Макар Маркарян полюбил. Да так страстно и преданно, что скоро во всей округе о предмете Макаровой страсти не знал разве что глухой и незрячий.
Вот иные берут на руки новорожденное дитя, и разливается прям из самого нутра по всему телу что-то нежное вроде топленого масла… И такое оно сладкое, и так его много, что, кажется, нет в жизни замены той нежности и наступающему от неё блаженству.
— Возьми, тга-джан1, зачем просто под пеклом стоишь? «Ты с удовольствием стой!» — сказал совсем юному сотруднику ГАИ Макару Маркаряну остановившийся рядом с постом водитель фуры, вложив в Макарову руку три желтые бумажки2. И затопило Макара нежностью.
Через год юного гаишника знали как Макар Три Рубля.
— Три рубля, — открыто обращался он ко всем без исключения водителям останавливаемых машин.
— За что, Макар-джан, все ж в порядке?! — вскидывал руки водитель.
— Тебе что, три рубля жалко? Не видишь, человек весь день в пекле работает?
— Э-э-э, зачем сразу жалко? Нет с собой, откуда я знал, что будешь здесь стоять? А если тебе жарко — на воду, вон какая холодная, аж бутылка плачет.
— Не хочу, сам пей! — раздражался Макар. — На воду у тебя нашлось… Должен будешь, в следующий раз остановлю — вдвойне отдашь.
За двадцать лет службы Макар приобрел дом, две квартиры в Ереване и белоснежную шестерку. Удивительно, но при всенародной известности он вполне благополучно сумел пережить пять смен руководства и приходящие с ними облавы. И когда Макар разменял уже третий рабочий десяток, с ним приключилась одна неприятная история.
Макар тогда в восемь утра остановил на въезде в Октомберян3 ядовито-зелёную копейку местного электрика дяди Степана.
— Бари луйс! — поздоровался Макар.
— Бари луйс, Макар-джан. Вот погодка: с утра жарит, как будто не апрель, а июль на дворе… — пробухтел дядя Степан, обреченно выползая из машины. На Макара пахнуло свежим алкоголем.
— Пил? — пошевелил усами Макар.
— Хаш кушал, Макар-джан, — вскинул руки дядя Степан, — выпил пятьдесят грамм!
В месяцы, содержащие букву «р», в Армении принято кушать хаш. И непременно с утра. Жирный бульон многочасовой варки из говяжьих копыт заправляется перетертым чесноком и подается с мелко нарезанной зеленью и тончайшим сухим лавашом, испеченным в тандыре. Лаваш крошится в миску с бульоном до тех пор, пока не впитает в себя всю или почти всю жидкость. Теперь никто и не вспомнит, когда и почему алкоголь стал неизменным дополнением к хашу, но каждый армянин, живущий в любой точке мира, знает, что хаш и алкоголь — это традиция! А традиции нужно соблюдать.
— Выпил — сиди дома, — отозвался Макар.
— Ты человек или ишака сын? Я пятьдесят грамм выпил — вот стою, тебя в одном экземпляре вижу! Хочешь, пальцем до носа с закрытыми глазами достану? — замахал указательным пальцем не перед своим, а перед Макаровым носом дядя Степан.
— Так бы пять взял, а за ишака десятку возьму или права заберу за вождение в нетрезвом виде.
— Э-э-э, чей ты, Макар? Будто тебя турки рожали и нам подбросили, — достал «красненькую» дядя Степан.
Так уж сошлись звезды, но ровно через пять минут, видимо, из-за яркого автомобильного окраса дядю Степана остановил буквально вчера переведенный из Еревана новый начальник милиции, который вышел с инспекцией по подведомственным участкам.
— Вы выпивали? — принюхался начальник.
— Хаш кушал, товарищ начальник-джан, пятьдесят грамм выпил, — совсем расстроился дядя Степан.
— Ну, если хаш и только пятьдесят грамм, то счастливого пути! — отдал под козырек начальник, возвращая документы.
— Э-э-э, какой хороший человек — век жизни твоему отцу. Не то что этот вероотступник Макар — десятку содрал!
— Кто десятку содрал? — поднял удивленно брови начальник. — Когда?
— Так только что, под мостом.
Благодаря связям, Макар в тот раз отделался выговором и прилюдным извинением с возвратом десяти рублей безмерно счастливому от восстановленной справедливости дяде Степану. Но зато окончательно утвердился во взаимности своих чувств.
В июне сыну Макара исполнилось шестнадцать. В числе приглашенных друзей был Давид — племянник старинного Макаровского приятеля. Давид приехал на дядиной «четверке»4.
