Когда началась война, они решили, что если объявят мобилизацию, он сразу уедет. Жена тогда сказала, что рожала двоих детей не для того, чтобы растить их сиротами. Он нужен им живой и вообще не отвертится, потому что она не собирается в одиночку воевать с сыном над домашкой по математике. Новости о мобилизации появились неожиданно, кажется, в среду, потому что была его очередь забирать дочку с танцев. С того дня время ускорилось как минимум до второй космической. Обсудили план действий с женой, собрали вещи, он снял деньги в банкомате за углом, усадили и объяснили все ошарашенным детям, поругались с родственниками в ватсапе, он сел на такси и доехал до конца автомобильной очереди на границе с Казахстаном, отстоял пятьдесят часов в пробке без сна, уговаривал таксиста остаться, каждый раз скармливая ему по пять косарей. Прошел границу, сел на автобус, потом на поезд, потом на такси, потом на самолет. Пограничнику на вопрос «Цель поездки?» ответил унизительное и лживое «Туризм».
Он не мог остановиться и ходил по незнакомому городу часами, натыкался на непривычные деревянные ставни ярко-голубого цвета, венки на дверях когда-то белоснежных домов, огромные раскидистые пальмы и развалины очередного древнего поселения, выхватывал куски вывесок на английском, кофе, фреш, сувлаки. Больше всего резала синь моря, она показывалась из каждого перекрестка, и у него сразу же слезились глаза. Жарко было настолько, что другие мысли и чувства задвигались на второй план, обезвоженный организм посылал сигнал бедствия, и в голове тупо стучало: «Как же жарко! Как же, блять, жарко!» Изредка он заходил в минимаркет по пути, доставал маленькую, с испариной, бутылку воды из холодильника, немо протягивал ее кассиру, тот показывал стоимость на кассе и говорил заученные дежурные фразы, прекрасно зная, что его не слушают. Город кишел сувенирными лавками и туристами, солеными, румяными, неторопливыми. Он дичился этого, дичился их всех, старался переходить дорогу или заворачивать за угол, завидя соломенные шляпки с огромными, в пол-лица, солнечными очками. У него даже была отличная от них униформа: он ходил в плотных джинсах, спортивных кроссовках и черной футболке — что, учитывая особую кровожадность местного солнца, было сродни медленному самоубийству, но зато он не был туристом. На местного он, впрочем, тоже не походил. Когда он выбивался из сил или чуть не падал от солнечного удара, он возвращался в свое временное жилище, полупустую студию с разобранным диваном, и погружался в поток сообщений из всевозможных соцсетей и новостных каналов. Он не считал себя наивным, но каждый вечер жадно вбирал в себя многословные статьи, выступления политологов и экспертов, агрессивные и миролюбивые комментарии к новостям, лишь чтобы найти доказательство, что можно вернуться. Его не было.
В …цатый день скитания он оказался беспомощен против жары и скрылся в тени арки градообразующего храма. Он сел на каменную скамейку и огляделся, людей практически не было. Старинный храм с высокой колокольней и многочисленными пристройками по всем туристическим параметрам проигрывал морю, которое кокетливо блестело, шептало и манило обещанием прохлады, легкости, забвения. Они собирались съездить на море каждое лето, но сначала надо было выплатить ипотеку, и отремонтировать дачу, и поставить брекеты сыну. Теперь же вина плескалась и искрилась в нем, разливаясь его собственным бездонным морем каждый раз, когда взгляд выхватывал кусочек пляжа, усеянного лежаками, зонтиками и пестрыми полотенцами. Он огляделся в поисках таблички с названием, краем глаза выхватил St. Lazarus. Святого Лазаря, значит? Интересно, это тот самый, которого воскресил Иисус? Которому даровали новую жизнь? Лазаря, Лазаря — это имя заставило вспыхнуть полу-выетое временем воспоминание: жена сидит в постели, дочитывает книгу «кто-там Лазаря» и просит не выключать свет, осталось совсем чуть-чуть. Он тогда рявкнул на нее, сказал типовое «Мне завтра в шесть вставать на работу, можно хотя бы поспать спокойно?» Это была ошибка. Вспоминать — большая ошибка. Все это время он жил на быстрой перемотке, пытался не оглядываться, не анализировать и, главное, не вспоминать — иначе боль из одного маленького слова, из одного воспоминания разрастается в нем, пускает корни в сердце, голову, конечности, берет полный контроль над телом.
Он с тяжестью откинулся и уперся затылком в холодный камень храма. С закрытыми глазами легче видеть их: жена суетится на кухне и собирает пакет с едой в дорогу, сын пытается найти любимое видео на ютьюбе, чтобы показать ему, и смеется, дочка звонко выбила все карандаши из подставки, лишь чтобы достать один-единственный, нужный ей. Он сказал: «Такси будет через семь минут» — и поймал испуганный взгляд жены. Она мгновенно надела улыбку для детей и сказала: «Папа уезжает. Давайте посидим на дорожку». Дочка села к нему на колени и прошептала: «А ты мне привезешь что-нибудь?», сын не полез с объятиями, потому что «уже взрослый», но встал всего в десяти сантиметрах от него с такими большими удивленными глазами, явно не ожидал, что не успеет показать то ржачное видео папе. Жена села напротив, вся — тревога и страх, скрытые за обороной хрупкой улыбки, тянет к нему руку.
«Да, давайте. Просто посидим», — выдохнул он в жаркий хрустящий воздух.