В сентябре 2022 года мы провели писательский марафон «CWS-Отражения», в течение которого мы занимались самоисследованием, тренировали писательскую оптику, искали собственный угол зрения, уникальные стиль и интонацию. Представляем избранные тексты, написанные участниками марафона.
Екатерина Климовская. Без названия
Прошло десять секунд — ровно столько нужно опытному шаману для вхождения в транс. Но он-то пока ещё кууш 1 — салага, юнец, щенок. Без рух-тяя ему не обойтись. Юноша принял настой из рук старшего шамана и отпил. Терпкий, пряный, с горчинкой вкус, словно он попробовал сам лес.
— Теперь смотри и слушай, кууш. И молчи, — велел старший и подкинул дров в костёр.
Где-то за горами уходило на покой солнце, на прощанье окрашивая вершины пастелью. В долине же было сложно разглядеть хоть что-то сквозь густой частокол, окружающий поляну. Кучка куушей жалась к костру, тихо ожидая Испытания. Ученики, так же молча, сидели поодаль. Одни держали бубны, другие — варганы, а у кого-то в руках были таинственные полотняные мешочки. Старшие же ушли к ютуту2 Верховного.
И вот, когда уже и горы окутал мрак, из ютута вышел один из старших — Хар-Мага. Он махнул рукой, и первый удар бубна отдался в груди молодого кууша. На поляну одна за другой в такт бубнам вышли звериные фигуры старших, окружая юнцов плотным кольцом. Они медленно раскачивались, подняв руки, словно подражая деревьям. Постепенно темп становился всё быстрее, а кольцо всё размытей. Куушу казалось, что и его сердце обратилось в бубен — оно стучало так же громко и быстро.
Вдруг и звуки, и танец оборвались. Старшие замерли. Несколько учеников бросили что-то в костёр. Тот громко треснул, выпуская разноцветный дым, и в круг с воем ворвались двое: Верховный и Хар-Мага, бывший некогда его учеником. Снова застучали бубны, кольцо ожило, а две оленьи фигуры заскакали-завертелись в ритуальном танце.
Кууша колотило. Едкий дым щипал глаза, в горле пересохло, а бубен в груди заглушал все прочие звуки. Золотисто-коричневые силуэты двух шаманов то сливались, то рассыпались, то затем опять становились единым целым. Старшие рычали, фыркали, гоготали, скакали и мелькали. Кууш заметил, как к этой какофонии примешались звуки варганов и горлового пения. Он прислушался, стараясь зацепиться за них, словно утопающий за ветку. Но тщетно. Пение затягивало в свой водоворот гортанных звуков, пыталось поглотить. А варганы плетьми избивали мозг.
— Дыши!
Что? Он повернул было голову, чтобы найти нарушителя ритуала, но тело не слушалось — оно стало тяжёлым, вялым, почти бессильным.
— Смотри!
Да кто же это?!
— Будь смиренен!
Что ж, хорошо…
Кууш уставился на танцующих и сделал череду медленных, глубоких вдохов и выдохов. Теперь сердце больше не рвалось на свободу, будто загнанный зверь, а билось в темпе дикой музыки. Юноша почувствовал, как звуки быстрой рекой текут сквозь него. Силуэты, дым и свет складывались в причудливые узоры. Вот он видит дивный цветок. А вот морду дикого зверя. Мотылёк. Дерево. Женщины. Цапли. Листья. Барс. Волк. Олень!
Золотой олень прыгал вокруг кууша то отдаляясь, то приближаясь. Юноша протянул руку. Тот отскочил и обернулся. Иди за мной. Кууш встал и ступил на серебристую тропу, расстелившуюся под ногами. В траве мерцали звёзды. С небес глядели боги.
Он шёл и шёл, пока не оказался на самой вершине горы Атау-Шакла. Там его уже ждали. Мать, отец, братья… и та, что предназначалась другому. Олень ударил копытом, и они преобразились. Теперь пред куушем стояли духи. Один из них — зелёный старик — выступил вперёд. Долго смотрел он на юнца.
— Что, не признал старого Шангу? А ведь мы встречались! — насмешливо пророкотал он. — Ну, бывай, уутан!
Лесной хозяин отвесил парню щелбан. Мир опрокинулся. Олень подхватил юношу и понёс вниз, туда, где у костра плясали звери.
***
Чьё-то касание вывело его из транса. Верховный! Из-под оленьей маски смотрели чёрные глаза.
— Встань, уутан Шанг-Дуу, и ступай за мной.
Он встал и последовал за Верховным в его ютут. Теперь он больше не безымянный кууш. Теперь он ученик шамана. Да не простого, а самóго Верховного!
Татьяна Костакова. Дюже хороша
Варвара Никифоровна вальяжно разместила волны своего тела на небольшой табуретке — расправила образовавшиеся замины. Провела руками по байковому, темно-синему в бордовый цветок, халату.
Сегодня утром, проходя по переходу в метро, она удачно заметила халат на развалах и схватила, даже не примерив, лишь на глаз оценила размер и вырвала из рук у замешкавшейся — достававшей деньги — Ангелины Владиславовны из первого подъезда. Эти вечно печальные — чернильные волосы. А халатик-то — 750 рублей. С запахом. Добротная материя — не чета нынешней синтетике.
