— Пачку «Дукадос» и газету.
— Да, сеньор, сейчас посчитаю.
— Это будет три пятьдесят, Мария. Вот пять, сдача полтора.
— Конечно, сеньор, вот ваша газета. Прекрасный день сегодня?
— Обычный.
Он отошёл от киоска, привычно подавляя раздражение. Милая девочка, но уже полтора года он покупает с утра один и тот же набор: сигареты и местную газету, а она никак не запомнит ни цену, ни сдачу. Господи, ведь даже считает на калькуляторе.
Он присел на лавку под огромным лавром. Всё было привычно, на своих местах.
Маленькая площадь наполнена утренними синими тенями. Проехал велосипедист, прижимая к себе долголапого щенка, с любопытством глядящего по сторонам. Официантка протирает столики в кафе «Ла Таска». Двое старичков, каждое утро приходящих сюда поглазеть на школьниц, сидят на своей излюбленной скамейке и просидят до раскалённого, канарского полдня. Шумит океан. Успокойся, всё хорошо, не колет.
Вдалеке показалась, радостно замахала руками Джанет из офиса. Значит, сегодня студенты приехали раньше. Трое. Высокий белобрысый мужик идёт расслабленной походкой, мягко перетекая с ноги на ногу, этот наверняка не доставит проблем. За ним парочка, он — очкастый, сутулый, из тех, что рано лысеют, при этом сохраняя лицо сморщенного мальчишки. Она — пухленькая, невысокая, бодро подпрыгивает рядом как любимый, уже потрёпанный, яркий мячик рядом с меланхоличным псом. Наверняка будет щебетать, фотографировать каждую минуту, ну а потом её укачает и она промолчит целый день.
Когда группа подошла, он аккуратно сложил газету, протянул руку сперва Блондину, потом Очкастому, которые оказались Стэном и Дунканом соответственно. Женщина назвалась Розой, пахло от неё местным кремом для загара, тёплым потом и почему-то немного ёлками. Она радостно сделала общее фото. Неделя началась.
В субботу ветра не было. Студенты осматривали яхту. Он методично рассказывал о верёвках, о кранцах, об огнях белых и красных, о лебёдках, о парусах. Внизу в каютах стояла свирепая жара, открытые люки не помогали. Пока он переходил от двигателя к огнетушителю, от газа к сковородкам, от рации к туманному горну, Роза явно скучала, лицо её стало совсем малиновым, она рассеянно глядела по сторонам, всё теребя позвякивающие на полной руке разномастные браслеты. Точно так же, уплывая глазами, его слушала первая жена Магда. Однако, когда дело дошло до развода, оказалось, что сосредотачиваться она все же умеет. Не успев опомниться, он оказался без денег и дома с видом на мягкие волны холма Артурс Сит. Тогда он впервые почувствовал это — укол в сердце, будто невидимая игла тонко и холодно дотронулась, предупредила, быстрее забудь, мимо, мимо.
В воскресенье ветра не было. Наконец вышли из марины, тренировались ставить парус. Крутили ручки лебедок, тянули сухие, шершавые шкоты. Пот стекал по лицам, расплывались тёмные круги на футболках, на коротких Розиных шортах, открывавших ноги выше, чем мог бы одобрить даже самый нестрогий отец. Она, смешно переваливаясь, бегала по борту, держа в руках кранец, очень быстро научилась вязать морские узлы, приносила Дункану то кепку, то очки, то перчатки.
Понедельник, вторник, среда. Ветра не было. Они упорно проходили программу обучения: швартовка, постановка паруса, огни, маяки, правила расхождения судов. На стоянках готовили обед, простые макароны с парой банок тунца, салат из твёрдых зеленоватых помидоров с пахучим местным сыром, прохладная мальвазия в пластмассовых бокалах.
Штиль. Высокое солнце. Он удивлялся, как при полном отсутствии качки Роза умудрялась набивать синяки на руках, ногах, плечах, один раз даже на шее. Она легко смеялась, сетуя на неловкость, потом уходила на нос лодки, сидела там в наушниках и огромной соломенной шляпе.
Стэн всю морскую науку знал превосходно, скорее всего, раньше работал наёмным матросом. Было ясно, что он явился сюда получать формальные «корочки». Быстро и сноровисто выполнял поручения, вечером исчезал в обманчиво тихих рыбацких городках.
Во время очередного перехода, когда весь океан, казалось, накрыли блестящей тканью, под которой, как мускулы, напрягались и опускались бугры волн, Стэн неожиданно прыгнул в воду прямо с борта. Никто даже не успел испугаться, как стало ясно — морская черепаха зацепилась ластом за полиэтиленовый пакет. Они все вместе вытащили усталого зверя на откидной борт, и Роза, напряженно орудуя маникюрными ножницами, разрезала туго натянутый пластик.