Откровенно сказать, прав у мальчишки еще не было, но кто сможет отказать свежеиспеченному мастеру спорта, да еще и закончившему учебный год на сплошные пятерки?
Жара еще и не думала сходить, когда, наевшись шашлыков, пахлавы и пропитанного медовым сиропом бисквита, Давид засобирался уезжать. Выйдя за ворота, парень нос к носу столкнулся с Макаром.
— Зачем идешь из дома, когда хозяин в дом? — строго остановил Давида Макар.
— Здрасьте, дядя Макар! Мне домой нужно, я обещал дядю со смены забрать, — откликнулся Давид, мельком взглянув на машину.
Макар перехватил взгляд:
— Это ты на машине Шалико приехал? Ты его сын?
— Племянник, — отозвался Давид.
— Мне тоже на работу нужно, но я же здесь! Чем дела твоего дяди важнее моих? Заходи в дом, поздравим как следует и разойдемся по делам.
Спорить было неприлично, и Давид вернулся в дом.
— Пили? — спросил Макар, внимательно взглянув на стол.
— Ты про алкоголь, Макар-джан? — спросила Макара жена. — Так дети же, не было уговора про «пить».
— Глупости! Какие они дети, взгляни на них! Пусть лучше дома первый раз попробуют, чем будут по подворотням дрянь пить. Неси чачу.
— Вай, совсем отец сдурел! — всплеснула руками Макарова жена и пошла за чачей.
Макар разлил прозрачную жидкость по расставленным рюмкам.
— Ну, приглашения ждете? — рявкнул он. Ребята, переминаясь с ноги на ногу, скромно потянулись за рюмками.
— Ты? — кивнул Макар Давиду.
— Так я ж за рулем, как же выпивший поеду?
— А как ты без прав ездишь? — лениво ответил Макар. — Не боись, из Октемберяна мой пост, а больше до твоего дома никто не стоит, пей, — разрешил Макар.
Пререкаться было бесполезно. Давид с ребятами, не морщась, проглотили мягкую чачу и, чуть посмаковав легкий виноградный вкус, снова накинулись на сладкое. Макар, удовлетворившись увиденным, поставил нетронутую рюмку на стол и со словами «Ладно, дети, отдыхайте» вышел из дома, сел в машину и уехал. Давид выехал почти вслед. На выезде из Октемберяна четверку остановил напарник Макара.
— Документы, парень?
— Дядя Макар? — крикнул из машины Давид стоящему совсем рядом Макару.
— Да откуда у него документы, он моему Напику ровесник, — подошел к машине Макар.
— Ты что, парень, пил? — наклонился к Давиду инспектор.
— Да я… Дядя Макар… — опешил Давид.
— Машину на штрафстоянку, документы забираю, станешь сопротивляться — скручу. Дяде скажешь, пусть завтра приедет ко мне, — сказал Макар и отвернулся, давая знать, что разговор окончен.
Макар «по-братски» запросил у Шалико двести рублей за «урок на всю жизнь», который он преподал его племяннику. Шалико отдал деньги за урок, затем сильно — на все двести рублей — дал Макару в морду за спаивание ребенка, забрал ключи и уехал.
Ночь Шалико не спал. Он курил, думал, жевал усы, взвешивал, спорил сам с собой, снова курил и снова спорил. В четыре утра он тихо вернулся в дом и, чтобы никого не разбудить, лег в первой комнате на диван.
«Урок так урок», — прошептал Шалико, закрыл глаза и тут же уснул.
***
По левую сторону трассы, соединяющей Октомберянский и Баграмянский районы, высится мемориальный комплекс Сардарапат — символ великой победы армян над турками. В феврале 1918 года, после ухода русских войск с территорий Западной Армении, одержимые желанием захватить всё Закавказье турки нарушили перемирие и вторглись на территорию Армении. В районе железнодорожной станции Сардарапат произошло сражение, которое рассматривается мировой историей как битва, предотвратившая полное уничтожение впоследствии армянского народа. Потому армяне называют свой Сардарапат символом правды и справедливости.
Четырехполосная дорога упирается в Сардарапатскую возвышенность и змеится к мемориалу уже узкой асфальтированной дорожкой. Рядом с государственным музеем в окружении прудов и такой дефицитной, а потому такой желанной для Армении зелени расположился элитный ресторан. Пронзительная мелодия дудука перехватывает дыхание, вонзается глубоко в душу и уносит далеко-далеко к могучей горе Арарат, что томится, несчастная, много лет на чужой земле. Арарат, к слову сказать, вы можете увидеть из маленького смотрового окна, вырезанного строителями лично для вас в каменной стене ресторана. Вид из второго окна, оставленного предусмотрительными строителями уже в другой ресторанной стене, открывает обзор на самую высокую точку Армении — гору Арагац.
