Посвящается всем, кто считает, что дети должны сами разбираться со своими проблемами и не вмешивать в них взрослых.
По статистике, каждый третий ребёнок в России сталкивался с травлей в школе, при этом каждый десятый никому об этом не говорил. Ещё около 10% ребят участвовали в буллинге как агрессоры или свидетели. Данные были приведены в 2020 году Общероссийским народным фронтом. Юристы, психиатры, педагоги и представители НКО на площадке ОНФ обсудили школьную травлю и механизмы ее профилактики (onf.ru)
События, о которых пойдёт речь ниже, происходили в 1999-2000 годах. Я живу в небольшой деревеньке в ста километрах от Санкт-Петербурга. Мой отец — бывший главный агроном — находится в перманентном состоянии запоя после конфликта с директором совхоза, что и привело его к увольнению. Моя мать работает там же, в полеводстве. Была понижена с должности агронома после увольнения мужа. У меня есть старшие брат и сестра (пять и четыре года разницы), которые меня ненавидят. Я хожу в любимчиках у родителей, то ли оттого, что младшая, то ли оттого, что ласковая, а ещё помогаю родителям больше, чем они оба, вместе взятые. У нас есть огород и хозяйство из нескольких коров, сотни кур, пары десятков кроликов, кошек и собаки. Хозяйство и огород, которые нас кормят, потому что маминой зарплаты хватает только на оплату квартиры, хлеб, сахар, муку и иногда одежду и обувь кому-то из нас, детей. Мне четырнадцать лет, хотя выгляжу я на двенадцать. Я учусь в восьмом классе, и у меня до сих пор нет месячных. Я стою последней на физкультуре среди девочек. Спустя годы один врач расскажет, что у меня был скрытый рахит.
То, что скоро мне предстоит пережить, начнётся неожиданно, как цунами, и так же неожиданно закончится.
Восьмой класс позади. Наступило лето 1999-го года. Со всех сторон звучит первый альбом Земфиры. Я дружу с тремя девочками из своего класса. Мы с ними воспитаны в одном стиле — пай-девочек. И, вероятно, из-за нашей скромности, недоступности и при этом довольно яркой внешности мы особенно привлекательны для многих красивых мальчиков деревни, чем и вызывали, скорее всего, скрытую до определенного момента ненависть более раскрепощенных девочек.
«Ромашки» — так назовут нас в конце того лета. И во многом это будет моя заслуга.
Когда одной из нас взбредёт в голову написать про бесящую её по каким-то личным причинам девочку (на год младше) на единственной в деревне автобусной остановке, то именно я предложу надпись: «Вера В. — девочка с плеером». Тогда эта фраза покажется мне оригинальной, очень подходящей и не слишком обидной. Как быстро и как мучительно долго я буду сожалеть о ней… когда на следующий день окажется, что этой фразы достаточно, чтобы начать травлю. Ведь нужен был только повод, чтобы скрытая ненависть вскрылась, как гнойник, и залила нас с головой всем накопившимся содержимым. И весь мир стал против четырёх.
«Ромашки» Земфиры — я много лет буду выключать звук, перематывать, закрывать уши при первых аккордах этой песни, ставшей гимном нашего унижения, отчаяния и страданий.
Каждый день на протяжении девяти месяцев мы будем проходить через круги собственного ада. Который будет ставиться на паузу только во время уроков. Даже дома ни одна из нас не будет чувствовать себя в безопасности, периодически слыша стук в дверь или телефонный звонок. И именно наши родители будут звать нас поговорить за дверь или ответить на очередной поток грязи по телефону. Нет, знаете, нас не били. Были подталкивания сзади, например, когда ты пробираешься в ночи от подруги к себе домой и не успеваешь дойти до заветной двери своего подъезда ста метров, как с ужасом встречаешься с толпой разновозрастных девиц, находящихся в лёгком алкогольном опьянении, которые с животной радостью начинают загонять жертву — охота удалась. Вечер не пропал зря, можно с упоением осмеивать, обзывать, догонять, толкать, швырять в тебя или тебя в снег, лёд, камни, забрасывать шелухой от семечек.