В четверг им наконец удалось поймать вечерний бриз, заставить работать паруса. Это было облегчением, волшебным моментом. Вот несколько тряпок, несколько веревок, затяни их — и лодка поедет, помчится, кренясь на один борт, разрезая волны, разрезая печаль, делая то, для чего создана. Роза и Дункан сидели рядом, она улыбалась, хотела поправить растрепанные волосы, но Дункан удержал её руку в своей. Она резко обернулась, щурясь сквозь облако диких, тёмных прядей.
В праздничном настроении вернулись в порт, долго сидели в прибрежной таверне с дорогой и невкусной едой. Все напились и даже он, чья алкогольная стойкость не раз удивляла барменов, чувствовал себя приятно захмелевшим, с тем особенным током крови во всём теле, который распускает узлы, разжимает тиски, размывает песочные бастионы. Вернувшись на лодку, ворочался в душной каюте, всё казалось, что что-то не додумано, не завершено. Наконец, он на ощупь натянул жесткие от соли шорты, нашарил сигареты и поднялся в кокпит. Там на скамейке, едва различимая в темноте, сидела Роза.
Она не произнесла ни слова, всё для и для молчание, в спокойном ожидании того, чего, он внезапно понял, ему хотелось с первого дня.
Несмотря на ночную прохладу, от неё шло ровное тепло, как в родном, приветливом доме, и еловый запах странных, так неуместных здесь духов, говорил о Рождестве, семье, где любят друг друга и никто никогда не предаст, и свет окон будет светить тебе на любом берегу. Он качнулся к ней, вперед, и вдруг, как в стену, уперся в воспоминание — она в очередной раз ударила ногу о борт. Каким жалким, суетливым жестом дотронулся до её колена Дункан, как торопливо, чтоб никто не видел, поцеловал наливающийся розовым рубец.
Лицо Дункана в тот момент было похоже на лицо, которое он мельком увидел в зеркале, когда его вторая жена Лорен жестяным голосом сообщила о разводе. Да, она, разумеется, забирает квартиру, с ребенком вы можете видеться на каникулах. В конце концов, она же не твоя дочь. Ты что, плачешь? Господи, я тебя умоляю, да тебе же всё равно! Ты даже не отложил эту сраную газету!
Игла в его сердце снова шевельнулась, тронулась, уколола.
Он отстранился.
— Спокойной ночи, Роза.
— Спокойной ночи, Дэвид.
С утра разламывала, грызла висок мигрень. Лодка была пуста. Он вспомнил, что вчера разрешил студентам взять машину и провести день на берегу. Прокатиться по макушке острова. Купить разноцветные побрякушки в колонии немецких хиппи. Вернуться. Вернуться сюда. Ещё ничего не потеряно.
Настал вечер, их все не было. Он вышел на площадь, угловой бар оказался открыт, внутри сидел Дункан.
— Садитесь, старина, Роза унеслась за покупками, всё у неё в последний момент.
Он опустился рядом и дал знак бармену налить виски.
Дункан набрался невероятно быстро, стал неприятен. Почти ложась на стойку, он сквозь растущие в углах рта пузырьки слюней рассказывал, как ему повезло с женой.
— Поблядушки просто облепляли меня, пока я не встретил Розу, она прелесть, вы не поверите, позволяет мне такое, а ведь раньше так дорого обходились всякие… ну вы понимаете… иногда мне нужно быть жестким… у нас есть специальные… штуки, а она весьма забавно пищит когда я…
— Удачные браки редкость, вам повезло.
Сказал он и поднял глаза. Роза стояла позади, он увидел отразившиеся в барном зеркале её разбившуюся улыбку, яростный, чёрный взгляд. Шатко стукнули каблуки, дверь на улицу медленно закрылась.
Когда они вывалились из бара, на площади было темно и пусто, сухо шуршали листья на мостовой. И хотя его щеки почти онемели от выпитого, он почувствовал левой стороной лица наконец поднимающийся ветер.
В марине, как всегда, скрипели верёвки, мелодично звучали высокие мачты, слепил мёртвым светом открытый зев парома, оттуда выезжали маленькие машинки, казалось, совсем без водителей. Дункан немедленно улёгся в кокпите и захрапел, а он дошёл до края понтона, ровно неся тяжелую голову.
В тени огромного катамарана, пришвартованного у торца, была едва заметна копошащаяся пара. Бугор спины Стэна закрывал партнершу. Взвизгнул порыв северного ветра. Запах ёлки на долю секунды стал сильнее всех остальных и тут же исчез.
Они улетали ранним рейсом. Прогрохотал чемодан, что-то неразборчиво пробормотал Дункан, качнулся борт, шаги затихли.
Утром, выйдя на площадь, он порылся в карманах и набрал три пятьдесят без сдачи, было просто немыслимо смотреть в тупое, наивное лицо продавщицы. Жесткий свет заливал убогие скамейки, старые, такие старые деревья. Сильно кололо сердце. Северный ветер разгонял волну.