Г. проживал свою жизнь столичного неудачника и никому не причинял зла. Добра, к слову, тоже не причинял. Пять лет назад его оставили все более или менее близкие друзья, две недели назад — более или менее любимая девушка. Студенческая подработка (что-то бухгалтерское) плавно переросла в работу взрослую, постоянную, и нравилась она Г. лишь тем, что приносила какие-то деньги и не требовала никаких пересечений с людьми. Чтобы унять кричащую пустоту внутри, Г. занимался музыкой, пил много пива и жарил еду на большом количестве масла — предпочтительно кукурузного, в нём меньше всего холестерина. А ещё много молчал.
Однажды Г. пожарил ужин, поиграл на гитаре, послушал музыку и принял четыре банки снотворного — светлого нефильтрованного. Лёг на спину, долго ворочался. Чтобы отогнать ночные кошмары, он заговорил вслух:
— Мне больше не хочется отдаваться, влюбляться, заботиться, узнавать, жить, ждать, предвкушать, наслаждаться, обдумывать подарки на Новый год, смеяться над нелепостями, ошибаться… Как мне растратить всё, что я чувствую? Кому это вообще нужно?
На вопросы никто, конечно, не ответил, и Г. стало неловко. Он пробормотал смущенно и раздражённо:
— Лучше бы это прекратилось и больше никогда не повторялось, — и отвернулся к стенке.
Ни о чём не подозревая, с неба упала звезда.
За завтраком Г. обнаружил, что с ним что-то не так. Обнаружил не панически, а как-то лениво, между делом. Отставив яичницу, внимательно глядевшую на него тремя жёлтыми глазами, он запыхтел и принялся ощупывать рёбра тонкими холодными пальцами. Внутри больше не болело, не ныло, не дразнило, не теребило, не сверлило, не плакало и даже не трепетало. Не билось. Ну праздник, получается?
Г. честно попытался порадоваться, но ничего не вышло. Он проткнул желтки глазуньи (на редкость все три штуки сохранились жидкими; прежнего Г. это бы позабавило, но сегодняшний Г. не обратил на это внимания), пожевал, добавил соли и попробовал ещё раз. Подлил ещё кукурузного масла. Невкусно. Тогда Г. встал, походил по комнате, включил музыку, сделал погромче. Ничего не изменилось.
— Моё сердце остановилось, но я, видимо, забыл умереть. Интересно, как часто люди с такими проблемами ходят к врачу, — сказал вслух Г. Но ему, конечно, было неинтересно.
Доктор, вынимая из ушей усы стетоскопа, открыл рот в удивлении:
— У вас… сердце ненастоящее.
Г. подавил зевок:
— И как это лечится?
— Молодой человек, у вас сердце пластилиновое.
— И что? Есть лекарство?
— То есть как — лекарство?
— Сколько?
— Что сколько?
— Стоит лекарство.
— Какое лекарство?
— Это я врач или вы?
— Я врач, а у вас сер…
— Да понял я! Только что мне теперь с этим сердцем делать?
— Пользоваться!
— А как сердцем пользоваться? Знаете?
— Нет.
— И я не знаю.
Мир переобулся — из колючего и неприветливого в скучный и бессмысленный. В Москве тем временем кончалась зима: птицы уже настойчиво чирикали, вызывая солнце; солнце, в свою очередь, охотно откликалось на их зов. Музыка в наушниках больше не утешала. Даже мысль о заранее купленных банках пива в холодильнике не трогала душу. Просто хотелось спать.
Зал первой попавшейся кофейни был полупустой; в очереди стояло два человека: пожилая хиппи с серыми волосами и очень крупными чертами лица и кругленький старик с аккуратной седой бородой. Хиппи (долго, терпеливо и немного визгливо) объясняла, что кофе обязательно нужно сделать на молоке ореха кешью. В ответ на это тощая треугольная бариста (низким бархатным голосом, ещё дольше и терпеливее) повторяла, что в кофейне есть только коровье молоко. Г. показательно вздохнул и опустил голову в телефон. Через пару мгновений он почувствовал запах жжёной бумаги.
В мусорном ведре с чеками, картонными стаканами и прочим бумажным хламом зарождалось пламя. Все зачарованно смотрели на дым, словно наблюдая кульминационную сцену важного представления. Хиппи и треугольная застыли в неестественных парализованных позах, а старичок тоном опытного пожарника оптимистично сказал:
— Дайте-ка я.
Он запустил руку во внутренний карман куртки и достал горсть песка. Песок проделал свою работу легко, как будто и был припасён как раз для этого случая.
— Чаю? — испуганным басом прошептала бариста. Все молча кивнули, и старичок ответил за всех тоном, который люди обычно используют, чтобы сообщить очевидное:
— Да, пожалуйста.
Г. подсел к этому седобородому человечку и зачем-то спросил:
— Вы что, фокусник?
Тот пожал плечами:
— Зря, что ли, у меня сердце песочное.
— Так с этим можно жить? — прошептал Г. потеплевшим голосом.
Старичок кивнул.
— А что делать, если у человека, скажем, деревянное, пластиковое или… — Г. сглотнул, — пластилиновое сердце?
— Искать ему применение, голубчик, — улыбнулся старичок всем лицом. Морщинки вокруг его глаз стали похожи на кошачьи усы. — Из дерева можно построить дом, а из пластика выходят отличные упаковки.
— Да с ними-то ладно! — Г. вспотел. — А из пластилина?
Человек с песочным сердцем захохотал. Г. уже решил, что песочные люди не ведут серьёзных разговоров, но тот легко сжал локоть Г.:
— Вы поймёте, когда оно пригодится.
— Даже обычное сердце нигде не пригождалось, куда уж пластилиновому, — хотел было пожаловаться Г., но не успел.
Раздался роковой БАЦ-ДЗЫНЬ-БРЯМ. Несколько кружек приземлились на кафельный пол и сделались осколками. Треугольная бариста проревела басом:
— Почему я всегда всё порчу? Сегодня мой первый де-е-ень!
— Может, это ваш час? — заговорщицки подмигнул Г. старичок.
— Может, это мой час, — шепнул Г. сам себе. Он замер, а после обратился к седобородому: — А что делать?
— Пластилином ведь можно скреплять предметы, — робко предложил тот. — Впрочем, вы должны почувствовать…
Г. прохлопал левую сторону туловища от шеи до пупка, сунул нос в нагрудный карман, а затем и вовсе расстегнул рубашку и принялся больно щипать себя за грудь. Ничего не чувствовалось.
Разговорчивые стены улиц пытались подбодрить Г. добрыми буковками, но он не смотрел в их сторону. Да и вообще ни в какую сторону не смотрел, поэтому и врезался в толпу из людей. Все глазели на бездыханного человека, лежащего прямо на асфальте. Доктор, нависая над потерпевшим, оглядывался по сторонам и то и дело выкрикивал:
— Тут у человека сердце разбилось! Надо срочно починить! Помогите!
В левом боку Г. потеплело. Неужели сейчас? Г. сунул руку в нагрудный карман и достал из него кусок пластилина. Пластилин был черный, с розовыми прожилками, и обжигал пальцы. Он нерешительно протянул его в толпу:
— Возьмите…
Через несколько секунд Г. услышал жадный вздох потерпевшего и восклицание доктора:
— Спасён! Спасён!
Тогда Г., улыбаясь от уха до уха, сунул руки в карманы и зашагал дальше. Светило весеннее солнце, на душе было легко, а под рёбрами устроилось горячее пластилиновое сердце.