Помню, мама работала очень много: начинала рано утром и заканчивала к восьми. С тех пор у меня появилась привычка вставать как можно раньше, чтобы успеть ее проводить. Я обожала понедельники — это был мамин выходной, я бежала из школы домой очень быстро, даже не останавливалась, чтобы вытрясти камешки из сандалий. В этот день мама готовила что-то невероятно вкусное: запекала картофель с разными травами, жарила пончики или варила карамель. Я тихо наблюдала за мамой через дверную щель — она всегда сильно ругалась, если я попадалась под ноги во время работы.
Когда мне исполнилось девять, мама купила мне кошку — серую и пушистую. Она была вредной и царапалась, но нравилась мне невероятно — ведь теперь после учебы кто-то ждал меня дома. А когда мне исполнилось десять, мама уехала работать в другой город, не знаю, какой он был, но точно далекий. И мы с моей кошкой уехали жить к маминой подруге — тёте Ире.
Новая квартира была маленькой — мы жили впятером в двух комнатах. Но и у этого места был свой огромный плюс: если выйти из залы на балкон с коричневыми деревянными окнами и потянуться на цыпочках, то можно было увидеть нашу с мамой квартиру. Она была на первом этаже коммунального дома.
Для меня все эти многоэтажные дома были похожи на взрослый конструктор: этаж на этаж, квартира на квартиру, как и в этой игрушке. Взрослый, потому что серый, ведь для детей все вещи делают яркими и разноцветными. Наверное, когда вырастаешь, больше не обращаешь внимания на такие пустяки, как цвет дома, и сильнее волнуешься о том как далеко он от работы, школы, рынка и автобусной остановки.
Мамы тогда не было три месяца, я говорила с ней по телефону каждый день и никогда не признавалась, что скучаю. Тётя Ира повторяла, что так маме будет лучше. Поэтому я ждала, когда всё в квартире уснут, поворачивалась лицом к стене, укрывалась одеялом и отправляла маме сообщения, а наутро мне перепадало от тёти Иры и следующую неделю я засыпа́ла без телефона, пока всё не забудется, а потом начинала снова.
Я тогда задумалась, что мне пора уже побыстрее стать взрослой, чтобы мочь всё делать самой и не жить с разными подругами.
Мама с тетей Ирой были давно знакомы. Я ходила с её дочкой Сашей в садик, и Ира забирала меня оттуда, когда мама задерживалась на работе допоздна. Я и Саша тоже были подругами: нам нравился фиолетовый цвет, куклы «Братц», мультик про фей «Винкс» и мальчик Кирюша из нашей группы. Из-за этих общих интересов мы с ней и начали дружить. Саша была совсем на меня непохожа: у неё были длинные волосы, она не знала таблички умножения на память, никогда не мыла посуду, а ещё у неё был папа. Жить с каким-то дядей в доме так непривычно, не знаю, как Саша и тётя Ира его терпят. Его же нужно кормить, говорить с ним, спрашивать разрешение пойти погулять, а еще у него очень суровый взгляд. Он не был рад, что я жила у них — мама была подругой тети Иры, а не его.
Три месяца прошло, и мама вернулась, а значит, я снова каждый понедельник спешила домой на печеную картошку, жареные пончики и сладкую карамель.
Папа приезжал к нам нечасто, но я всегда была сильно рада его видеть. Мы когда-то ходили в кино все вместе: я, мама и папа — на фильм про пиратов, помню только, как мы шли назад, я держала родителей за руки, шла посередине и смотрела на камешки под ногами.
Мама сидела на лавке возле подъезда, а я подошла к папе.
— Я тебя очень люблю, маме сложно, почему ты не рядом? — сказала я и крепко-крепко его обняла, а потом он снова уехал и снова надолго.
Я сначала очень грустила, но со временем мне стало всё равно, и когда он от нас уезжал, и когда приезжал тоже, да и он стал все равно. Ведь у мамы всегда было много кандидатов на место моего папы. И все они очень старались мне понравиться, поэтому мне не нравился никто из них.
Не скажу, что мы с мамой жили очень дружно. Почему-то чем старше я становилась, тем больше новых тем для споров у нас появлялось. Но мы пережили самый большой кризис в наших отношениях — время, когда я выросла настолько, что мамина одежда и обувь начали мне подходить. Я таскала ее вещи, пока мама работала, а мама потом кричала, что в моих руках любая хорошая вещь портится. Люди привыкают ко всему, и за несколько месяцев мама привыкла, делить вещи со мной, ей оставалось только жаловаться на это тёте Ире при встрече.
Хотя нет, настоящий кризис начался, когда я влюбилась в Антона. Мне тогда было семнадцать лет, я училась в одиннадцатом классе, а он был на три года старше. Мама хотела, чтобы я после школы поступила на бюджет, поэтому очень следила за моей учебой. Она воспринимала моего парня как пожирателя времени и как угрозу какую-то. Тогда каждая прогулка с ним была причиной для скандала, и мне хотелось, чтобы она снова уехала в тот далекий город на три месяца. Я ведь не хотела ничего плохого, просто впервые была так близка с другим человеком.
Я поступила, куда хотела мама и я, мы были очень рады. И я узнала, что маме не нравилось не то, что я отвлекаюсь от учёбы на Антона, ей не нравился сам Антон. Мы снова вернулись к кризису. После своего восемнадцатого дня рождения, пока мама была на работе, я собрала самые нужные вещи в чемодан и ушла из нашей квартиры.
