Разговор за столом шел обо всем на свете. Большую часть встречи с коллегами Бриз промолчала, хотя пару раз ей хотелось ворваться в обсуждение с метким жизненным наблюдением, поразить всех своим остроумием. Вот и сейчас снова слова поднимаются из живота, постепенно наполняют грудную клетку, словно пена в бутылке с газировкой, горло напрягается, язык и гортань ждут сигнала от мозга, но момент упущен — крышечку резко одевают обратно на бутылку — пена слов упирается в невидимую преграду. Бриз успевает издать тихий звук, коллега замечает, значит, нужно резко отвернуться, чтобы он не увидел ее глаз и не прочел в них неловкость. На что бы посмотреть. Точно — настенные часы над входом. На циферблате изображено ночное небо: белые звездочки на черном фоне, стрелки не двигаются. Так, теперь можно резко оглянуться в сторону того, кто обнаружил твою нерешительность, притвориться, что услышала какой-то звук, вздернуть бровь — а все, тебя снова никто не замечает, можно расслабиться, но не получается. В чьем-то бокале нервно дрожат отблески оранжевых лампочек, кто-то резко смеется за соседним столиком, жужжит кофемолка, духи у коллеги напротив так сильно пахнут, что их даже через стол слышно. Бриз надоело изводить себя стеснением, но и уйти пока нельзя. Она расстегивает верхнюю пуговичку цветочной блузки, поправляет выбившиеся из причёски пряди волнистых волос, незаметно зевает, из-за чего в ее серых глазах появляются слезы. Разговор за столом становится более размеренным, темы меняются не так быстро. Один из коллег рассказывает про запуски новых ракет в космос, другой — про переселение на ближайшие планеты. Устав бояться, Бриз все-таки вклинивается в беседу. Обсуждение космоса вызвало в ней воспоминания об отце. Он работал бухгалтером на заводе по производству различной оптической техники, постоянно задерживался допоздна и очень часто, особенно в теплое время года, вечерами уходил на крышу дома, чтобы понаблюдать за звездами. Астрономия была его страстью. У него было несколько телескопов, он знал названия всех созвездий и куда нужно смотреть, чтобы увидеть планеты.
— Я всегда просилась с ним на крышу, но он никогда не брал меня с собой, наверное, боялся, что я что-нибудь сломаю. Хотя, возможно, ему просто нужно было одиночество, чтобы сосредоточиться. Нет, он не избегал меня: он находил время на игры со мной, по выходным всегда водил меня погулять и посмотреть на город. И вот однажды он все-таки взял меня с собой. Как сейчас помню все ощущения той ночи. Я старалась быть максимально серьезной, терпеливой. Папа показал мне луну: такую четкую, желтую. Даже не верилось: из-за близорукости я с трудом видела детали предметов в пяти метрах, а тут каждый кратер был виден с невероятной четкостью. Я была заворожена. А потом папа долго искал что-то на небе, настраивал резкость, подкручивал зажимы, и, наконец, дал мне посмотреть: я не поверила своим глазам — это был Сатурн. Крохотный зеленоватый кружочек с ободком. Меня бросило в дрожь, не знаю, от величия космоса или просто похолодало. Папа накинул мне на плечи свою кофту. Вскоре я согрелась, может, от охватившего меня счастья. Так мы и сидели: молчали, смотрели на небо. Его бездонность словно отрывает тебя от земли, возвышает, засасывает. Наверное, из-за этих ощущений папа так любил свое увлечение.
Бриз умолкла, ее слушали внимательно, почти не перебивали, наверное, потому что она и так редко говорила. Бриз допила сок, выждала минут пять и начала собираться. Все приличия соблюдены — наконец-то можно уйти. Бриз встала из-за стола, накинула кардиган, весело попрощалась с теми, кто остался, и направилась к выходу, предвкушая момент, когда она сможет вдохнуть вечерний воздух, не сдобренный едким запахом чьих-то духов. Перед тем как шагнуть за порог, Бриз бросила взгляд на настенные часы: вблизи стало видно, что на циферблате изображены вовсе не звезды, а какие-то жучки, из-за выбранного стиля рисовки больше похожие на кляксы.
Бриз отбросила идею вызвать такси или поехать домой на автобусе и пошла пешком, не столько потому, что вечер был теплый, сколько из-за того, что она уже насытилась человеческим обществом.
Неужели они поверили в эту слащавую сказку? Не было никакого отца, вернее, был, конечно, но Бриз никогда его не знала. Не было ни той ночи, ни звезд, ни крыши, ни ночного неба, ни телескопа. Не было никакого тепла и счастья. Была только тьма бескрайней пустой Вселенной и ненавистное одиночество. Иногда настолько невыносимое, что проще соврать и хотя бы на мгновение ощутить себя не собой. Бриз шла от фонаря к фонарю — маленькие фальшивые солнца, заточенные в стеклянные плафоны. Но вот стройный ряд столбов закончился, Бриз вышла на открытое пространство между невысокими домами.
Бриз подняла голову и поискала луну — та была в самом начале цикла, поэтому не гасила своим светом звезды. С этим куда лучше справлялась городская иллюминация, но все же какие-то звезды были видны. Вернее, прошлое этих звезд: ведь они испустили свой свет уже очень давно, но только сейчас он дошел до наших глаз. Значит, в космосе точно есть место, из которого видно Землю тридцатилетней давности. Если б можно было понаблюдать оттуда за нашей планетой в невозможно мощный телескоп, который бы позволял видеть людей, можно было бы увидеть родителей Бриз: отца и беременную мать. Странно, здесь уже давно все прошло, а далеко-далеко в космосе еще только наступает. Жаль, что там никто не смотрит в такой телескоп, ведь если бы смотрел, для него будущее собирающейся родиться Бриз было бы еще не определено, а значит, с ней и ее отцом могло бы случиться все что угодно.
Бриз смотрела на звезды так долго, что затекла шея, но даже после этого она продолжала стоять, задрав голову. Бриз ненадолго закрыла глаза. Если возможно все, значит, где-то там в темноте прячется Сатурн, который папа показывал мне той ночью.