Вечером супруги Крыловы поссорились. Я знаю об этом потому, что Алиса Крылова пришла ко мне ночевать — впервые за двадцать восемь лет дружбы. Она кружила по кухне и переставляла случайным образом чашки, тарелки и упаковки с чаем. Разлад произошел из-за рекламного листка, который Олег Крылов обнаружил в почтовом ящике — это было приглашение на выставку фотографий, посвященных Алисе. Поскольку моя подруга никогда не была моделью, Олег нашел единственное объяснение такому происшествию: жена ему изменяет, фотографии на выставке — интимного характера, а приглашение — это изысканный способ сообщить об интрижке. Алису, только вернувшуюся домой после рабочего дня и очередной генеральной уборки у матери, подобные подозрения не обидели, а по-настоящему взбесили. Не привыкшая к ссорам, а значит, не умеющая мириться, она хлопнула дверью и уехала ко мне.
Все это я поняла из сбивчивого рассказа Алисы, которую бросало от обвинений супруга в недоверии и сожалений о собственной вспыльчивости до спутанных размышлений о загадочной выставке. Я хотела посмотреть на листовку, но Алиса в пылу чувств оставила ее дома, запомнив, однако, имя фотографа: Константин Данилевский. Мы сразу залезли в интернет и выяснили самую малость: мужчина много лет фотографировал дикую природу для журналов, и на его счету несколько самостоятельно организованных выставок, прошедших без ажиотажа. Никакой личной информации мы не нашли, и, расстроенные и взбудораженные одновременно, собрались спать, когда раздался звонок в дверь: Олег приехал за женой. Разбитый, будто стекший вниз, расплавленный жаром их ссоры, он молчал, не зная, как извиниться перед женой. Я вмешалась: «Послушайте, давайте вместе посетим выставку. Познакомимся с фотографом и убедимся, что это глупое недоразумение. А теперь кыш отсюда». Крыловы уехали, а я долго сидела на кухне с сигаретой, рассматривая в дыме образы прошлого. Мы с Алисой дружили с первого курса журфака — обе тогда мечтали вести журналистские расследования. Сбегали с пар, чтобы уехать на другой конец города ради интервью с очевидцами происшествий, несмотря на истерики мамы Алисы — «Я волнуюсь, ты меня убиваешь, останешься полной сиротой» — мы врали и выкручивались, лишь бы найти интересный материал. Где мы теперь? Я веду колонку об «удивительных москвичах» в газете, название которой никто не может запомнить, и удивительно в моих статьях лишь то, что кто-то дочитывает их до конца. Алиса устроилась чуть лучше: она заместитель главного редактора, но получить заветное повышение не может уже восемь лет. Ни одного мало-мальски интересного репортажа за все время, и вот: загадка!
Совместный поход на выставку состоялся только через пять дней после ссоры, в субботу. Каждый вечер Алиса звонила и предлагала все новые варианты, кто же является ее тайным поклонником. Мы единодушно пришли к выводу, что автор фотографий — это влюбленный в нее мужчина, который не рискнул с ней знакомиться, зная, что она замужем, но все же решил продемонстрировать свои чувства таким романтичным способом. Если в первый вечер Алиса больше рассуждала о том, как это жутко, что за ней следят, и собиралась писать заявление в полицию, то к моменту посещения выставки она почти прониклась к фотографу симпатией. Олег, однако, подобной трансформации сознания не пережил и всю дорогу до выставочного зала напряженно молчал, то и дело смыкая и раскрывая толстые губы. Любопытство Алисы казалось ему чрезмерным и только усиливало подозрения. Он даже буркнул мне на ухо: «Лучше было вообще забыть про эту чертову выставку». Пока мы туда добирались, я на секунду согласилась с ним, потому что на путь ушли добрых два часа: зал находился, как любила говорить моя бабушка, у черта на куличиках, на территории бывшего завода, и соседствовал с новомодными студиями для фотосъемок. «Слушала бы свою маму, — все ворчал Олег, — она тоже против этой затеи».