Мама, наверное, очень злилась тогда, но она не кричала и не упрашивала меня вернуться, может, это и к лучшему — я бы наверняка вернулась, если бы она попросила. Через месяц я начала с ней созваниваться и болтать.
Мы живём с Антоном уже практически полгода, сегодня я приду к маме в гости, хочу с ней поговорить, скучаю по ней, хотя мы и живём в одном городе.
Сейчас я думаю, что по-настоящему взрослеем мы тогда, когда понимаем, что наши родители тоже люди — они тоже переживают, волнуются и часто неуверены в себе, маме можно ошибаться, ведь мамой она стала, а не родилась, её нигде и никто не учил тому, как нужно быть мамой. И поэтому я ни за что на неё не обижаюсь. Только жду, когда открою дверь, войду в квартиру, а там пахнет печеной картошкой с травами.
Мне пришлось много работать: жилье, коммуналка, еда, одежда и дочь. Поэтому, если была возможность взять вечернюю смену, я соглашалась. Выходной у меня был один, и я всегда готовила что-то горячее для Жени, потому что в другие дни просто не успевала. А потом я принималась убирать дом, потому что не могла сидеть без дела и это меня успокаивало. Мне всегда и во всём хотелось навести полный порядок.
Я никогда не любила домашних животных — люди должны жить в домах, а звери на воле, меня этому еще родители научили. Но всё равно я купила Жене кошку. Так мне было спокойнее задерживаться на работе.
Сложнее всего было переехать в другой город на три месяца. Я безумно благодарна, что в тот момент жизни у меня была Ира, с которой я могла оставить Женю и не волноваться, что та будет голодной, обиженной или грязной. Конечно, Ира ей не мама, и Женька у меня не подарок, но других вариантов у меня тогда не было.
Мы с Ирой давно знакомы, из всех моих подруг она самая человечная, что ли. Я ценю её невероятно, но иногда безумно завидую — мужчина ей попался надежный. Не была б Ира моей подругой… Фу, аж само́й тошно.
Отец Жени приезжал нечасто, и порой я думала, что было бы лучше, если бы он и вовсе к нам не приезжал, каждый раз после его отъезда Женя по три дня ходила грустная — каждый раз она думала, что папа вернулся насовсем, а он снова её бросал. Я не могла смотреть на их прощания, было ужасно обидно слышать ее «я люблю тебя» в адрес такого человека. Он не сделал ничего для неё, его никогда не было рядом, он не посетил ни один утренник, ни одно школьное собрание, не высылал нам денег, не звонил, чтобы просто узнать, как у нас дела — только приезжал раз в год и поздравлял с днём рождения. И вот ему она каждый раз так по-детски искренне говорила: «Я люблю тебя». Иной раз думаю, что же ещё я должна в этой жизни такого сделать, чтобы дождаться таких же искренних слов.
Переходной возраст был трудным, ссорились мы с Женей практически каждый день, ссоры-то были пустяковые, но я думала, что только так воспитаю ее хорошим человеком. Меня родители воспитывали намного строже.
В выпускном классе у нее появился мальчик — ходила по дому счастливая, радостная, приходилось немного спускать ее с небес на землю, чтобы не забывала учиться. Я никогда не была против мальчиков разных, просто я же знаю, как это — влюбиться, перестать думать, начать делать не пойми что, а потом об этом всем жалеть. И Жене такого не надо.
Я, наверное, не очень хорошая мать, да что я всё преуменьшаю, я и вовсе плохая мать, не могу ей объяснить, не могу прекратить эти непонятные скандалы, не могу себя сдержать, не могу заставить её послушаться или поверить мне. Всё становилось лучше — выпускной, поступление, день рождения — она такую красивую речь мне тогда сказала, я думала, что будет спокойней. А сегодня вернулась с работы: ни ее, ни вещей нет, только дурацкая записка: «Мам, прости, я пока поживу с Антоном…»
Мам прости, я пока поживу с Антоном, ну вот же ж. Ну, поживи пока с Антоном, посмотри, каково это — кормить мужика и как жить с ним вообще. Посмотри, каково это, за кем-то следить, убирать и содержать кого-то, чего же только кошку свою любимую не забрала!
Мы с Женей начали разговаривать по телефону, у неё всё хорошо, говорит, что учиться нравится, живёт неплохо — голос не грустный. Только в последний раз, когда звонила, какая-то взволнованная была, ну ничего, она в понедельник должна зайти в гости, приготовлю ей что-нибудь вкусненькое.
Сегодня наконец-то иду к маме. Дорога та же, что и в детстве, помню, как пробегала её за секунду, не было времени даже осмотреться вокруг.
Я постучала в дверь — открыто, входи. У мамы сегодня спокойный голос. Разувайся, я практически всё приготовила.
В доме вкусно пахло едой, я села с одной стороны стола. — Я цветы принесла, поставь в вазу. — Да, спасибо, давай сюда.
Мама поставила еду на стол, мы начали обедать, прям как раньше по понедельникам.
— Ты чего молчаливая такая, ничего не рассказываешь и ешь мало, я же для тебя это всё приготовила.
— Мама мне поговорить с тобой надо.
— Вот видишь, поговорить надо, а ты сидишь и молчишь.
— Мам, я беременна.
Мама минуту сидела молча, после сказала:
— Ну ничего, со следующей недели запишу тебя к врачу на аборт.
Она поднялась и начала мыть сковородку и тарелки, которые стояли в мойке.
— Добавки хочешь?
— Не надо, я наелась, мне уже пора.
Я надела босоножки, открыла дверь, руки всё ещё немного дрожали, выходя из квартиры, смогла сказать только…
— Спасибо, мамочка.