С самого утра повсюду пахнет тыквой. Ба печёт пироги. Варит кашу и варенье. Выжимает сок. На фартуке её — тыква, тыква и тыква. Под ногтями у неё оранжево. В утренних руках её горячо и ароматно, как в духовке. И тоже тыквенно.
Под потолком бумажные фонари Джека. Приколоты к обоям рыжими булавками. Ба сама вырезала эти фонари. И воздушные шары — их ба тоже сама надувала. А он хотел гелиевые. Чтобы смешно говорить. Чтобы мальчишка-сосед посмеялся. Посмеялся и тоже так захотел. А не как обычно — над ним.
К ужину всё ещё будет пахнуть тыквой. И шары останутся. Вокруг стола: один-два-три-четыре-пять — оранжевые и чёрные. И каждому — по кусочку пирога. Каждому по стакану сока. Конфет по миске. И когда начнут в дверь стучать, ба подмигнёт. Никто не выйдет из-за стола. Ба подмигнёт: там, за дверью, есть всё. Монеты, конфеты, скелеты. И открывать не надо.
День рождения всё-таки. Можно?
***
Никуда он не пойдёт. Ба, отвянь. Какие ещё «кошелёк или жизнь». Делать ему больше нечего. Страдать такой хернёй. Малолетки пусть ходят. Мало ли что ты видела. Не друзья они никакие. Ну, заходили, и что теперь. Не учатся они вместе, нет, не с ними он тогда был. Отвали, всё. Нет! Не неси его сюда. Не неси! Не наденет он этот костюм. Ну и что, что праздник. В жопу праздник. Кошелёк или жизнь — как будто не очевидно. И нет, не хочет он никаких пирогов. И сока ему не надо. Не надо, блин. Он Гарри Поттер, что ли, в Хогвартсе. Да, блин, если бы.
Авада Кедавра!
Авада Кедавра!
Авада Кедавра!
Три тысячи раз, сука. Каждому в рожу. Подходил бы к каждому и палочкой так. И что теперь ты скажешь, мразь. Ухо у меня оттопырено? Да ты что, блядь. А твоё — где? Ой! Вот же оно — хочешь сожрать? Круцио, тварь.
А ты чё ржёшь? Да, ты. Ты. Сюда смотри! В глаза мне. Что видишь? Видишь что, спрашиваю, сука. Ничего? А ты ниже, ниже посмотри. Вот тут, справа. Да. Ничего не напрягает? Ничего такого не видишь? Слепой, что ли. Пока ещё нет. Пока ещё. Смотри как в последний раз, сука. Вот это родимое пятно. Помнишь, в первом классе ты разглядел в нём хер? Не помнишь? Круцио тебе за это. Круцио. Освежилась память? А теперь — сдохни.
Что? Не слышу. Не слышу, блядь! Больно ему, говоришь? Так чётче говори, тварь, не мямли: ля-ля-ля. Не больно ему. Сдох он уже. Вот тебе сейчас будет. Сюда, сюда подошёл. Давай. Ну! А-ав-ав… Зассал, сука? Да это я чихнул просто. Ну ты и сыкло. А вот теперь, да — Авада Кедавра.
Да не реви ты, ба. Не расстрелял он никого. Гарри Поттера не существует. А нехрен трогать чужие дневники. Поняла? И лицо его не трогай. Пироги иди печь свои. Тыквенные.
День рождения всё-таки. Чё ты.
***
С утра немного дует. Приносит запахов всяких. Каштанов, листвы, краски свежей из парка. Ребятишки мимо проносятся. Бросают что-то на бегу. Звенит. Или снится.
Он вытирает щёку и натыкается на мокрое. А дождя ведь не было. Сухо на асфальте и во рту. А в стакане — вот. Не кофе, но на кофе. Его там знают, да, в кофейне этой. Пингвином ходил туда-сюда. Агитировал за королевские завтраки. Хорошо агитировал, во весь голос. Много его было, голоса. Лишь бы не смотрели. А пингвинов он уважал всегда. Не зазорно было.
А у бургерной этой медведем ходил. Ребятишкам нравилось. Фоткались. Жали лапу. Пугать просили. И пугал — каждого: этого вот и того. Удирали потом. И возвращались. Хохотали. А теперь — не узнают. Хэллоуин, а он — без костюма, без маски, сам. Страшный. Такого — только мимо. И бросить что-нибудь на бегу. Каштаны, листву, фу.
А к вечеру — минусы по Фаренгейту. И невозможны осадки. Картонка духовкой не пахнет. От фонарей ржавчиной веет. «Кошелёк или жизнь?» Было бы что. А ребятишки бегают от двери к двери. Стучат, и открывают им. Каждому, каждому. И конфет — ворох. Хохот. Чудовища и призраки. Притворяются, праздник.
Он чешет в ухе, и дует морем.
День рождения всё-таки. Ба?