Без труб и барабанов, в смысле, без карт и путеводителя мы вышли на главной площади. Парковка, Ленин, храм — монтируются в один кадр.
По городу протекает речка, и мы наугад отправляемся ее искать: вдоль подслеповатых домиков и накренившегося забора, выбирая островки посуше. Подвело чутье местности: мы уперлись в памятник. Памятник смотрел рассеянно и отчаянно.
Надпись знакомила: Николай Федорович Федоров.
Первый русский философ, разглядевший в небе над Боровском цель человеческого существования. Он считал преодоление смерти вопросом времени и долгом человечества. В том золотом веке, о котором он грезил, человечество, повернув вспять череду рождений и смерти, сошлось бы в одной точке — воскресив первоотца. Из его философии следовало, что необходимо последовательно воскресить каждого отца, а для этого сохранить тела умерших и сведения о них. Идеальным решением ему виделось кладбище, превращенное в музей. А идеальным кладбищем — Кремль.
Мы шлепаем по бездорожью, всего в трехстах метрах от главной площади — обветшалые домики с резными наличниками в проплешинах неокрашенной древесины. Припорошенный снегом, как нафталином, город спит. При расстоянии от Москвы в девяносто километров этот город кажется немыслимым. По этому поводу есть легенда, что Святой Пафнутий вымолил такую судьбу этому краю — не процветать, дабы остаться в тиши и уединении.
Впрочем, для зануд вроде меня есть и другая версия. Когда строилась железная дорога Москва-Брянск, ее трасса сделала крюк и обошла стороной Боровск, пройдя через деревню Балабаново. По официальной версии проект железной дороги через Боровск сочли нерентабельным. По неофициальной — Боровские купцы скинулись и дали взятку ответственным лицам, чтобы дорога обошла их город стороной. Хорошие версии, одна лучше другой. Про Пафнутия даже как-то убедительнее звучало.
Впрочем, у боровских купцов могли быть на то основания. В большинстве своем они были старообрядцами. Так что жизнь, протекавшая вокруг, считалась ими греховной, и они по мере сил старались отгородиться от нее.
Так или иначе, город стал отрезан от мира и остался любимым прибежищем старообрядцев.
Немного на пустыре и отшибе — памятник Циолковскому. Трудно отделаться от ощущения, что это и есть антропоморфное изображение гения места: в валенках, чудаковатый и неуверенно сутулый, он запрокинул голову, чтобы видеть небо.
Отец советской космонавтики здесь работал сельским учителем. Однажды он сделал для детей игрушку — воздушный шар, склеенный из бумаги. Под ним — сетка, на которой тлели угли. Шар совершил несколько удачных взлетов-посадок, а после его унесло ветром и он упал на крышу амбара. Амбар сгорел. Когда дошло до полиции, погорелец не стал настаивать на открытии дела, и изобретателя отпустили с миром. Он продолжал безнаказанно изучать все, что может летать, и задумался о том, сколько топлива нужно ракете, чтобы покинуть Землю. Рассчитал — в сто раз больше, чем ракета. Впрочем, не растерялся: придумал ракетный поезд. В передней ракете — пассажиры, снаряжение и немного топлива, в остальных — только топливо. Топливо выгорает, ракета сбрасывается, поезд становится легче. По сей день эти поезда поднимаются в космос, сбрасывая ступени с отработанным топливом на казахскую степь.
Циолковский отобрал у космоса заглавную букву. Космос — это больше не идея совершенного порядка, даже мыслить о котором было кощунством. Космос Циолковского — пространство, которое предстоит освоить и населить. Идеей населяемого космоса он заразился от Федорова, а у того были свои аргументы: всем воскресшим будет тесно на Земле.
Мысли обоих нашли свое воплощение в реальности и пересеклись уже совсем в другом городе. Придуманную Циолковским ракету воплотил Королев. Придуманный Федоровым музей-пантеон для будущего воскрешения — Красин. И Гагарин, первый испытатель этой самой ракеты, произносил свою торжественную речь, стоя на стене Мавзолея, прямо над головой первого отца, ждущего своего воскрешения.
У Боровска много историй, и совершенно не востребован путеводитель: они осели фресками на стенах его домов. Бытовые зарисовки и исторические эпизоды открывают сквознячок из Боровска минувшего, отражения которого множатся, как в зеркалах. Все эти картины и картинки, которых в городе набралось уже больше сотни, выводит трепетной рукой Владимир Овчинников.
Это отдельное наслаждение — неожиданно натыкаться на его фреску. Ловить на себе взгляд несуществующей кошки с картонки, вставленной в провал окна заброшенного дома. Улыбаться, разбирая подробные комментарии к Глобусу Боровска. Подглядывать, как купеческое семейство пьет чай.
Штукатурка фресок лукаво трескается, время мстительно напоминает о себе. Обаяние затерявшегося во времени и пространстве города не вечно. Но еще можно успеть взять билет на электричку до Балабаново, а оттуда на переполненной маршрутке по проселочной дороге — чтобы унести с собой образ этого странного места.
Фото с официального сайта города Боровска