Сотрудники ГАИ не жаловали то место дежурством. Кроме экскурсий, основными посетителями мемориального комплекса, а точнее, мемориального ресторана, были «шишки»: высокие и очень высокие. Связываться обычному инспектору с подвыпившим, выезжающим из ресторана власть имущим было себе дороже, потому, дабы избежать пустых «нервов», инспектировали Сардарапат нечасто. Вопреки остальным, Макара «нервы» не пугали, тем более что они приносили ощутимый доход.
В тот день, когда уже спала дневная жара, и что удивительно — с запада, богатого суховеями, подул свежий ветерок, уставший Макар в тени могучей кроны барди ждал черную «Волгу», которая еще днем проехала в сторону мемориала. «Волга» была совсем новенькой и стоила девять тысяч советских рублей, а значит, кто бы ни был за рулем, деньги у него водились. Макар взглянул на часы: половина восьмого вечера, через тридцать минут заканчивается смена.
Приземистый, тучный Макар достал из нагрудного кармана голубой рубашки белоснежный носовой платок и вытер лоб и шею. Носовых платков он брал в смену не меньше десяти, регулярно меняя их раз в час. Заложив руки за спину, с болтающейся на запястье правой руки полосатой палкой, Макар прошелся вокруг дерева, считая шаги. Он вообще любил счет. Когда настраивался на важный разговор, то считал фиолетовыми четвертными. Перед сном, когда не мог заснуть, перекладывал в мыслях красные червонцы. Суммы получались красивыми, ровными и отлично успокаивали.
Когда до конца смены оставалось двенадцать минут, и была пройдена двадцать одна тысяча триста пятнадцать шагов, с мемориальной горы показалась «Волга». Макар повел плечами, хрустнул из стороны в сторону шеей и степенно направился к дороге. Ровно рассчитав момент появления, чтобы мозг водителя успел увидеть, обработать и дать приказ телу остановить машину, Макар вышел из тени и лениво махнул удлиненной на полосатую палку рукой. «Волга» плавно затормозила.
Из машины вышел длинный, как армянский тост, худощавый молодой человек не старше тридцати в костюме под цвет авто и направился навстречу Макару.
— Капитан Маркарян, — взял под козырек Макар. — Добрый вечер, ваши документы.
— Добрый вечер, капитан. — Длинный достал из нагрудного кармана документы и протянул Макару.
— Что-то пахнет, — наугад предположил Макар, не почувствовав пока запаха, но решив не терять время. — Выпивали?
— Да, — не стал отнекиваться Длинный. — Спускаемся из ресторана, выпили немного.
Из машины вышли еще два человека, сильно похожих телосложением и одеждой на первого.
— Ну, ребята, вы попали, — обратился ко всем Макар. — Сейчас составим акт. А машина подлежит перегону на штрафстоянку.
— Ну что ты, капитан, зачем доводить до акта, разве мы тут не разберемся? — отозвался один из пассажиров «Волги».
— Да оно-то можно и не доводить, но, сами понимаете, стоить будет дорого.
— Так говори, сколько? Готовы прямо сейчас решить и мирно разойтись.
— Тысяча, — не задумываясь, выдохнул Макар.
Длинный присвистнул. Трое молча полезли во внутренние карманы пиджаков за бумажниками.
— Ну, тысячи не осталось, — резюмировал Длинный после подсчета, — есть только пятьсот. Хочешь, оставь у себя документы, а завтра в это же время привезу тебе сюда оставшуюся сумму и обменяемся.
Риск был велик, но сильно уверовавший во взаимную денежную любовь и свое везение Макар согласился.
На следующий день в 19:50 Макарова «шестерка» припарковалась на обочине позади уже ожидавшей его «Волги». Длинный, заложив руки в карманы брюк, облокотившись на капот и вытянув ноги, жевал спичку, как делают люди, собравшиеся бросить курить. Макар, поправляя ремень брюк и вытирая шею очередным платком, грузно вылез из машины. Кивнув Макару, Длинный из-под полы пиджака выудил бумажный конверт:
— Считай, капитан.
Макар, зажав пачку между средним и безымянным пальцами одной руки, ловко перебирая большими, пересчитал деньги: двадцать червонцев и двенадцать четвертных.
— Всё верно? — Длинный вытащил изо рта спичку и отбросил в сторону.
— Верно, — ответил Макар.
