— Выдумали же нынче, — Арсений Петрович причмокнул тонкими прозрачными губами, — пси-хо-ло-ги. В моё время…
Последовал длинный монолог о сомнениях в новой науке, на которую старик, однако, возлагал последние надежды. То ослабляя, то подтягивая узел темно-синего галстука, Максим терпеливо выслушивал опасения и жалобы пациента. Он уже не первый год работал с людьми в возрасте, поэтому подобные речи принимал как стандартное начало терапии. Откинувшись на спинку мягкого кресла, он изредка кивал и заверял Арсения Петровича в правильности решения обратиться за помощью.
Маленькая, погруженная в полумрак комната, где Максим проводил консультации, уже стала для него вторым домом. Единственное окно в кабинете было закрыто плотными шторами цвета хаки, у стены стоял белый шкаф с мутными стеклянными дверцами, за которыми прятались документы, рабочая литература и банка дорогого кофе. Между двумя креслами, утопающими в толстом бежевом ковре, мерцала на кофейном столике свеча в старинном серебряном подсвечнике, что контрастировало с современным дизайнерским интерьером. Нервный огонек шевелил дрожащие тени на белых стенах, увешанные многочисленными сертификатами Максима.
После того как монолог о временах, когда все жили же как-то без психологов, подошел к концу, Максим выпрямился и сцепил пальцы рук в замок.
— Значит, вы хотите научиться уживаться с людьми в одном доме, верно вас понимаю? — уточнил он.
— Да я вообще не хочу, чтобы в моем доме кто-то жил! — воскликнул Арсений Петрович.
— А в чем вы видите главную проблему совместного проживания?
— Что же тут мудреного? В моем возрасте и положении все, чего хочется — это покоя. А о каком покое изволите говорить, когда вокруг то и дело все переставляют, меняют, ломают! — Арсений Петрович всплеснул худыми морщинистыми руками. — Мой дом превратился в этакий вокзал. Незнакомые люди без спроса въезжают, выезжают. А права на жилплощадь в моей ситуации, как вы знаете, никого уже не волнуют.
Максим покачал головой.
— Вы ведь давно делите дом с соседями? Подскажите, когда у вас начались проблемы?
— Сложно назвать определенный день, — задумался Арсений Петрович. — Вначале все было не так уж плохо. Ну, сами понимаете-с, новая жизнь в пустом доме, разговоры, смех детишек. Хорошие люди были, меня не трогали, и я им не досаждал. Да только съехали они через несколько лет. Ко мне других подселили, а они стали порядки свои наводить. Мое кресло выкинули! Ну, я старался им не мешать, они меня и не замечали. Как-то жили… — Старик запустил крючковатые пальцы в длинную белесую бороду. — А потом они затеяли ремонт, изменили дом до неузнаваемости и, что всего ужасней, заставили все техникой!
— Почему вас это так расстроило? — поинтересовался Максим.
— Мне не нравится, когда в моем доме что-то меняют. И больше всего я ненавижу эту их технику! Нет-с, ну вы вообразите. Я, старый человек, ничего в этом не понимаю.
— Представляю, — кивнул Максим. — Вы пробовали как-то решить эту проблему?
— Я злился и всякий день вел себя так, что вскоре они сами съехали. — Старик посмотрел на Максима невинным глазами. — И поделом им! После этого в дом еще долго никто не совался, пока новые негодяи не въехали. Право, подлецы попались, каких доселе не видывал.
— Вам нравилось жить одному?
— Куда там, — Арсений Петрович махнул рукой, — тоска невообразимая.
— А почему, по вашему мнению, не сложились отношения с новыми жильцами?
— Все из-за той же техники, будь она проклята! — воскликнул Арсений Петрович. — Как, скажите на милость, я должен с этими штуковинами обращаться? Хочу испить чаю — должен включать этот чайник, чтоб его, электрический. Хочу погреться у камина — а там ни дров, ни огня! Всё кнопочки треклятые! Всюду кнопочки! Совсем не считаются со стариком. С хозяином-то дома!
— Понимаю, — произнес Максим.
Он сочувствовал старику, но профессионально это прятал.
— Да-с! А потом они еще жалуются, дескать, старик из ума выжил, пожар чуть не устроил! А я просто не смог с печкой удружиться. Всего-то. Из-за этого я и злюсь, а в злости слишком беспокою моих соседей. А эти нахалы в службу хотят обратиться, чтобы меня из собственного дома выдворить. Где этакое видано?!
Максим ошеломленно посмотрел на пациента.
— А как вы их беспокоите?
— Ну как же, шумным становлюсь, неуклюжим. Роняю все, разбиваю, а им это не нравится. Я это не специально, но они раздражительные. А дело-то нешуточное. Вызовут, подлецы, свои службы, и те прогонят меня!
— Ситуация действительно непростая, — немного подумав, сказал Максим. — Но, проработав ваши негативные эмоции, мы сможем ее исправить.
— Да как же я могу избавиться от негативных эмоций, пока в моем доме творится невесть что? — От возмущения Арсений Петрович привстал с кресла и тут же плюхнулся обратно.
— Мы можем изменить ваше отношение к этому.
— Мели, Емеля, твоя неделя, — буркнул старик. — Вы же знаете, доктор, я не первый день живу, со мной такой фокус не пройдет.
Максим снисходительно улыбнулся.
— Годы практики когнитивно-поведенческой терапии доказывают обратное, Арсений Петрович.
— Чего?
— Скажите, пожалуйста, что вам не нравится в новых соседях? Что вызывает раздражение, злость?