Кто бы чего ни ждал от выставки, мы трое ахнули, как только туда вошли. Центральная работа, помещенная в массивную черную раму, называлась «Ожидание». Кадр был простым: девушка, одетая скромно и не по погоде, сидит на автобусной остановке. Не было никаких сомнений, что это Алиса, только гораздо моложе: подпись указывала на 2001 год. Двадцать лет назад! Неужели слежка была такой долгой? Мы ходили от фотографии к фотографии, пытаясь найти в них систему, но ничего не сходилось. За какие-то годы не было ни одного снимка, за другие — целая серия. «Это был обычный день, и это тоже, совсем непримечательная дата», — приговаривала Алиса. Только у одного снимка она разулыбалась, притянула к себе мужа и сказала: «Олежа, помнишь этот день? Тот самый голубой костюм!» Олег морщился и продолжал чмокать губами. «Костюм как костюм. Что особенного?» Алиса остановилась, нахмурившись: «Тогда девчонка с моей первой работы проговорилась, что меня хотят премировать на новогоднем празднике как лучшего работника. Я хотела выглядеть идеально и набрала долгов на этот костюм, а премия их не покрыла. Это было так важно». На фотографии Алиса, яркая, молодая и счастливая, выходила из метро в распахнутом пальто, несмотря на летящий снег. «Ты здесь очень красивая», — сказала я. «Да, очень мне это нравится, — зашипел Олег, — как на мою красивую жену пялятся незнакомые люди». Я не стала отвечать, что на выставке, кроме нас, было всего трое молодых ребят, пришедших сюда скоротать время: они слонялись между фотографиями, ни у одной не задерживаясь. Гораздо больший интерес вызывала смотрительница, которая явно узнала Алису и не спускала с нашей маленькой группы глаз.
Досмотрев выставку, мы подошли к ней и спросили, не знакома ли она с фотографом. Женщина оживилась — выпятила объемную грудь, откашлялась и ответила:
— Так это же. Помер, говорят, пару месяцев назад. Выставка посмертная.
Я растерянно оглянулась на Алису с Олегом и увидела, как по-разному меняются их лица: губы Олега непроизвольно сложились в ухмылку, а у Алисы они, наоборот, затряслись, как перед плачем.
— Ну и бог с ним, — быстро сказал Олег. — Значит, больше не будет фотографировать. Нам такое счастье не нужно. Мы люди простые.
И, ухватив жену за руку, он направился к выходу.
…Хотя автор фотографий ушел из жизни, а выставка должна была проработать только три недели, она плотно засела у нас с Алисой в головах. Нераскрытая тайна мучила обеих. В один вечер Алиса пришла в гости и, отказавшись от привычного чая, поставила на стол бутылку рислинга.
— Вот скажи мне, — заговорила она, — что, по-твоему, больше любовь: если человек тебя двадцать лет боготворит, но не подходит, или если он о тебе заботится, но ни одного ласкового слова не скажет?
Обвинения Олега в неласковости показались мне преувеличенными. С институтских времен все девчонки с завистью смотрели на Алису, которую Олег опекал, как маленького ребенка — мы даже шутили, что он заменил ей погибшего до ее рождения отца. Я напомнила Алисе о том, как муж навещал ее каждый день в больнице — по два часа в дороге туда и обратно — но подруга лишь покачала головой.
— Так это забота, — сказала она. — Разве любовь и забота — это одно и то же? Есть же страсть, искра, обожание какое-то. Сумасшествие. Химия.
Алиса выдержала долгую паузу. Пальцами, чуть мокрыми от холодного бокала, она складывала пополам золотую обертку от конфеты.
— Знаешь, что страшно? — сказала, наконец, она. — Что я четверть века в счастливом браке. Но вот мне почти пятьдесят лет, а я так и не поняла, что такое любовь.
— Так даже если любви нет, а брак счастливый — имеет ли это значение? — возразила я.
В ответ Алиса лишь тряхнула головой, будто сбрасывая с себя назойливую мысль. И вдруг вскочила, убежала в прихожую к своему утепленному пальто и вернулась с зажатой в руке бумажкой, на которой размашисто был написан телефонный номер — «Аркадий». На мой вопросительный взгляд Алиса быстро объяснила, что втайне от мужа посетила выставку еще раз и разговорилась со смотрительницей, которая поделилась номером организатора. «Но вы не первая, кто интересуется этим фотографом, — сообщила смотрительница. — Недавно здесь была женщина, сильно старше вас, тоже расспрашивала и взяла номер, а потом, клянусь, расплакалась и разорвала листок».
— Слежка, умерший фотограф, еще одна женщина, — говорила Алиса. — И я в центре всего этого. Мы обязаны распутать клубок.
Глядя на подругу, я вдруг узнала в ней юную девочку, сбегавшую из дома ради своих расследований. Несмотря на позднее время, мы набрали номер. Алиса дрожащим голосом представилась, и на том конце трубки повисло напряженное молчание. «Ну наконец-то, Алиса Константиновна, — произнес мужской голос. — Я очень ждал вашего звонка». За следующие несколько минут Алиса договорилась с Аркадием о встрече через несколько дней. Положив трубку, она принялась ходить по комнате, хаотично переставляя книжки с тумбы на письменный стол.