Из зашторенной «Волги» вышли трое человек: один вчерашний и двое незнакомцев. Длинный и вчерашний где-то на уровне Макаровского желудка сверкнули красными удостоверениями. «Министерство внутренних дел», — кожей прочитал Макар. — «Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией». С развернутого удостоверения смотрел Длинный, только младше и с оттопыренными ушами. Макар, как заевшая пластинка, какое-то время переводил взгляд с фотографии на лицо Длинного и обратно, словно сверяя ушную оттопыренность.
— Ну, товарищ капитан, деньги помечены, понятые с нами, финита ля, как говорится.
— Что будем делать? — после долгой паузы достал платок Макар. — Решить сможем?
— Решить-то можно, но дорого, Макар-джан: у тебя тысяча, а у нас — десять. Срок — пять дней. Принимаешь?
— Да, — отрывисто бросил Макар и пошел к машине.
За ночь и следующее утро Макар сперва объехал тех, кто мог дать всю сумму, потом тех, кто половину. Затем по ниспадающей очередь дошла до тех, кто мог одолжить хоть пятьсот рублей. К одиннадцати утра, ошалевший от отсутствия сна и сплошных отказов, Макар вернулся домой. Остановив одним взглядом было бросившуюся к нему жену, он прошел в комнату, не разуваясь, лег на кровать, обхватил обеими руками голову и уткнувшись в подушку заплакал. За ночь надменный, уверенный отец семейства превратился в беспомощного, будто враз осиротевшего мальчишку. К вечеру уже другой, совсем незнакомый лицом Макар вышел из дома с бумажной, перехваченной лентой папкой.
Чтобы уложиться к сроку, Макар через барыгу отдал за бесценок обе квартиры и белоснежную ВАЗ-2106. Он передал посредникам деньги и в тот же вечер попал в больницу с обширным инфарктом. За месяц стационара Макар потерял двадцать три кило и взял в привычку уставившись в одну точку вдруг ни с того ни с сего начинать плакать. Слеза вытекала из левого глаза, устремлялась в усы и принималась щипать потрескавшиеся от лекарств губы. В ожидании привычных видений червонцев появился страх засыпать.
Длинный сдержал слово, делу ход не дали. Но по возвращении из больницы на линию Макара уже не вернули, а перевели на тихую канцелярскую работу.
Шалико, узнав об инфаркте, стал часто засиживаться на заднем дворе по ночам, курить под сверчковый треск и думать: как же так вышло с уроком? Он вглядывался в небо, силясь получить хоть какой-то ответ. Не дождавшись, воровато докуривал сигарету и как будто под тяжеленным грузом на плечах по-стариковски прошаркивал в дом. «Эх, ты, судия», — горько шептал он сам себе на пороге. «Вот поди ж ты… и Макаров Сардарапат… Ну, глядишь, и я свой когда дождусь», — бормотал Шалико и глухо задвигал дверной засов.
Рецензия писателя и редактора Натальи Ким:
«Прекрасная работа, отлично всё придумано про обаятельного коварно-жадного героя. Абсолютно законченный, великолепный рассказ, написанный «сочным» языком, с отличным сюжетом, более чем объёмным героем, у которого есть все — и характер, и речевая характеристика, к каковому испытываешь слегка смешанные эмоции, граничащие с некоторым восхищением; с безусловно слышимым голосом рассказчика, у которого есть свой стиль и слог, роскошные, богатые детали и описания».
Рецензия редактора и критика Варвары Глебовой:
«Сильный и яркий рассказ. Ироничный, с сочным обаятельным языком. Несмотря на достаточную простоту идеи — справедливость и возмездие — подкупают детали, конкретика. Например, герой никогда даже не рассматривает вариант выписать штраф — то есть честно выполнить работу, задержав нарушителя и не взяв ничего себе. Так не принято вообще. Вариантов два: либо нарушить правила в пользу «своих», в пользу человечности, либо в свою пользу. И второй вариант вполне рабочий, он принят обществом до тех пор, пока герой не зарвался — специально не подстроил правонарушение парнишке. Вот это уже подлость. Тем ироничнее, что в наказание за подлость его совершенно честно берут с поличным — он подставляет себя сам.
Подкупают многие детали: описание взаимоотношений Макара с деньгами, живые диалоги, застолье, пересчитывание денег перед сном, образ Макара после инфаркта — все это прорисовано отлично. Но особенно хорош финал. То, что последний взгляд читатель бросает не на Макара, с которым все понятно, а на Шалико, который вдруг столкнулся с последствиями своей мести, выхватывает рассказ из повседневности на уровень выше. «Стариковская тяжесть», вопрошающие взгляды в небо — это все очень сильно. Получается история о том, что никто не вправе брать на себя решений о чужой судьбе. Хороший рассказ».