— Стало быть, абсолютно все. — Старик скрестил тонкие руки на груди. — Я их на дух не переношу.
— То есть, вы хотите, чтобы они съехали и оставили вас в покое?
— А как же!
— Что для вас покой, Арсений Петрович? Жизнь в тишине?
— Конечно.
— В одиночестве? В пустом доме?
Старик уже приготовился что-то сказать, но вдруг смолк. Его глаза расширились, а взгляд устремился куда-то внутрь себя. Максим молчал, рассматривая его бледное лицо, лишенное теплых оттенков даже в свете горящей свечи. Профессиональное чутье подсказывало ему — торопиться нельзя. Они наконец-то подобрались к иррациональному убеждению, и теперь было предельно важно не сбить Арсения Петровича с направления, в котором начали развиваться его мысли. Наконец, отсутствующее выражение на лице старика сменилось смятением.
— Не совсем. Нет. Одиночество тоже угнетает. Я не… Что-то я запутался, — нахмурившись, произнес Арсений Петрович.
— Вы говорили, что вам нравилось жить с первой семьей, — спокойно продолжил Максим. — Можете рассказать, почему с ними было лучше, чем с остальными жильцами?
— Ну, они не ломали то, что я построил, не оскверняли дом всеми этими штуковинами, в которых я не соображаю. А нынче столько всего изобрели, что все новые жильцы только и считают своим долгом тащить эту чертовщину в мой дом!
— Хотелось ли бы вам, чтобы соседи избавились от техники и прекратили делать перестановки в доме?
— Славно было бы, доктор. И все же недостаточно. — Плечи Арсения Петровича опустились будто под тяжестью прожитых лет. Когда он посмотрел на Максима, его глаза больше не искрились колючей злостью. В них клубилась задумчивая печаль. — Не понимаю я их.
— В каком смысле?
— Люди стали другими. Мир уже совсем не тот. Все кажется чужим. И я сам… — Старик сглотнул ком в горле. — Теперь чужой.
Кабинет погрузился в тягучую тишину. Арсений Петрович рассматривал свои пальцы, Максим наблюдал за его реакциями.
— Не это ли является истинной причиной вашего беспокойства? — спустя некоторое время спросил он.
Старик не ответил.
— Вы чувствуете себя одиноким. Окружающие вас люди не помогают, а лишь острее заставляют чувствовать себя чужим в быстро меняющемся мире. Тосковать о прошлом. От этого вы и злитесь на них, — осторожно заключил Максим.
Арсений Петрович медленно кивнул.
— Сдается мне, есть истина в ваших словах, доктор.
— Вы прячетесь от реальности за прошлым, боитесь принимать настоящее. Хотите наладить контакт с соседями, но сами же отвергаете любую возможность сделать это.
— Мне кажется, современный мир просто не принимает меня.
— Потому что вы отказываетесь его принять, Арсений Петрович.
— Что же мне делать? Меня выгонят… — Старик запустил пальцы в седые волосы.
— Мы этого не допустим, — заверил Максим. — Практики, к которым мы будем прибегать на следующих сессиях, помогут вам изменить свои взгляды. Уверяю вас, уже через несколько встреч вы не только научитесь не срываться на соседей, но станете получать удовольствие от их компании.
— Сложно такое представить, — признался старик.
— Вы ведь хотите жить с людьми, — возразил Максим. — Нужно только научиться принимать все то новое, что они неизменно с собой несут.
— Ну, дела-а, — протянул Арсений Петрович.
Максим подался вперед.
— От вас потребуется провести с собой серьезную работу. Вы готовы?
— Все лучше, чем быть изгнанным из собственного дома. — Старик впервые изогнул губы в полуулыбке. — Поработаем.
— Тогда продолжим в следующий понедельник?
— Идет, — ответил Арсений Петрович. — Спасибо, доктор.
— До встречи.
Максим наклонился к кофейному столику и задул свечу. Седой дымок закурчавился в сгустившемся сумраке.
Оставшись один, Максим распахнул шторы, впустив в комнату дневной свет, заварил крепкий кофе и вернулся в кресло. Закрыв глаза, он наслаждался приятным запахом, исходящим от горячей чашки, когда в дверь постучали.
— Входите! — устало протянул Максим.
В дверном проеме показалась администратор. Ее светлые волосы были собраны в аккуратный пучок, обтягивающая юбка приоткрывала острые колени. В руках девушка держала деревянную фоторамку.
— Не отвлекаю? — спросила она, не решаясь войти.
— Нет-нет, мы как раз закончили. Проходи, — пригласил Максим.
— Что-то интересное?
— Из девятнадцатого века старичок. Никак не может ужиться с людьми. Боится, что священника вызовут и изгонят его из дома.
— Бедняга, — задумчиво сказала девушка, но тут же встрепенулась. — Пришла рамка для вашего сертификата. Хотите, помогу вам его повесить?
Спустя несколько минут белую стену дополнил новый сертификат, подтверждающий, что Дубеев Максим Анатольевич принял участие в Первой Международной конференции «Психология для ясновидящих. Актуальные вопросы по работе с призраками».
Перерыв закончился, прежде чем Максим допил кофе. Он вновь сдвинул шторы, зажег свечу и, тяжело вздохнув, заговорил:
— Призываю тебя, Карл Петер Ульрих Гольштейн Готторпский, именуемый Российским императором Петром Третьим, явись ко мне!
Пациент с глубокой психологической травмой от несправедливости, с какой его запечатлела история, явился без опозданий.
Рабочий день обещал быть долгим.