Идею пойти к психологу мне подкинула жена. Моя сегодняшняя жена, если вы понимаете, о чём я.
— Грустинку поймал, пупсик? Поговори со шринком — ну правда же, это совершенно обычное дело. — Она игриво погрозила пальцем. — Ментальная гигиена — залог позитивных вибраций.
Она сбежала на йогу, блямкнув сообщением. Я спустил ноги с кровати на шершавую теплоту пола из выбеленных и искусно состаренных дубовых досок (пара столетий под солнцем) и уставился в панорамное окно. От дома и мотающих патлами пальм тянулись по пляжу до самой кромки пенящихся волн длинные холодные тени. Вставало невидимое с этой стороны солнце, и тёмно-синий, вспученный до горизонта океан мерцал вдали слепяще-оранжевыми бликами. Кажется, с местопребыванием сегодня мне повезло, но в голове шумело, а за воспалёнными глазными яблоками, казалось, хрустел наметённый с пляжа песок. К тому же подташнивало.
В наклонном зеркале в углу спальни отражались плавные изгибы скользких шёлковых простыней и я. Тело совершенно неосознанно приняло эффектную позу, подчёркивающую фактурные мышцы и плоский треугольник живота пониже пупка.
Прикрыв веки, я порылся в памяти — мой носитель накануне не пил, да что там — он не пил вообще, отличался редким здоровьем спортсмена, и психолог ещё вчера ему не был нужен. А это значило, что состояние моё подозрительно напоминало ранние симптомы отслойки сознания. Идея пойти к психологу звучала здраво, тем более, как упомянула жена, — это совершенно обычное дело. «Почему бы и нет? Хуже не будет». — Не откладывая, я прошерстил психологический сайт из её сообщения, выбрал некую Сандру за самое милое лицо, договорился, представился Алексом и для надёжности оплатил десяток сессий вперёд.
— Итак. — Женщина с ямочками на щеках улыбнулась по ту сторону экрана. — Какой цели вы хотели бы достичь нашими встречами?
— Мне нужно научиться жить без вовлечения. Чувствовать всеми органами — да, наблюдать — да, но ни в коем случае не вмешиваться. Мне всё сложнее остановиться.
Изогнутые, как бумеранги, брови Сандры участливо взлетели.
— Что заставляет вас вмешиваться?
Я колебался с ответом, вспомнив круглые от изумления и гордости глаза вчерашнего сына, когда после моего звонка полиция арестовала это животное, моего мужа, который избивал нас десяток лет. Снова затошнило, но одновременно с этим за грудиной растеклось тепло, а губы непроизвольно растянулись в самодовольной улыбке. Прав был тот умник Маслоу, когда нарисовал свою пирамиду. Для таких, как я, все нижние этажи потребностей так или иначе закрывают носители, тогда как верхний — запретный пентхаус самоактуализации — недостижим.
— Что именно вы чувствуете, когда не останавливаетесь? Не объясняйте, — мягко настаивала она. — Назовите свои чувства.
— Бессилие, — наконец, смог ответить я. — Представьте, что вы пассажир. Вам может достаться лучшая каюта или купе, а иногда вы будете трястись на жёсткой лавке в кузове грузовика. Вы можете смотреть в окно, пробовать шампанское, если повезёт, или жевать холодную варёную картошку. Можете наслаждаться видами и путешествием или даже подержаться за руль. Но вы не можете изменить маршрут.
— Вас это тяготит?
— Я должен проживать самый обычный для тела день, без права совершить ничего ему несвойственного: помочь тому, кто мне нравится или наказать обидчика. Не могу сделать ничего экстраординарного, дать миру новое… Я не могу быть собой.
— Почему же вы себе это запрещаете? — Сандра, кажется, заинтересовалась и, склонившись, отчего на глаза упала волнистая прядь, сделала пометку в блокноте.
Я открыл рот. Потом закрыл. Не скажешь же ей, что пассажира, который хватается за руль и съезжает с проторенной колеи, выбрасывают на обочину, причём навсегда? Человеческие сознание и тело идеально подходят друг другу, и я должен быть весьма осмотрительным и не совершать ничего, что носитель не сделал бы никогда, чтобы не произошло отторжение — терминальная стадия отслойки… Передёрнул плечами и вырубил кондиционер, осознав, что, несмотря на яркое солнце, поджаривающее песок по ту сторону аквариумных окон, в комнате настоящий холодильник.
