я смотрю — на второй странице здоровый такой штрих-код, и надпись «28.04.2023, 04:08, г. Умань». Не помню, ставили нам такое в прошлый раз или нет. Может, теперь новые правила. Всё изменилось кругом за последнее время. Девчонка отвела от лица волосы, протянула мне билеты:
— Первым делом пройдите, пожалуйста, в ЗТ, потом на гейт номер С45.
Какое ещё «зэтэ»? Кажется, я это вслух сказал, потому что она вдруг улыбнулась — мне показалось, грустновато:
— Извините… ЗТ — это Зал тишины. Вы сразу туда идите, ладно? — Как-то мило она это сказала, не по уставу. По-человечески. Видно, стажёрка, не научилась ещё официально выражаться.
Я кивнул — сделал вид, что понял. Мы отошли от стойки, говорю маме: ну что, пошли в этот зал? А мама: да не, это, наверное, для первого класса только. Вип-зона. Нас туда не пустят. Пошли лучше в дьюти-фри, деду виски купим, а то неудобно с пустыми руками.
Пошли искать дьютик. Пока искали, увидел снова тётю Галю, она как раз заходила в какую-то дверь, я присмотрелся к табличке — ну, да, «Зал тишины». Мам, говорю, тётя Галя, что ли, вип? Пошли посмотрим, что там, интересно же. Потянул её прямо.
Вошли, смотрим — там зал, вроде кинотеатра. Свет приглушён, кресла тёмно-красные, на вид удобные, так и хочется присесть. Только экрана никакого нет. В креслах там и сям сидят люди, глаза закрытые, лица — спокойные. Мам, говорю, садись, отдохнём. Время есть ещё.
Опустился в кресло — а оно меня просто впитало в себя, так удобно, век бы сидел. Вдруг почувствовал, что глаза сами собой закрываются, а на лоб будто тёплая ладонь ложится. Сейчас пойму что-то… Важное. Тут кто-то меня за плечо — дёрг! Глаза разлепил — мама, тянет, шипит:
— Сань, пошли, это для випов, стыдно будет, если выгонят! И виски ещё не купили.
В общем, вытащила меня оттуда. Я встал, потряс головой. Рука тёплая со лба будто нехотя соскользнула. Ладно, потом, может, уговорю маму вернуться.
Нашли дьютик, там народу немного. Мама выбрала виски самый дешёвый — ну, который обычно брала. Тут нигде ценников не было. Нарочно, наверное.
Пошли на кассу, мама тянет из кармана билет, а я смотрю: у неё же ни сумки, ничего! Мам, шепчу, где сумка твоя? Там же кошелёк! А она только рукой вдоль плеча водит сверху вниз, будто ручку от сумки поправляет. Потом посмотрела на плечо, на меня. Я напрягся немного: знаю, что мама в последнее время не в себе, но это даже для неё перебор.
А мы уже к кассе подходим. Глянул на продавщицу: вау, красивая, как Кира Симурина из ТикТока, губы такие — огонь. Я ей протянул билет и паспорт, она штрих-код отсканировала, улыбнулась своими огне-губами и говорит: «Приятного полёта!» Про деньги ничего не сказала. Ну, я по-быстрому коробку с виски в одну руку, маму — в другую. Отошли от магазина.
Огляделся — рядом «Старбакс»: зелёные уютные диванчики, деревянные столы, над столами разлапистые лампы-абажуры. Мам, говорю, посиди тут, я сейчас. Мама села в кресло, похлопала себя по карманам. Потом стала шевелить пальцами, будто по экрану свайпает. Мам, говорю, ты чего, где телефон твой? И его, что ли, потеряла? Ну как так-то?
Так, стоп. А мой где? Полез в задний карман джинсов — нету, блин! Спёрли, что ли? Или дома забыл? Я его брал с собой, вообще? Может, в такси выпал?
Ладно. Пошёл к барной стойке, хотел кое-что проверить. За стойкой — парень: борода хипстерская, в ухе туннель. Тут как раз старик подошёл, прилично одетый, в пиджаке. Взял латте макиато, протянул хипстеру паспорт, тот сканером на его код пикнул, улыбнулся: «Приятного полёта!»
Я решил рискнуть. Так чего-то кофе захотелось. У нас, как в школу идёшь, недавно тоже по дороге «Старбакс» открыли. Но дорого там — капец. Я один раз только там кофе пробовал, на дне рождения Велькиной, она весь класс пригласила. Вкусный. Дома такой не сделаешь.
