1
Лето в пустыне. В это время козы не дают молока, а растительности мало. Наше стадо съело весь кустарник и ободрало верхушки всех деревьев в округе.
Я лежал на раскалённом песке, разглядывая ящерицу, которая уселась в паре метров от меня. Та спиралькой крутила хвост с черным кончиком, пытаясь сойти за единственную травинку.
Тут меня отвлекла сестра, Бахтия.
— Аяд, папа зовёт.
— Не видишь что ли? Занят я, — не стал смотреть в её сторону, только нахмурился. Ящерица, заметив пёструю джеллабу сестры, недовольно раскрыла пурпурную пасть, растопырила ушки и зашипела. Меня же она совсем не боялась. — Ну вот, напугала.
— Кого напугала? Ну, вставай, дядя Зераб куда-то собрался. Папа нас всех собирает. Пошли уже, — сестра недовольно засопела.
Я притворился, что не слышу её. Меньше всего на свете мне хотелось внимать занудству отца. Сестра постояла немного, недовольно вздохнула и прыгнула. Последнее, что я видел, уносящуюся прочь ящерицу и ноги сестры, обёрнутые в пёстрые тряпки. И песок, прыснувший мне в лицо. Я вскрикнул, перекатился на спину, подскочил и стал тереть глаза, надеясь, что в них ничего не попало.
Пока я выковыривал песок, тонкие пальцы сестры схватили меня за плечо, и под неодобрительное блеяние коз, потащили к родительскому шатру.
2
К моменту, как я смог видеть, все мы — братья и сестры, жена дяди и её дети — толпились внутри шатра. Я скинул бабуши и попытался пробраться к краю ковра возле палки-опоры, чтобы меня не заметили. Отец сидел на шерстяном ковре в мужской половине, насупившись.
— Далила сломана, — так отец нежно называл машину, которую собирал по частям много лет.
Затем объявил о том, как дядя отправился пешком до соседней стоянки, чтобы кто-то приехал и починил машину. И как мы не можем переехать на новую стоянку. Особенно сейчас.
Мать, с большим животом, сидела и закидывала в помятую, с белёсым налётом внутри, пластиковую бутылку камушки лгарса. Рядом на столике стоял натёртый до блеска, в мелких царапинах латунный чайник. Я облизнулся, наблюдая, как мать наливает из него воду в бутылку и засыпает сахар. По вкусу получившийся зрик был как свежее молоко, только лучше. Тут меня пнул кто-то из мелких.
— Аяд! — я и не понял, что ко мне обращался отец, — … твои старшие братья заняты со мной, так что тебе нужно самому пасти коз. Наях говорил, что на востоке должна быть трава, так что поведёшь стадо туда.
Я поймал на себе несколько беспокойных взглядов от старших.
3
Конечно, все мальчишки пасли коз, но делали мы это вместе со старшими братьями. Завтра же я сам буду старшим и в одного поведу стадо. Да ещё и уйду так далеко от стана. Младшие мальчишки завидовали — я же огорчился ответственности. Как братья помогли бы отцу с ремонтом машины, я не представлял. Но решения отца никто не смел оспорить.
Наставления Наяха, старшего брата, я слушал вполуха. Я часто ходил с братьями, и представление, как пасти коз, было. Зрика бы.
Мне прилетел щелбан. Я не сразу понял, что думал вслух.
Наях ругался, что с таким вниманием я растеряю всех коз, и мы помрём с голода. Я наспех пересказал ему, что делать и куда идти. Лишь бы отвязался от меня. Мне показалось, что это его успокоило. По крайней мере, он буркнул удовлетворённо и пошёл к родителям.
Вечером жена Зераба приготовила кускус и разложила его на две большие и одну маленькую, для матери, тарелки, воткнув ложки кругом. Все обсуждали, куда перевезти стан, предлагали имена для будущего малыша. Бахтия ударила брата Наяха по руке, когда тот захотел съесть лишнего. Я молча сидел в сторонке и облизывал ложку.
— Нашему Аяду только есть да ничего не делать, — кажется, это был голос тёти.
Все засмеялись, только отец посмотрел сначала на меня, затем на неё и, вздохнув, сказал:
— Аяд. Садись рядом. А ты принеси нам воды и сделай чай.
Тётя пристыженно опустила глаза в пол и поспешила выскочить из шатра. Под взглядами семьи я поднялся и первый раз сел рядом с отцом. Пришлось взять ложку обеими руками, чтобы унять дрожь.
После ужина мать обняла нас всех и поцеловала. Немного погодя мы пошли спать.