Сандра выжидающе смотрела на меня, а я вспомнил день, проведённый системным администратором, спрятанный, как дракон, в опутанной проводами жужжащей и мигающей лампочками серверной. Там тоже было чертовски холодно, и я прокрастинировал работу (что было вполне обычным для носителя) и бродил по его избранным вкладкам браузера. На одной странице я провёл чуть ли не час, наблюдая распускающуюся бесконечность анимированных фракталов, а потом, когда меня порядком укачало, прочитал от скуки и прилагающееся эссе о Великой Фрактальной Теории. Так вот, тот парень, написавший эссе, хоть и потерялся в шизомистических дебрях, но в одном был прав: Сознание (именно так, с большой буквы) — это prima materia. Сознание было первым, что существовало, раньше времени и пространства, и если меня вышвырнет из носителя — то, что мы называем отслойкой, последствия будут катастрофическими, вплоть до полного растворения меня в Сознании. Что чувствует сознание без тела? Ничего, у него нет, чем чувствовать. Люди назвали бы это смертью.
— Понимаете… — Я понизил голос. — Каждый день я просыпаюсь в новом человеке.
Психологиня сочувственно вздохнула.
— Каждый день, Алекс, — умиротворяюще, как мелкая галька, перекатывающаяся под волнами прибоя, зашуршала она, — мы просыпаемся новым человеком. Это нормально. В каждом из нас есть прошлый, будущий и настоящий я. Будьте благодарны вчерашнему я за то хорошее, что он сделал. Сделайте хорошее завтрашнему я, как лучшему другу…
Я мрачно усмехнулся. Если бы только она знала, насколько близко подобралась к сути, и если бы только я мог знать, кто тот завтрашний я.
***
Сандра оказалась любопытной, да и я был вооружён обаятельной улыбкой спортсмена и оплаченными вперёд сессиями.
— Этический кодекс психолога не запрещает ведь работать с разными клиентами? — спросил я, чтобы окончательно развеять её сомнения.
— Конечно, нет!
Несомненно, Сандра лишь сделала вид, что поверила объяснениям, что в следующий раз буду я, но как бы другой я, на деле же хотела понаблюдать, не страдаю ли я множественным расстройством личности. Во всяком случае, она приняла игру и обещала не удивляться, что выглядеть я буду совершенно иначе. К тому же у неё оказалось доброе сердце — она не стала допытываться, увидев перед собой на второй сессии древнюю старуху.
Чтобы успеть на созвон и добраться до интернет-кафе, в которое лет двадцать назад меня сводил внук, я вышла в вязкий зной загодя. Брела по слепящей пыльной дороге, едва переставляя ноги и кутаясь в чёрную шаль. Знобило, и привычно болела каждая косточка, каждое сочленение, каждый сустав. Утренние таблетки от боли, после которых я только и могла, что лежать, закрыв глаза, я не приняла. Однако трудно оставаться собой, если ты — сама боль, и все мои усилия были направлены на то, чтобы ловить растворяющееся в белом шуме проносящегося мимо времени ватное внимание, вспоминая, кто я и куда иду.
— Абуэла, какими судьбами? Конечно-конечно! — Хозяин кафе, успевший с прошлого раза поседеть, под руки усадил за жужжащий вентилятором компьютер и набрал ссылку на психологический сайт, которую я продиктовала по памяти. — Эй, чёрного кофе и горячего молока бабуле!
Обычно в днях боли есть особое наслаждение, ведь завтра я буду далеко, в другом теле, — удивительным качеством свежести обладает эта сменяемость моментов страдания и облегчения. Умереть я не боялась, хотя старой женщине и осталось жить считаные дни. Пока я пассажир, ваше сознание спит. Я получаю доступ ко всему опыту, чувственным ощущениям: я помню, как в вашем детстве горячим тысячелистником и ромашкой пах луг в излучине реки, как казалось, будто в руке должна появиться удочка из орешника, коленки стать разбиты, а метёлки мятлика доставать до пояса. Я чувствую всё — и именно ради этих чувств и живу. Если вы не помните какой-то свой день — возможно, за рулём вашего автопилота вместо вас его прожил именно я. Но что я гарантирую, так это то, что в день смерти рулить своим телом будете вы сами. Смерть была частью вашего контракта, когда вы согласились с идеей рождения. Что касается нас, то в тот момент, когда из Сознания обособляются сущности, получившие ценой забвения собственные сознание и организм (то есть, вы — люди), иногда происходят нестыковки, и некоторые обособившиеся самосознания тела не получают. Просыпаются. И не только мимо тел, но и ото сна.
