Нога лошади мягко ступала по упругому песчаному грунту, оставляя за собой круг ровных следов. К приезду Лиды с Генри уже успели отшагать разминку. Проверив натянутость подпруги и похлопав его по гладкой мускулистой шее, она, легким, как будто незаметным движением поставив ногу в стремя, оказалась в седле. Чувствуя свою наездницу и ее отточенные движения, молодой гнедой голландец тут же пришел в готовность. Шансы были велики, вновь обретенная после рождения сына форма давала еще больше уверенности, чем раньше. Тревожил только предстоящий визит к врачу.
— Ребенку нужна операция, — произнес профессор. Внутри Лиды пробежал холодок: она так надеялась, что Васька просто придумал эту историю и что на томограмме не найдут патологию. Конец мая, в Москве почти лето. Ночью воздух уже не остывает. Тополя во дворах Садового набрали зелени и шумят на ветру, готовясь засыпать белым пухом весь центр. Они медленно бредут по тенистой территории старой больницы. С дуновением ветра доносится запах животных и гулкий рык львов. Не выдержав этого грустного настроения, Васька начинает скакать и проситься в зоопарк.
— Ма, он же совсем рядом, слышишь — это нас львы зовут!
— Поправишься — сходим, тебе нельзя много гулять, — задумчиво ответила Лида.
«Ваську жалко, зря я на него ругалась, а еще заставляла стоять на стременах. Это сколько же теперь анализов нужно собрать, как ему кровь из вены возьмут? Может, действительно в зоопарк?» — путались мысли в голове Лиды, а на голове ветер путал ее густые каштановые волосы. Васька рос послушным и веселым мальчишкой, с ним не было забот. Лида занималась выездкой и вела занятия в абонементной группе юных всадников. Вернуть спортивную форму было нелегко, но и сдаваться — не в ее правилах. Слишком много сил она отдала конному спорту, даже Ваську родила после тридцати. Все ставки были сделаны на завоевание президентского кубка, а дальше — европейский смотр, который так и не случился. Теперь, когда спортивный азарт вел ее к новому чемпионату, все это было так некстати. У ворот больницы их уже ждало желтое такси, подходя к машине, Васька оступился: «Мама, спина, спина!..»
Несколько мамочек с малышами томились в комнате ожидания. Детки то и дело пытались спрыгнуть с отведенных им кроватей, но матери тотчас же возвращали их обратно, стараясь отвлечь. В операционном блоке светло и холодно, пахло растворами антисептиков. По коридору энергично шагали анестезиологи, сестры готовили операционные. Одна из них привезла каталку, назвала Васькину фамилию, а потом велела раздеваться и укладываться. Он лег и задрожал как осиновый лист.
— Ты просто подышишь сладким воздухом и заснешь, а когда проснешься, я буду рядом, — изо всех сил стараясь не заплакать, успокаивала Лида.
Васька кивнул. Прижимая к себе его шортики и футболку, Лида спустилась в отделение, слезы градом хлынули из глаз.
— Мамочка, не плачем, — строгим и одновременно добрым тоном сказала, проходящая мимо, медсестра. — Дети все чувствуют, нужно быть сильной! — продолжила она и завернула в сторону процедурной, а Лида на ватных ногах поплелась в палату.
В голове носились обрывки мыслей и никак не хотели складываться в привычную картину размышлений. Этот белый проникающий свет операционной лампы и автоматическая дверь, которая задвинулась за каталкой, на которой лежит Васька, как будто закрыли за собой все, что было в жизни до этого момента. Спорт приучил ее к борьбе. Она всегда казалась себе сильной, и вот теперь сидит на стуле около пустой детской койки, на которой заботливо разложены шортики и футболка, и ничего не может сделать — только ждать. А перед глазами Васька: вот он только родился, маленький гномик, первые шаги, первые слова, и вот уже скачет рядом, подпрыгивая вместе с ее рукой. Почему это случилось, почему сейчас? Так много вопросов без ответа, а красной нитью звучит одна мысль: «Только бы Васька был здоров, за это все можно отдать». Как же мало может человек, остается только надеяться, а на кого — на хирургов, на себя?
— На бога надо надеяться.
Лида подняла глаза. Полная пожилая санитарочка убирала палату, и только тут Лида ощутила, как в нос ударил запах хлорки.
— Деточка, в жизни часто бывают такие дела, которые делят твою жизнь на до и после. — Выжав тряпку и выпрямив спину, она оперлась на швабру и продолжила: — У меня таких дел было полно.
— И как быть после?
— От тебя зависит. Подумай, за что это, прощенья попроси, глядишь, тут и кончится все. Бог — он по силам каждому дает, ты только его не забывай. Ну, пойду я, ты дверь не закрывай, пусть пол подсохнет.
Ваську привезли через час. Сонным голосом он сказал, что сладкий воздух, которым он дышал, был очень противным, скорчил мордочку и опять провалился в сон. Лида сидела рядом и боялась шелохнуться. Потом его тошнило, рвало, рана болела и не хотела заживать. Васька мужественно терпел и только айкал за дверью перевязочной то громче, то чуть тише. Хирург называл его настоящим бойцом. Лида практически не спала, ухаживала за Васькой и помогала другим ребятам в палате. Здесь, в детском отделении, оказалось совершенно неважно, сколько кубков она завоевала, и даже неважно, завоюет ли еще. Ценно только то, что внутри, то, что дает надежду и силы держаться и двигаться вперед. Пусть все так, пусть идет своим чередом, а она будет делать что нужно. Удивительно: самые простые смыслы открываются в самую сложную минуту. Наступил отбой, и только лучик света из коридора отделения просачивался под дверь. Свесив голову, Лида дремала на стуле возле Васькиной койки.
— Мамочка, ты завоюешь Гран-при? — раздалось в сумраке ночной палаты.
— Ты чего не спишь? — улыбнулась Лида и погладила его по голове.
— Жарко стало, а я думал о тебе и о Генри, ты ведь так старалась!
— Засыпай, малыш, у меня есть кое-что получше, чем Гран-при! — Лида перевернула его подушку прохладной стороной и чмокнула в мягкую щеку.
— Ого! Покажешь потом, — пробормотал Васька и снова засопел.
Через десять дней его выписали. Толкнув тяжелую дверь с зеленой табличкой «Выход», Лида вдохнула свежий, теплый воздух, подняв голову к небу, и, закрыв глаза, прошептала: «Спасибо».
Они идут по тенистой территории старой больницы.
— Мамочка, хорошо, что еще все лето впереди!
— Да, малыш, впереди еще вся жизнь!