«Отец Макарий, это я! Отец Макарий, это я!» — Студент первого курса семинарии Паша Горбунов на правах племянника барабанил в дверь инспектора МДАиС 1. Дверь открылась, на пороге появилась статная фигура обладателя слегка поседевшей длинной бороды. «Отец Макарий — это я!» — заявила фигура зычным басом, ткнув себя в грудь. Молодой человек не обратил внимания на шутку и быстро передал из уст в уши конфиденциальную информацию. Нужно было известить иконописцев, что к ним в мастерские хочет нагрянуть Владыка Ректор. Забота в этом случае была больше о Ректоре, чем о студентах — нельзя было шокировать его лицезрением рабочего беспорядка. Инспектор со вздохом позволил Паше: «Ну, предупреди…», и тот полетел.
Поступив учиться, первые пару месяцев Паша постоянно пребывал в приподнятом настроении. Ему действительно казалось, что ноги почти не касаются земли. На первом курсе он был не единственный «летун», поэтому старшие студенты посмеивались: «Если видишь брата твоего, возносящегося на небо — дерни его за ногу». Правда, это не всегда помогало.
Паша приехал из такого далека, о котором однокурсники имели весьма смутное представление. В своем родном поселке Коммунар республики Хакасия не было у нашего героя возможности любоваться на благолепие архитектурных форм, общаться с профессорами. Там вообще почти не с кем было общаться, поэтому с таким удовольствием погрузился Паша в кипучую действительность Московских Духовных школ. Благодаря прирожденной коммуникабельности, уже в октябре он был вхож в секретариат и канцелярию, помогал поварам и кастелянше, был желанным гостем у регентш, художниц и в пошивочной. Ему нравилось узнавать новое, и не только по программе учебного курса. Быть носителем свежей информации казалось Паше доказательством собственной полезности и активной деятельности. Поэтому за сентябрь-октябрь отец Макарий успел подустать от многочисленных сведений, которые доставлял ему племянник. Но инспектор хорошо знал, что к первому снегу новобранцы обычно сдуваются. Так и произошло. После Покрова уже не вставали первокурсники каждый день на братский молебен с таким шумом, будто весь мир должен знать об их подвигах. Некто таинственный распылил в воздухе аэрозоль «Предчувствие первой сессии», и теперь каждый разрабатывал свою методику, как вместить в голову необъятное за максимально короткий срок.
В начале 90-х семинаристы не только учились, но и жили в стенах Лавры. Вечером, после закрытия ворот, по дорожкам между храмов прогуливались лишь монахи да студенты. Кто парами, тихо беседуя. Кто поодиночке, наблюдая себя. Паше нравилось бродить в теплых бликах подсвеченной колокольни, к ноябрю его утомило избыточное общение. Стало навещать неведомое раньше подавленное настроение. Отец Макарий говорил: «Если унываешь — помолись и съешь что-нибудь вкусненькое». Как раз к дяде и приходил Паша за вкусненьким и за атмосферой далекого дома. Двадцать лет назад, примерно в то время, когда у сестры родился сын, о. Макарий стал пострижеником Академии и жил в ее стенах, однако остался простым в общении носителем домашнего духа. Инспектор и монах со стажем, у которого всегда под рукой острое словечко или уместная шутка. Конечно, никому в голову не приходило, что у него иногда от тоски давит за грудиной. В чертах лица Паши, в его мимике отец Макарий видел попеременно то маму, то сестру, становилось тепло и спокойно. Племянник любил развлекать инспектора историями из студенческой жизни.
Например, заприметил семинарист девушку из иконописной школы и начал знакомство с анонсирования своих намерений: «Матушка, я хочу с вами познакомиться, чтобы после пожениться!» Услышал встречное предложение: «Лучше давайте сначала поженимся, а потом познакомимся!» Заподозрил сарказм и обиделся.
Другой направлялся в баню с синим тазиком и увидел неподалеку предмет своих мечтаний. Боясь упустить единственный, как ему казалось, шанс, с тем и подошел:
— Мне духовник благословил с вами подружиться!
— А мне нет! — испуганно шарахнулась девушка.
С той поры появился студенческий хит — переделали песню про черного ворона:
Сини-ий тазик, что ты-ы вьешься
Над мое-ею головой?
Ты добычи не дождешься,
Синий тазик, я не твой…
Отец Макарий не только хохотал, но и выводы делал. Пригласил в МДАиС психолога, который вел курс молодого бойца, учить знакомиться без тазиков, не называть девушек матушками и еще много чему. Решили возобновить Сретенские балы, чтобы ребята с девчонками могли красиво и непринужденно общаться.