4
Утром мы позавтракали горячим чаем и свежими манными лепёшками — кесра. Отходить от очага в утренний холод не хотелось. Но если выйти позже, то я не вернулся бы домой до заката. Ночевать невесть где было опасно. Я взял припрятанную палку с сучком-загогулиной и отправился к загону с козами.
Там уже крутилась Бахтия, проверяя козлят. Её цветная джеллаба мелькала за неприкрытыми тканью секциями металлической сетки, натянутой между палок. Наях поджидал меня, насвистывая.
Заметив нас, Бахтия выпрямилась и поправила хиджаб, который пытался стащить с неё козлёнок. Она нахмурилась, отчего лицо стало очень серьёзным.
— Эй, Аяд, у тебя тюрбан сбился, дай поправлю, — Бахтия подозвала меня к загону.
— Ничего он не сбился, — завязывать тюрбан я умел, однако сестра посмотрела на меня и недовольно хлопнула по коленям, чем рассмешила брата.
— Да повернись ты. Спиной! — она высунулась из загона.
Вдруг я почувствовал, как в карман в капюшоне джеллабы опустился плотный свёрток.
— Только сразу не ешь, — прошептала Бахтия ну ухо. Затем громко добавила. — Тебя точно в детстве джины не подменили?
Я только благодарно улыбнулся ей в ответ.
Мы с братом открыли загон с козами и я, покрикивая и размахивая хворостиной, погнал их на восток.
5
Наш стан застрял на одном месте надолго. Можно было бы перенести все на руках, но не сейчас. Из-за упрямости отца и его любви к машине у нас не было даже ослов. Да и мама сейчас не справилась бы с переходом.
Тошнотно.
Я шёл, стараясь не забывать покрикивать на коз, когда те пытались разбрестись. Ночной холод уступал дневной жаре. Небо из утреннего синего становилось полуденным сизым.
Следить за козами в одиночку оказалось труднее, чем казалось, даже с таким послушным стадом. Козлята всё норовили убежать, так было им все интересно. От постоянных скачек вокруг коз ноги стали заплетаться. Несколько раз мне попадались змеи, но их я аккуратно оттаскивал палкой с сучком-загогулиной с пути. Главное было бояться и не бить, не хватать змей, тогда они не разозлятся.
Мягкий, сыпучий песок под ногами. В нем ничего не растёт. Где же Наях видел зелень?
Я уже тяжело дышал, да и животные были недовольны. Стоило ли их гонять так каждый день?
Местность пошла под откос и то тут, то там стали встречаться странные нагромождения камней и куски ржавого железа. Ноги стали наступать на твёрдую почву под слоем песка.
Наконец на фоне появилось тёмное пятно. В нос пахнуло железом и зеленью. Козы оживились. В ноги сразу прилило силы.
6
Впервые я зашёл так далеко. Кустарник похрустывал на ветру, сухая поросль сливалась цветом с потрескавшейся землёй, напоминавшей огромную змеиную кожу.
Взрослые козы уже заскочили на нижние ветки деревьев, чтобы добраться до самых сочных листочков. Молодняк, которому тяжко забираться так высоко, бродил понизу и призывно блеял.
Я же стоял на онемевших ногах и не шевелился.
Посреди пустыни стояло нечто, чему я пытался подобрать название, перебирая слова в голове. Наконец, мысли отдали нужное: «Корабль». Не меньше, чем в три моих роста. Кажется, кто-то говорил, что на месте пустыни было море. Море. Много воды. Сколько это?
Козы умолкли. Дождь начался внезапно. Ему, дождю, было просто неоткуда взяться в это время года. Но он случился. Не такой, каким бывает дождь обычно. Вместо привычной плёнки серых облаков — лазурит, с зеленоватой прожилкой голубой яшмы на горизонте.
Капли были холодными и крупными. Я слышал стук сотен пальцев. Запах металла стал сильнее, теперь к нему примешался запах соли. Откуда соли?
Холодно и сыро. Мои ноги намокли. Воды было по щиколотку. Сель в пустыне — то, во что не хочешь попасть. Поток из воды и песка несётся грязной серой массой и забирает всё с собой.
Козы!
Я заметался вокруг, пытаясь согнать их в стадо. Постепенно козы снова заблеяли и стали собираться вместе. Пришлось потрясти дерево, чтобы самые капризные спрыгнули вниз, в воду. Иначе бы их стряхнул паводок.
Я стал осматриваться, чтобы найти возвышение. Ничего подходящего. К горлу стала подступать тошнота, шум в ушах перекрыл стук дождя о корабль. Корабль. Я заметил тёмное пятно на его боку. Большая дыра! Словно кто-то выел его кусок.
