Летом 2021 года в Creative Writing School проходил конкурс на получение стипендий в осеннюю мастерскую «Художественный перевод с французского языка» Веры Мильчиной. Представляем работы стипендиатов.
Конкурсное задание
Переведите фрагмент текста.
Бачурина Ксения
Однажды утром, спустя несколько месяцев после того, как я приехал из Монпелье и занялся в Париже врачебной практикой, меня вызвали в монастырь в предместье Сен-Жак, чтобы я осмотрел там молодую монахиню. Незадолго до того император Наполеон позволил восстановить часть монастырей. Тот, в который я отправился, занимался воспитанием девиц и принадлежал ордену урсулинок. Революция уничтожила часть строений, обнажив монастырскую галерею с той стороны, где виднелись несколько оставшихся от старинной церкви арок. Монахиня провела меня в эту галерею, и мы ступили на длинные гладкие камни, которыми был вымощен пол; полустертые надписи подсказали мне, что мы идем по надгробным плитам. Местами они пострадали во время революции; сестра обратила мое внимание на трещины, заметив, что их еще не успели заделать. Я никогда прежде не бывал в монастыре; все здесь было для меня ново. Из галереи мы вышли в сад: туда, объяснила мне сестра, вынесли больную монахиню. И в самом деле, я увидел женщину, сидевшую в конце длинной грабовой аллеи; черное покрывало почти полностью окутывало ее. «Врач здесь», — сказала сестра и тут же оставила нас одних. Я подошел с некоторой робостью: вид надгробий растревожил меня; я вообразил, что увижу очередную жертву монастырского уклада; предрассудки юности ожили во мне, и я ощутил к больной столь же горячее сочувствие, сколь велико было несчастье, которое я ей приписывал. Она обернулась ко мне, и я был поражен, увидев негритянку. Еще более удивили меня ее манеры и те слова, с которыми она ко мне обратилась. «Вы видите, что я тяжело больна, — сказала она. — Теперь я хочу излечиться, но прежде я этого не желала; должно быть, это сильно навредило мне». Я спросил о ее недуге. «Я не могу свободно дышать, — сказала она, — не могу заснуть, и к тому же меня мучает лихорадка». Все в ее облике лишь подтверждало этот печальный диагноз: она была слишком худа, и только огромные блестящие глаза и ослепительно белые зубы освещали ее лицо; душа еще жила, но тело умирало; долгое и искреннее горе оставило на ее облике свою печать. Безмерно тронутый, я пообещал себе сделать все возможное для ее спасения; я принялся говорить о том, что ей нужно успокоить свое воображение, рассеяться, отвлечься от мучительных переживаний. «Но я счастлива, — сказала она, — никогда еще мне не было так хорошо и спокойно». Ее нежный голос звучал столь искренне, что я не мог заподозрить обмана, но мое удивление росло с каждой минутой.