Ближе к Рождеству, когда вовсю уже учили колядки, два Пашиных товарища постарше курсом задержались в Москве и вернулись после отбоя. На территорию Лавры они попали по студенческим билетам, там никому до них не было дела, а вот через проходную Академии идти побоялись. Перелезли через забор и потом — в окно общежития. Вечером за чаем Паша ничтоже сумняшеся поведал об этом происшествии дяде. Отец Макарий дружелюбно посмеялся и, казалось, забыл. Через недельку к нему обратилась пожилая женщина, сотрудница библиотеки. Она умоляла дать пару студентов — помочь с ремонтом в квартире. Инспектор открыл свои тайные списки, и его взгляд заскользил по фамилиям нарушителей общественного порядка. «Вот этот! Ха-ха! И вот этот! Ха-ха-ха!» — Отец Макарий как ребенок радовался своему выбору. Паша оказался случайным свидетелем происходящего, как раз занес бумаги в кабинет. На этот раз ему не передалась радость дяди — выбор пал на участников недавнего происшествия, его приятелей, и выбор этот был не случаен.
В последующие дни наш студент пропал из поля зрения. Он безрадостно бродил по тропкам уже заснеженной Лавры, стараясь избегать общения с инспектором. «Наверное, обиделся», — предположил отец Макарий и в учебное время через дежурного помощника вызвал Пашу к себе в кабинет.
— Ты куда, братец, запропал? И что это за метаморфоза? — изумили дядю бледность и унылый вид племянника.
Тот сделал вид, что внимательно изучает висящую на стене фотографию выпускников 63-го года.
— Что? Твои родные и знакомые? А вот, кстати, Алексей Ильич Осипов. — Отец Макарий указал на изображение совсем молодого человека, в котором с трудом узнавался нынешний известный профессор.
Еще минуту разглядывали пожелтевшие медальоны и лица в них. Знакомых больше не нашлось. Паша попробовал увести тему:
— Да все в порядке, учить много надо, не успеваю.
— Ты, наверное, обижаешься, что я ребят отправил на исправительные работы? Ну извини, больше не буду пользоваться в служебных целях полученной от тебя информацией. — Инспектор дружески потрепал по плечу молодого человека, а тот невнятно пробурчал:
— Неприятно было, конечно, но я сам виноват, много болтаю. Вы же должны за дисциплиной следить.
У отца Макария других предположений о причинах плохого Пашкиного настроения не было. Но потихоньку, раскручивая, как рулет, он все же смог парня разговорить.
— Да меня свидетелем на венчание позвали… После Святок…
— Так хорошо!
— А Ксюшу из иконописной — свидетельницей…
— Ну!
— А она мне нравится…
— И прекрасно, что ж плохого-то?
— Так свидетелям потом нельзя между собой пожениться…
— Ты откуда это взял?
— В книжке прочитал.
— Ну и выбрось эту книжку!
— Так она в библиотеке.
Когда отец Макарий все понял, он еле удержался от смеха.
— Дорогой мой, послушай своего дядю, доктора богословия. Поручители на венчании вполне могут потом вступить в брак. Если бы вы одного ребенка крестили, тогда было бы сложнее. Понял меня?
Еще с недоверием, но уже заметно повеселев, молодой человек утвердительно закивал. Отец Макарий недоумевал, почему нельзя было сразу у него все разузнать. В ответ услышал довод, что не должно раньше времени обнаруживать чувства, в которых ты не уверен на сто процентов. Ну как тут поспоришь?
Наступили Святки. Студенты с утра до ночи колядовали, заходили в какие-то дома, где радостные люди кормили, поили чаем или просто давали гостинцы. Дано было высочайшее дозволение Владыки Ректора возвращаться после отбоя, и в ночи, обычно в мастерских у иконописцев, шел подсчет улова. Бесчисленное множество сладких подарков, мандарины, шоколадки, попадались даже колбаса и деньги. Делили или складывали в общую кубышку. И очень хорошо, что Ректор не видел того беспорядка, что творился у художников теперь. Паша пребывал в состоянии счастливого недосыпа, все казалось ему волшебным — заснеженный город и фонари с нимбами, пение колядок плечом к плечу с Ксюшей, позвякивание колокольчиков на сделанной из старой клюшки Рождественской звезде.
На другой день после Крещения толпа Христославов снова возвращалась в половине двенадцатого ночи. Слишком много было желающих их принять, ко многим еще не успели. Отец Макарий, как блюститель порядка, поджидал у академической проходной. Пытаясь спрятать улыбку в бороде, он напомнил как можно строже: «Святки уже закончились!» От группы отделился Паша, у него хвалило дерзновения выдвинуть контраргумент: «А мы-то остались!»
— Давайте тихо, а то мне из-за вас попадет. — Инспектор уже не скрывал улыбку. Вместе шли по блестящему снежку. Ксюша указала варежкой в небо, на особо крупное светило: «Рождественская!» Многие знали, что это Юпитер, но сейчас это было неважно. Отец Макарий мысленно объединил выпуски Академии за все годы, представил себе, сколько разных ребят из невиданных и неслыханных далей объединяет это место, и порадовался, что студенты во все времена одинаковы — они по-прежнему видят в планете Рождественскую звезду, считают ее путеводной и рисуют свою судьбу, сообразуясь с ее загадочной траекторией.
- МДАиС — Московская Духовная Академия и Семинария — или Московские духовные школы — название современной МДА в период с 1946 г. по 2003 г., до государственной аккредитации[↑]