В общем, подошёл с видом знатока, заказал два больших капучино. Бариста кивнул, залязгал металлом у кофе-машины: такое впечатление, что это пульт управления полётом, не меньше. Поставил на стойку две чашки с пенкой, потом взял такую стеклянную палочку, макнул в кофе и стал по пенке водить. Я смотрю: в одной чашке — ракета, забавная, толстенькая, как из мультика. А в другой — сердечко. Закончил, улыбнулся из своей бороды. Я протянул ему паспорт, он пикнул сканером, кивнул: «Приятного полёта!»
Ух ты, сработало! Акция, что ли, у них такая? Всем кофе бесплатно? И виски тоже, ага. Ладно. Схватил чашки, потащил к маме.
И так кайфово мы посидели вместе. Мама без телефона, впервые за год, кажется, сидит, на меня смотрит. А я — на неё. Смотрели, смотрели, потом вдруг ржать начали. У нас бывает такое. Точнее, раньше бывало. Находит как-то — весело становится. Просто оттого, что вместе. Папа никогда понять не мог, чего мы веселимся.
Мама отсмеялась, кофе хлебнула, зажмурилась: вкусный! С корицей, что ли. Тут кто-то к нашему столику подошёл, смотрю — тётя Галя, уже без леопарда, в свитере с блёстками. Лицо у неё теперь было не заспанное. А такое, как у директрисы в школе на уроке мира. Скорбное и торжественное. Мама говорит:
— О, Галя! А мы кофе пьём. Садись с нами.
Но тётя Галя только головой помотала. Наклонилась к маме вдруг, навалилась сверху немалой грудью, обняла — мама только пискнула. Потом ко мне сунулась, ткнулась лицом в макушку, поцеловала. Выпрямилась, шмыгнула носом — и пошла прочь. На гейт свой, наверное.
А мы ещё посидели. Кофе допили, мама ложечкой пенку со дна собрала, в рот отправила. Встала, подхватила коробку с виски. Ну, что, говорит, пошли? Какой там у нас гейт?
Я повернулся за курткой — а куртки нету. Только что на стуле висела! Смотрю — мама тоже без плаща. Мам, говорю, что за аэропорт такой криминальный. Всё подряд тырят. А она опять в смех.
Хорошо хоть, нашёл билет и паспорт в заднем кармане джинсов. Идём, говорю, уже, а то скоро вообще без штанов останемся.
И мы пошли на гейт. Пока шли, я вдруг подумал: а в самом деле, что это за аэропорт? Какой именно? У нас же всё закрыто, самолёты не летают. Наверное, Кишинёв. От Умани не так далеко, часа четыре.
Нашли гейт С45, смотрим — вроде, посадка уже началась, люди к стойке подходят. За стойкой мужик серьёзный: залысины, щёки впалые, взгляд цепкий. Вот группа мужчин подошла, человек восемь, молчаливые такие. Мужик их быстро пропустил, я даже не видел, чтоб они билеты показывали. Они прошли в «кишку», кивнули сотруднице, которая там у выхода всем желала счастливого пути.
Перед нами в очереди бабушка с палочкой стояла, пыхтела громко. Подковыляла к стойке, паспорт показывает. Серьёзный стал ей что-то втолковывать, мне показалось, опять про Зал тишины. Завернул он её, в общем. Бабушка идёт обратно, стучит палкой, чертыхается. Да что они прицепились со своим залом? Старушек даже гоняют.
И тут до меня дошло: он же, наверное, платный, зал этот. Вот они туда всех и заталкивают. Чтоб заработать. Тьфу ты. Хорошо, что мама меня оттуда вытащила, у нас денег всё равно нету, кошелёк-то украли.
Подошли мы к серьёзному мужику, он на нас не смотрит, только в компьютер свой. Завёл про какую-то Проксиму Центавра и Глизе, и что придётся разделиться. Я ему документы подсовываю. Он глянул в паспорт, потом на нас — и говорит:
— Вас ведь предупредили на регистрации, что надо в Зал тишины пройти, а потом уж на гейт?
Я хотел было ему выдать, как достали они со своими коммерческими придумками. Но тут его окликнули. Подошла та самая служащая с девочкой. Только девочка теперь была без плаща, в одном сарафане. Мужик присел на корточки, девочке что-то сказал, по щеке погладил.
