Вера умирала в казенном доме. Маленькая, высохшая, с запавшими глазами, с тонкими пергаментными руками в старческой гречке, она уже давно не вставала. Взгляд ее был обращен попеременно — на синий прямоугольник неба в белой, с застывшими потеками краски, деревянной фрамуге, на телевизор и внутрь себя. Сильно пахло хлоркой. Ее здесь толком не лечили, но и домой, конечно, не отпускали. А если бы и отпустили, уйти она никуда не могла, тонкие восковые ноги уже не держали.
— Вы здесь под наблюдением, бабусь, — говорили ей медсестры.
Каким еще наблюдением? Вот она сама себя наблюдает — это да. Все ее девяносто четыре, — все при ней, этим сероватым простыням уже ничего у нее не отобрать.
Чаще всего вспоминала себя маленькую. Как папа щекотал ее, она извивалась и хохотала. Папа, громкий, большой, с рыжими колючими усами, смеялся и пел ей:
В синем небе светляки —
Не дотянешь к ним руки.
А один большой светляк
Изогнулся, как червяк.
Папа-изобретатель, ломающий голову над чертежами с вечным двигателем, редко выходил из своего кабинета, но, когда выходил, всегда играл с ней и соседской Лялей.
Вот им с Лялей по семь лет, они несутся на санках с горы, снег забивается в глаза, в уши, они падают друг на друга и хохочут так, что от них валит пар.
— Лялька, что ж ты мне свой валенок в нос пихаешь! — кричит Вера. — Не колочу̀ до тво̀рицы!
— Чего-чего? Что ты там не колотишь?
— Не колочу̀ до тво̀рицы, — упрямо повторяет Вера.
— Какая ты глупая, Верка! Не такого слова!
— Сама ты глупая, — обижается Вера, — бабушка так говорит.
Той же зимой всю Лялину семью раскулачат и увезут вместе с другими, не дав никому взять с собой теплой одежды. Зачем-то Вера помнит это так ясно: вот папа бежит рядом с подводой и, будто сломавшись пополам, забрасывает в нее тюк с ватным пальто. Она бежит за ним, ей вслед что-то кричит мама, но Вера бежит по голубому укатанному снегу, пока дорога с размаху не бьет ее в живот.
Соседка по палате взяла пульт и вдавила мягкую кнопку:
— Прокуратура Чечни не выявила проявлений экстремизма в заявлениях главы республики Рамзана Кадырова. Ранее проверить его слова о «врагах народа» на экстремизм потребовал петербургский депутат Максим Резник, — выплюнул телевизор.
Вера закрыла глаза. Враг народа. Папа — бывший управляющий имением в Задонске, конечно, его забрали одним из первых. Папы не было четверо суток. Потом он вернулся и запретил им с мамой спрашивать о том, что с ним было. Вера все равно лезла к нему с вопросами, но он молча уходил за свои чертежи. В войну папа с мамой умерли от голода, и спрашивать стало не у кого.
— Украина напоминает лайнер, который сорвался в штопор. Экипаж вместо того, чтобы взять штурвал на себя и жать на газ, один за одним глушит моторы, заводы и целые отрасли украинской экономики. — Соседка накрутила громкость.
— Не колочу̀ до тво̀рицы, — привычно вздохнула Вера. Ей было уже за шестьдесят, когда она вдруг приехала в Никольский Храм в Каменке. И только там, подойдя к большой храмовой иконе в золотом окладе, вдруг поняла — Николай Чудотворец, боже ж ты мой, вот кого все время поминала бабушка и она сама — всю жизнь, по детской своей привычке.
Сразу на память пришел другой ребенок, уже не сама она, а маленький Саша, оставленный ими с мужем там, в мягкой киевской земле под яблонями. Жаль, что так никогда больше и не пришлось туда поехать. Лица сына уже не могла вспомнить, как ни пыталась, видела только синюю жилку на шее. Скуластое лицо мужа помнила хорошо, всего-то восемнадцать лет, как его похоронила.
— Пока украинские майданщики безуспешно ищут пропавший после оранжевой революции золотой унитаз экс-президента Януковича, в нью-йоркском Музее Соломона Гуггенхайма уже почти год демонстрируется оригинальный экспонат — золотой унитаз под названием «Америка», — опять встрепенулся телевизор.
— Ох, не колочу̀ до тво̀рицы, грехи мои тяжкие. — Вера вспомнила, как им подвели к дому канализацию и у них с мужем впервые в жизни появилась уборная прямо в доме. Не нужно было больше ходить за сараи и там балансировать на подгнивших досках деревянного нужника, не нужно делать выбор между тем, чтобы морозной ночью идти во тьму или оправляться на ведро. Хотя свое нынешнее положение лежачей вместе с твердым судном она охотно бы сменяла на зимний двор с подвешенной над ним большой масляной луной.
Когда ее увозили в дом престарелых, тоже было холодно, а луна, седая и изрытая, только проглядывала в ранних сумерках.
Вдруг что-то у Веры в груди зазвенело и распахнулось как от сквозняка, вся бессмысленная человеческая требуха сжалась, и механический завод кончился: предсердия, желудочки, внутренние шестеренки, пробуксовав, остановили свой долгий ход. Вера опять увидела смеющегося папу, папа распахивал руки и громко пел:
— В синем небе светляки —
Не дотянешь к ним руки.
— Вся средняя полоса России будет находиться под влиянием антициклона, который обеспечит высокое атмосферное давление, а также ясную и морозную погоду.