Ресторан был темным и жарким: из-за мороза на улице в зале установили дополнительные обогреватели. Казалось, горячий пар поднимался не только от блюд, но и от официантов и посетителей, спешивших поскорее снять свитера и сидевших поэтому со всклокоченными, разметавшимися волосами. Мы с Алисой не были исключением — я, конечно, не отпустила подругу одну на встречу с неизвестным мужчиной. Перед тем как войти в ресторан, Алиса нервно сообщила мне, что последние дни не разговаривает с мужем. «Мы движемся по инерции былых чувств, — быстро сказала она. — Он привык ко мне и не хочет терять, но только из собственничества. Спроси его: а кто я такая? И он не сможет ответить». И хотя ее тон звучал убежденно, лицо говорило об обратном: бледное, с искусанными губами и потускневшими глазами.
Аркадий уже ждал нас за столиком, хотя мы пришли заранее. Это был мужчина нашего возраста, который мог запросто стать моделью для плакатов «Окна РОСТА» — широкие плечи, огромные ладони и суровое лицо с красноватым северным загаром. Он поздоровался с нами рукопожатием и помог усесться, сразу же предложив закуски. Есть было невозможно, и Алиса, вцепившись руками в сиденье стула, начала разговор.
— Аркадий, мне бы хотелось знать, что связывает вас с Константином, а Константина — со мной.
Аркадий усмехнулся сухими губами и выдержал долгую паузу, прежде чем ответить.
— Честно, я и не верил, что когда-то вас увижу. Вы были чем-то вроде призрака для Кости — вы уж простите, что я так фамильярно, Костя — но мы с ним много лет друзья и коллеги, хотя он и старше меня, так что для меня он Костя. Он говорил о вас редко, но когда говорил — остановить было невозможно. Говорил, говорил, а по сути — ни слова. Я так и не понял, кто вы и что вы, если бы не фотографии — не верил бы, что вы существуете.
— Вы тоже фотограф?
— Да, мы с Костей полмира объездили вместе. Боевые товарищи.
— И что же он говорил обо мне?
Аркадий снова соединил губы в усмешке и завел взгляд наверх, обращаясь мысленно к своей памяти.
— Что же он говорил о вас, если ничего толком не знал? — медленно произнес он. — В основном рассказывал, как счастлив, что вы есть.
Алиса шумно выдохнула воздух, и глаза ее разгорелись.
— Вы прекратите этот цирк или нет? — резко сказала она, подняв руки и хлопнув ими о стол. — Кто вы такой и кто такой Константин Данилевский? С какой стати вы лезете в мою жизнь?
Аркадий откинулся на спинку стула и выставил большие ладони перед собой, прикрываясь невидимым щитом.
— Вы совсем скоро все поймете, я обещаю, — произнес он твердо. — Я пришел сюда, только чтобы сказать пару слов о том, что случилось после того, как Костя нас покинул. Пневмония, сгорел за две недели. Последние годы он часто оставался у меня, когда приезжал в Москву из экспедиций. Не мог он без них, понимаете? Это была его свобода, его любовь. Но оказалась — не вся. Он фотографировал только две вещи: природу и вас. И я принял решение за Костю сделать то, что он так и не смог — показать его любовь вам.
На этих словах Аркадий нагнулся и достал из рюкзака толстый типографский альбом. На обложке — белый медвежонок прижимается к матери-медведице. Вокруг них — белая земля, белое небо и белый блик солнца.
— Костя уже вам всего не расскажет, — продолжил Аркадий. — Но эти фотографии расскажут лучше него. Это и есть он сам. Здесь собрано лучшее.
Алиса резким движением раскрыла альбом посередине и увидела на развороте фотографию желто-зеленой саванны, усеянной высокой слоновой травой.
— Почему мне должно быть интересно смотреть на эти фотографии?
— Потому что в них ответ, кто такой Константин Данилевский.
— Ну все!
Алиса вскочила из-за стола и, не оборачиваясь, твердыми шагами направилась к выходу. Я быстро попрощалась с Аркадием, схватила верхнюю одежду и побежала за подругой. Она уже стояла на улице, трясясь от негодования и приговаривая — «бред, бред, бред». Отбросив все, что было невозможно осознать, Алиса вернулась к исходной точке: Олег был прав, мама была права, о выставке нужно забыть и не дразнить себя неизведанными чувствами. «Мы люди простые», — повторяла она, не замечая, что стоит под мартовским снегопадом без пальто и шапки, оставленных в ресторане. Скрипнула дверь — это во двор вышел Аркадий. Он держал альбом, заложив указательным пальцем страницу. Подойдя к Алисе, он раскрыл разворот: на фотографии деревенский дом, цветущие гортензии в палисаднике и молодая девушка, чистящая над ведром грибы.