Торговцев давно искоренили — выгнали из центра города. А эти как тараканы набежали, расставили лотки — всё для тепла и уюта сметанного тела дородной Варвары Никифоровны.
Алые войлочные тапочки и алые шерстяные чулки были куплены там же — на лотке в переходе метро, и теперь красовались на тяжелых ногах-столбах; чуть приспущенные, гармошкой обхватывающие, они смешно покалывали круглые пятки.
ЖЭК уже неделю не включал отопление, в квартире царил каменящий воздух — он прокрадывался всё глубже к костям женщины, приходилось каждый день звонить на горячую линию управляющей компании, жаловаться — требовать. Войдя в квартиру с покупками— чуть раздраженная — с бумажными пакетами в руках, Варвара Никифоровна бурлила себе под нос. Тоже мне модные экологи. С лотка да в крафт. Лучше бы по старинке в цветастый пластиковый завернули — хоть мусор в него сложить. А с этим что прикажете делать?
И вот теперь, сидя на внучкиной табуретке, утепленная в обновки, она всматривалась в своё отражение в зеркале платяного шкафа. Волосы башней возвышались над высоким широким лбом. Не зря зашла в парикмахерскую! Густые брови то и дело коршуном взлетали вверх — грозовой тучей спускались вниз. Полные губы капризно надувались и кокетливо растягивались в игривой улыбке. Варвара Никифоровна поворачивалась то одной, то другой щекой, изучая себя, чуть покачивая плечами. Руками гладила своё отражение.
— Ба, да ты класная, как цветок имбиля! Класная-классная! — Раздался щелчок открываемого замка входной двери, в комнату вихрем, не снимая алого комбинезона, влетела малышка лет четырех. Плюхнулась к бабушке на колени, достала из кармана халата уже припасенный для нее леденец. — Класная-классная! Вот так волосы у тебя! Тепель ты не снежинка!
Черт возьми, хороша! Дюже хороши! Огонь!
Варвара Никифоровна улыбнулась отражению. Заветное тепло наконец-то проникло в её дом. Очень кстати зажурчали батареи — можно и комбинезон снять с Викули.
Наталья Санина. Тапочки
Я заглушаю пустоту в комнате голосами из фильмов, похожих друг на друга и таких же одинаково бессмысленных. По вечерам открываю бар с десятком запечатанных бутылок, состаренных пылью, но ничего не пью: это для гостей. Для когда-нибудь гостей.
На кухне выключается чайник. Две ложки кофе. Просто кофе без сахара. Я делаю глоток и оставляю его стоять на столе. Потом.
В ванной бьет в глаза прошлое: белый потолок, белый пол, белые стены. Слишком светло. Так слишком, что холодно.
Я зажмуриваюсь — кожа комкается под глазами.
— Мамочка, мы пойдем сегодня на батуты? — Лерка обвивает меня своими тоненькими ручонками и пыхтит мне в живот.
— Милая, я не могу, ты же знаешь. — Я глажу ее по голове: у нее такие мягкие волосы, какие бывают только у детей. — Сегодня мне на операцию привезут одного дедушку… Если я не сделаю ему операцию, он умрет.
— Если ты не пойдешь со мной на батуты, — она разжимает объятия, с вызовом задирает голову вверх, всматриваясь в меня внезапно колючим взглядом, — я… я… я тоже умру!
— Не говори глупостей. — Я отвожу глаза. — Папа сводит тебя на твои батуты! Правда, пап?
— Конечно, свожу! — Муж подмигивает мне, присаживается перед Леркой на корточки, обнимает ее маленькие ладошки своими большими. Она не смотрит на него — елозит взглядом по полу: все еще дуется.
— Сильно не хулиганьте! — кричу я уже из коридора, пытаясь одновременно надеть туфли и плащ. — Все, я ушла. — Дверь за мной захлопывается.
В кухне звонит телефон, как скальпель, вспарывая тишину настойчивой трелью. Она раззванивается по всей голове. Так стремительно, так нагло, что мне хочется стать глухой. Пожалуйста, не сейчас. Не сейчас. Пытаюсь заткнуть телефон и задеваю чашку. Коричнево-черное пятно расползается по полу. Я не останавливаю — пусть. И кофе рисует две фигуры: им весело — они прыгают, держась за руки.
Привычными движениями снимаю перчатки, маску, шапочку, костюм и выхожу в коридор. Сирены голосов, топот ног, повизгивание колес несущихся куда-то каталок.
— Мария Николаевна, вы уже знаете? — Кто-то останавливает меня в коридоре. — Пожар в торговом центре. С обрушением. Тяжелых везут к нам — готовьтесь!
Слова пулей врываются внутрь меня, пробивают ткани и застревают в сердце.
— В каком торговом центре? — тихо спрашиваю я. Но уже знаю, в каком. В том самом, где… Меня подхватывают чьи-то руки — и я отключаюсь.
В безжизненном, уныло-бежевом коридоре — две пары тапочек. Маленькие розовые и большие синие. Они ждут. Всегда будут ждать.