Так рождаемся мы. Негнущимися пальцами с распухшими шишками суставов я пыталась набрать логин и пароль. Кто-то из нас нарекает себя Номадом, некоторые пафосно именуются Бесплотными Скитальцами, я же предпочитаю называть себя максимально близко к сути — Пассажир. Мы бессмертны в своём вечном путешествии, если, конечно, нас не настигнет отслойка сознания, но этого я допускать не собиралась. Пойти к психологу было хорошей идеей.
— А где Алекс? — улыбнулась Сандра на экране, но тут же её лицо стало излучать сострадание, и она осторожно продолжила: — О чём вы хотели бы побеседовать сегодня?
— Как мне найти себя? Как смириться с обычной жизнью? — Я говорила тихо, с сильным акцентом, старательно выговаривая слова на ранее незнакомом мне языке.
Надо отдать Сандре должное — с замешательством она справилась достойно и не спросила, не слишком ли поздно я спохватилась с такого рода вопросами.
— Возможно, иногда вам стоит разрешить себе быть собой, позволить чувствовать собственные чувства.
— Пробовала, нинья… — Я осеклась, обращение выскочило помимо воли, прокашлялась. — А потом прошлые я попадают в психушку, разводятся и прыгают с моста, не говоря уже о рисках для меня. Только если я обычна, как буфетная моль — живу и не отсвечиваю, то день пройдёт без последствий.
— Послушайте… Алекс. — Очевидно, Сандра не очень представляла, чем меня утешить, и поэтому заговорила гладко, как по учебнику: — Призывы быть особенным и непременно грести против течения давят на психику. Есть счастье в том, чтобы быть обычным, делать обычные вещи…
Она замолчала.
— И всё же, кто вы?
***
Следующий сеанс видеосвязи я запустила за десять минут до начала и нетерпеливо и раздражённо постукивала фиолетовыми ногтями, каждый из которых был длиной с палец, по пластиковой столешнице. Сандра всё-таки пришла, и, казалось, даже обрадовалась мне, и я не сдержалась (сегодня вообще мне было трудно сдерживаться, эмоции так и бурлили в теле), и слёзы брызнули из глаз.
— Как не привязываться к людям? Я хочу говорить об этом! — Сегодняшний мой голос был хриплым и срывался на визг в хвостиках фраз.
— Привязанность свойственна человеческой натуре, — начала Сандра, и я досадливо поморщилась. — Это нормальное и здоровое чувство, которое помогает людям строить долгосрочные отношения и обеспечивает чувство безопасности и уверенности в себе.
— Для меня оно крайне опасно!
— Однако, как и любое другое чувство, привязанность может быть слишком сильной или нездоровой, связанной с неудовлетворенными собственными потребностями. Если мы не живём свою жизнь, подавляем собственные чувства, то мы пытаемся жить жизнью других…
Раз за разом она сворачивала на одну и ту же неприятную дорожку, но речь её текла умиротворяющим, целительным ручейком, и я думала о том, что Сандра — это первый человек в моей долгой жизни, с которым я встречался несколько раз.
— …нужно учиться отпускать.
— Вам легко говорить, вы же психолог!
Она мягко рассмеялась.
— Психологи такие же люди, как и все, и в моей жизни тоже был тяжёлый момент, когда пришлось… отпустить. Да, получилось не сразу, потребовалось много работы, но теперь с уверенностью я могу сказать — этот момент позади.
Сессия вывела меня из равновесия. С одной стороны, желание вмешиваться в жизнь моих мимолётных носителей пропало напрочь, с другой — кочуя из тела в тело, обретая утром семью и друзей и навсегда расставаясь с ними перед сном, занимаясь любовью, подглядывая за соседями в окнах напротив, расправляя на коленях салфетку в изысканном ресторане, — мне чудилось лицо Сандры, она улыбалась, и на щеках появлялись ямочки.