— Что это за дом? — спросил громко Аркадий.
Алиса остановила свое круговое движение и с усталостью произнесла:
— Это дача моей бабушки. Он и за ней следил?
— Кто эта девушка?
— Похожа на маму в молодости…
— Алиса Константиновна, кто такой Константин Данилевский?
И Алиса, еле слышно, скорее про себя, чем вслух, сказала:
— Это мой отец?
…Разговор с матерью иссушил Алису. Подтвердилось все, что мы узнали от Аркадия: на самом деле отец Алисы не погиб, а ушел из семьи вскоре после рождения дочери. Мать Алисы не смогла смириться с его экспедициями, длившимися по полгода — каждый раз она прощалась навеки, разрывая в клочья душу. Теряя любимого вновь и вновь, она начала его ненавидеть. И чтобы оградить себя и дочь от боли, молодая девушка вычеркнула Константина Данилевского из жизни. Ему оставалось делать только то, что он умел делать лучше всего на свете — фотографировать.
Алиса сказала мне: «Знаешь, я ведь так и не поняла, что такое любовь. Мать любила, но не так сильно, чтобы оголить свою рану. Отец любил, но не так сильно, чтобы бросить экспедиции. Муж любил, но не так сильно, чтобы попробовать меня понять». И потом она попросила меня записать эту историю.
Рецензия критика Валерии Пустовой:
«Интересный рассказ, выходящий на уровень притчи. Мне особенно понравилась эта динамика смысла и жанра: поначалу кажется, что нам рассказывают анекдот из поднадоевшей двоим супружеской жизни, потом включается авантюрный детектив — две дамы хотят вспомнить молодость и раскрыть «преступника», затем нас манит романтическая интрига о неуловимом поклоннике. И только к финалу открывается смысл истории — и очень удачно, что этот смысл реалистичный, психологически достоверный. Разгадка, с одной стороны, сметает все наносные слои — анекдота, поздней романтики, детектива, а с другой — парадоксально объединяет их. Оказывается, всю жизнь героиня была участницей затянувшегося психологического триллера, тяжбы о любви. И разгадка ничего не разгадывает: по-новому звучит тон рассказа и героини, когда в финале она подводит притчевый итог истории, показывая нам, что правда об отце скорее углубила ее детскую утрату и женское недоумение перед жизнью.
Стилистически рассказ написан чисто и точно. У меня есть только возражение против некоторой тягучести стиля. Иногда хочется опустить лишние подробности.
Несколько тяжеловесны, литературны и потому избыточны, на мой вкус, такие обороты: «Олег, однако, подобной трансформации сознания не пережил» или «И хотя ее тон звучал убежденно, лицо говорило об обратном». Мне кажется, иные логические мостики не стоит прописывать — лучше оставлять ощущение логического прыжка, пируэта.
Мне очень понравилась сцена-перевертыш в ресторане. Когда сначала Алиса вопрошает — а потом ее же вопрос адресуют ей: кто же он, этот загадочный Константин Данилевский? И оказывается, ей есть что ответить самой себе — просто тоска по упущенным переживаниям затмила правду: ей хотелось обрести поклонника, оправдать себя как женщину, добрать жизненной страсти — а оказалось, речь о старой семейной тайне. Очень ярко работает повтор реплики мужа: «Мы люди простые» — и рассказчица никак не оценивает эту реплику, только подсвечивает, мол, говоря это, Алиса не замечала, что выглядит не вполне адекватно, то есть не «просто».
Мне понравилось поведение рассказчицы: то, что она в принципе удерживается от оценок. Как и Алису, рассказчицу в этой истории привлекло приключение, возможность добрать остроты жизни, что-то себе доказать. Рассказчица не судья тут — а полноправная участница, поддавшаяся ажиотажу подруги. Очень удачно, когда в рассказе нет источника суда, «объективной» оценки — когда в нем не выносят героям приговоры и характеристики».
Рецензия писателя Романа Сенчина:
«Рассказ получился. Очень хороший. Финал неожиданный, хлесткий и достоверный. Много точных, художественных эпизодов. Мне больше всего понравился этот: «Не привыкшая к ссорам, а значит, не умеющая мириться, она хлопнула дверью и уехала ко мне». Есть замечания, но они небольшие, технического плана».