Почему «ромашек» не били по-настоящему? Наверное, потому что на тот момент папа одной из нас был директором совхоза, а почти у всех «девочек с плеером» были родители, которые там работали. Всех, кроме одной. Той, что стала вожаком их стаи.
Все, кто был или кого мы считали друзьями — отказались от нас. Никто не осмеливался или действительно не хотел с нами даже здороваться. Знаете, есть прокаженные в Индии, они живут в отведенных специально для них местах (то, что называется «каста неприкасаемых»). Так вот, мы чувствовали себя ими.
Почему такие истории случаются? Есть разные мнения. Лично я склоняюсь к тому, что основных причины три: низкий эмоциональный интеллект (просто неспособность чувствовать, что чувствует другой человек, в том числе когда ты причиняешь ему боль), вторая — зависть, и третья — желание самоутвердиться в «стае» за счёт более слабого. Хотя, пожалуй, сюда я добавила бы и ещё кое-что — это незнание или неверие в причинно-следственные связи, в то, что любой совершенный тобою поступок рано или поздно принесёт свои плоды.
А что же было с учителями, родителями? Мы неоднократно обращались за помощью к ним. И всё, что слышали — что мы, такие большие, взрослые девочки (всего на год старше, на минуточку), жалуемся на маленьких, и как нам не стыдно, и что это наши дела, нечего примешивать взрослых по пустякам… Хотя я уверена, что если бы в эту историю вмешались родители, то всё закончилось бы очень быстро. Но жизнь не терпит сослагательного наклонения. Я убеждена, что если травля началась, то только некое вмешательство извне способно её остановить. Мы неоднократно извинялись за свой поступок, но это было никому не нужно. Нужно было «мясо».
Забавно, эта травля объединила непримиримых врагов. Многие стали дружить только потому, что сплотились против нас. Честно говоря, я не знаю, как можно выдержать подобное в одиночку и как миллионы людей по всему миру выдерживают, если даже вчетвером это было невыносимо. Когда даже вчетвером было не справиться с нежеланием просыпаться по утрам и нежеланием жить. Мы хотели только одного — чтобы это закончилось.
Честно? Я не верила, что это когда-нибудь может случиться, но мечтала. Мечтала, как о Чуде. Наверное, эта мечта — единственное, что давало силы жить тогда.
Я миллионы раз возвращалась в тот тёплый июльский вечер, когда мы со смехом и чувством собственного превосходства раздумывали, чтобы бы нам такого написать на остановке… Но нет силы, способной изменить прошлое. Зато будущее — вполне. И желание исполнилось.
За несколько дней до весенних каникул 2000 года я в первый раз одна поехала на поезде в Москву к своей тёте. Впервые за девять месяцев я почувствовала себя человеком, не «ромашкой». Забытое чувство свободы, независимости, радости жизни, счастья. Жизни без страха. Спустя несколько дней я позвонила своей подруге, одной из четырех «ромашек». И то, что я услышала от неё, одновременно повергло меня в шок, чувство состоявшегося возмездия, радости и горя. Младшая сестра главной зачинщицы нашей травли погибла. Её задавил трактор, когда она резко выбежала из-за школьного автобуса, который остановился в неположенном месте рядом с её домом… Теперь там уже больше двадцати лет всегда лежат свежие цветы.
Когда я вернулась из Москвы, не осталось ничего, что напоминало бы о ещё недавней травле. Эта внезапная, страшная смерть красивой, юной девочки, которая, в общем-то, не имела прямого отношения к нашему конфликту, всё обнулила. Всё было забыто всеми обоюдно, без слов. Как будто ничего и не было.
Говорят, что у переживших травлю обостренное чувство справедливости. Возможно.
Как и то, что если бы родители и учителя во всём мире слышали детей, которые обращаются к ним за помощью, то подобных историй стало бы меньше.