Потом подозвал коллегу, которая стояла на входе в «кишку». Я смотрю: да это же та самая, зеленоглазая, с чёлкой! Мужик заговорил с ней вполголоса, на нас кивает. Я разобрал только: «Умань», «две квартиры» и «прямое попадание». Зато последнюю фразу расслышал полностью: «Совсем потерянные, отправь их аккуратно в ЗТ». Сам ты потерянный, блин, умник!
Серьёзный взял малую за руку, повёл в «кишку». А девушка с чёлкой подошла к нам. Мне в глаза посмотрела — у меня по ногам мурашки пошли, и в животе стало холодно.
Сказала странное:
— Ладно, не нужен вам этот ЗТ. Чего вы там не видели.
Защёлкала в компьютере. Потом говорит:
— Ты море любишь?
Я удивился:
— Конечно, люблю.
— Ну, отлично. Вот, два последних места, рядышком. Тигарден b, островная планета, никаких войн. Берёте?
Я посмотрел на маму, мама — на меня, развела руками. Увидел, как испаряются на стойке наши билеты и паспорта. Эх, жаль с отцом не удалось попрощаться. Ну, да ладно. Кивнул:
— Берём.
Зеленоглазая грустновато улыбнулась, поправила волосы. Мама вдруг засуетилась, схватила за рукав:
— Сань, Сань, а виски? В кафе, что ли, забыли? Подожди, я сбегаю! Неудобно с пустыми…
Я кивнул зеленоглазой, потянул маму за руку и первым шагнул в «кишку».
Рецензия писателя Дениса Гуцко:
«Этот рассказ выходит на уровень, с которого начинается та самая художественная проза. Которая про погружение, осознание, катарсис — и вот это всё. Да, подобных сюжетов, которые обыгрывают загробное в декорациях привычной нам реальности, придумано немало. Но конечная художественная ценность складывается по совокупности показателей. Ценность этого рассказа в том, что он написан сегодня (как ни крути, актуальность — важный признак) и в том, что в нём действительно есть катарсис, а поскольку весь текст построен на приёме остранения, происходит это как будто под анастезией: читатель втягивается в повествование, не сразу понимая, куда его ведут, а когда понимает, реальность уже обжита и не пугает так, как напугало бы с первых строк прямое описание войны. И это одно из тех свойств литературы, которое ценят в ней многие. Можно сравнить с эпидуральной анестезией: мы хотим родить, но не хотим боли.»
Рецензия писателя Екатерины Федорчук:
«Рассказ отличный, цельный, яркий, антивоенный и при этом… как бы сказать, не то, чтобы эмоционально стабильный, спокойный. Не то слово. Наверное, так: несмотря на жгучую актуальность темы, трагизм, автор полностью управляет текстом и не позволяет душевной боли управлять собой. Это очень ценно.
Внутри рассказа масса элементов, которые делают его достоверным и при этом оставляют в нас ощущение странности происходящего. Вообще первая половина рассказа очень реалистична, и она-то и закладывает фундамент доверия к повествованию. Очень удался образ главного героя-повествователя. Перед нами хороший мальчик, ну, может быть, уже подросток, который любит маму, который чувствует себя ее защитником и который внимателен к людям. Казалось бы, на его месте мог быть любой мальчик с любым набором характеристик, но именно такой, спокойный, рассудительный, добрый и простой как раз и нужен в этом рассказе.
Отношения его с мамой трогательны, но не слащавы. И очень хорошо, что автору и в описании страшных, и в описании трогательных вещей удается соблюдать золотую середину.
Начиная с «зала тишины» становится понятно, что нам многое непонятно, что в повествовании есть тайна, что это не просто экстренная эвакуация. А что? И знаете, я не угадала, что это смерть… Эта мысль пришла мне только в тот момент, когда сказали о прямом попадании, то есть именно тогда, когда автор раскрыл все козыри.
Но после того, как мы узнали правду все встало на свои места. Текст сделан с большим мастерством. Я бы только чуть-чуть уточнила, что же такое зал тишины? Ну, в прямом смысле это зал экстренной релаксации. А в переносном? Для чего он необходим? Вот герои не прошли через него, и ничего же не случилось?.. Они не такие, как все?»