Некуда деться, кроме как бежать в пробоину в боку корабля. Я погнал коз внутрь.
Мы карабкались по иссохшим, в кровавых пятнах ржавчины, внутренностям наверх. Сталь скрипела под ногами, стучала под копытами — это походило на здоровое бурчание в животе козы, говорившее, что с животиной все в порядке. Наши тела придавали кораблю жизни, снуя по коридорам. Наконец, мне показалось, что мы забрались достаточно высоко. Я сел на пол коридора. Меня вырвало.
Тяжесть дыхания, блеяние коз, бесчисленные удары дождя.
Горечь желчи, соль воздуха. Холод стены и моя мокрая одежда.
Чувства вернулись ко мне.
Пока все козы сновали по кораблю, я поднялся на открытый верх и ловил кожей толстые холодные капли, которые потянули промокшую одежду внизу, будто хотели, чтобы она стекала с меня.
Я размотал тюрбан и попытался его отжать, но тот выскользнул из пальцев на палубу, потёк вслед за водой к борту. Осторожно выглянув за который, я увидел бушующее полотно серой воды. Резкие порывы ветра поднимали волны. Черные тучи перебрасывались молниями и ревели громом.
Я приметил приоткрытые двери чего-то похожего на комнату с окнами и зашёл внутрь. Металлический пол ещё не успел остыть и приятно грел ноги. Я хотел сесть, но просто упал на него. Так и лежал, бессильно раскинув руки, и наблюдал через стекла росчерки молний. И совсем не заметил, как уснул.
7
Что-то щекотало нос. Ноги придавило. Когда я попытался пошевелиться, прозвучало недовольное блеяние. Я лежал посреди стада на металлическом полу. Сырая одежда липла к телу, но была тёплая. Козы спасли меня от ночного холода. Сначала я запаниковал. В голове замелькали образы плачущих родителей, братьев и сестёр. Затем я подскочил и стал считать коз. Не хватало пятерых.
Выскочил из застеклённого помещения, поскользнулся и упал. Солнце уже взошло, и небо было до боли в глазах сизым. Но я не ударился головой, под затылком что-то зашуршало. Я выудил из кармана в капюшоне джаллады помятый пластиковый пакет, в который Бахтия завернула кесру. Я совсем забыл про него.
Откуда-то снизу донеслось блеяние. Когда я подошёл к борту, то так и застыл. Сколько воды — море?
Пустыня переливалась лазурью. До самого горизонта.
Кораллами над ней цвели пустынные цветы. Гораздо раньше положенного.
Лица касался напитанный влагой и мёдом цветов ветер. В его потоках кружили птицы, не зная куда сесть.
Пропавшая пятёрка коз стояла внизу, возле куста тамариска, поедая розовые соцветия, взбивая копытами со дна облачка песка.
Пожелав всех благ сестре, я принялся жевать раздавленную лепёшку. Остальной мой обед, похоже, погиб вчера.
8
Я приехал в новый стан на Далиле вечером, отец широко улыбался, довольный тем, что его детище снова заработало. Дядя Зераб вернулся вчера с ещё двумя машинами и механиком. Из-за грозы все собрались и срочно перебрались на новое место. Вся семья переживала за меня и за стадо. Даже не знаю, за что больше. Без меня они смогут как-то прожить, уж точно. Больше всех плакала Бахтия. Я подарил ей цветущую ветвь тамариска. Мама же была слишком изнеможена и не знала о моей пропаже, ей соврали, что меня приютили в соседнем стане. Она кормила новорождённого. Его назвали Мазин — «дождевые облака».
Через неделю я рассказал отцу, что хочу стать моряком. Через три недели я отправился из стана.
9
Я лежал на раскалённом песке и разглядывал ящерицу, пока меня не окликнула женщина.
— Эй, Аяд. Что делаешь?
— Лежу. Чего случилось? — ответил я на родном тамашеке, на котором давно не говорил. Phrynocephalus arabicus тем временем недовольно раскрыла пурпурную пасть и зашипела. Увидела что-то страшное. Я повернулся к женщине. Бахтия изменилась, но в её глазах читалась та же тревога, с которой она провожала меня много лет назад. Однако сестра быстро нахмурила брови.
— Как так вышло, что ты стал герп… Герепе… — Бахтия перехватила дочку поудобнее и насупилась ещё сильнее. Совсем как отец. Теперь я понимаю, что из всех детей она больше походила на него.
— Герпетологом.
— Да. Ты тогда отцу все уши прожужжал морем. Он в жизни не слышал, чтобы ты так много говорил.
— Пойдём, расскажу, — я нехотя поднялся с песка и махнул рукой своим студентам, приглашая к шатру.