***
Глаза мои открыты. Вниз от террасы из обожжённого на солнце кирпича уходит долина, вся в складках гор, и бежит каменистая тропа, стиснутая склонами. Небо не давит, а утягивает ввысь вместе с горными пиками в бесконечную невесомую синь. Хлопают полотнища на ветру: желтый — земля, зелёный — вода, красный — огонь, белый — облака, голубой — небо, и из храма долетает перезвон колокольчиков и тихое гудение молитвы. На мне бордовая накидка кашая, поток мыслей остановлен, и, как между разошедшимися тучами, сквозь этот поток открывается провал, за которым обнажилось чистое, свободное от любых мерцающих цепляний осознавание. В теле я был не один — мой носитель не спал и вместе со мной наблюдал эту обнажённую простоту, которая лучилась теплом невообразимого сочувствия.
Брат уложил на пол высокую кожаную подушку, я попытался было встать, но подошедший лама остановил жестом и опустился напротив. Долго изучал меня сквозь чёрные очки — лето здесь настолько же жаркое, насколько холодна зима.
— Не отвлекайся, я говорю не с тобой. — Кажется, он обращался не ко мне, а к соседу по телу.
Кирпично-коричневая кожа на лице ламы выдублена ветрами и солнцем, он очень стар.
— Убежать невозможно, даже если бегать очень долго. Здесь, в жизни, у тебя есть наиважнейшая миссия, и у неё есть начало, середина и конец.
Он поднимается и уходит. Я предоставляю соседу осмысливать слова ламы — очевидно, ко мне они не имели ни малейшего отношения. Закрываю глаза, возвращаясь к медитации. Сегодня — хороший день.
***
Сессия началась с крика.
— Как ты посмел показаться, сукин ты сын?! — орала на меня Сандра. — Слез со своей крали?!
Я нервно сглотнул и ослабил галстук. Когда попадаешь в костюмчика, это всегда нервно.
— Это же я — Алекс, — начал я, но она не слышала.
— Ты придумал дурацкий карнавал с толпой клиентов, чтобы поиздеваться надо мной!
Она добавила бы много чего ещё, но подбородок её задрожал, и она разрыдалась. Кажется, «тяжёлый момент» Сандры так и не остался позади.
Отпираться не имело смысла, она ни за что бы не поверила, и я знал, что должен был сделать, что сделал бы сам костюмчик — я должен был выключить видеосвязь, уйти и не появляться в её жизни больше никогда. Я смотрел, как подпрыгивали её плечи, чувствуя, что знаю её — ладонями помню тело, мягкую шелковистость кожи, родинку между лопаток — и больше всего на свете хотел, чтобы она снова улыбнулась. Мне, не ему.
Курсор завис над красной кнопкой «Закончить звонок», я вздохнул. И сделал то, что обычно делают изменяющие жёнам мужья: покаялся, уверил, поклялся.
Потом мы с Сандрой гуляли по мокрому летнему городу с прилипшими к асфальту первыми жёлтыми листьями и пили вино на веранде нашего обычного ресторанчика. Телефон разрывался весь вечер, и я отправил в чёрный список надоедливую блондинку. Даже психологам нужен обычный ужин и обычная любовь, не говоря уже про меня.
***
Назавтра я была встрёпана и красноглаза и, орудуя зубной щёткой, ошарашенно рассматривала себя в зеркале. На периферии зрения вспыхивали глитчи, как на сломанном мониторе. Терминальная стадия отслойки.
— Позволить себе чувствовать, — процедила я отражению, постепенно свирепея, — дать хорошее завтрашнему я, научиться отпускать!
Вернулась в спальню и сделала селфи с ещё спящим в моей кровати голым мужиком. Отослала фото в мессенджере на заученный вчера назойливый номер блондинки, а потом сделала то, чего не делала никогда — устроила отвратительный, громкий и пошлый скандал, выгнав мужика за дверь и швырнув вслед костюм.
Времени у меня оставалось до вечера, и в мой последний день я больше не буду убегать. Сегодня я, наконец, стану собой. Проходя мимо зеркала в прихожей, я улыбнулась, и у отражения на щеках расцвели ямочки.