Все видели, как Машка сорвала с шеи тонкую цепочку девичьих рук, а затем с размаху вдарила кулаком прямо в раскрытый красный рот, затолкнув обратно противный визг. Он вкатился в гортань и растворился в бульканье. Машкины костяшки попали прямо на острый клычок, проехались по неровной пиле соседних зубов. Кожа на костяшках больно треснула и пошла по шву. Вся Машка, краснощекая и красноглазая, с налипшей челкой на лбу, шла по шву прямо средь бела дня, на глазах собственных фанатов.
От удара девица кувыркнулась назад, прямо на пыльный бугристый асфальт, вместе со своей липкой от пота майкой, чью мерзкую мокрость Машка еще ощущала на груди. Толпа в растерянности притихла, а затем ощетинилась телефонами. По облупленной кирпичной стене клуба пронесся табун солнечных зайцев и ринулся на волю, в зеленый сквер. На экранах десяток Машек склонились над девицами, вытирая дрожащие кровящие кулаки о подбородки. Кто-то начал трансляцию в инстаграм. Девица подобрала паучьи лапки и на удивление тихонько захныкала. Она выскочила из толпы поклонников внезапно. Подбежала и бросилась Машке на шею, когда та, отдуваясь и матерясь вполголоса, боролась с тупящей зажигалкой. Вот так запросто повесилась тощим потным тельцем, обдала жаром и ввинтила Машке пронзительный визг прямо в ухо, тварь такая. Тварь, тварь, тварь — Машкины ударные колотились в висках так, что сбивалось дыхание.
Девица всхлипнула, ощупывая пальцами разбитую губу. Машку передернуло. Отчаянно захотелось пройтись прямо по этим пальцам, чтобы они больше никогда не смогли цепляться за чужие шеи. Она качнулась вперед, но дорогу ей преградил выскочивший из дверей охранник клуба. Он предупреждающе махнул рукой, а сам навис строительным краном над хнычущей девицей, зацепил ее за локоть и легко поднял. С разных сторон начали прорываться недовольные возгласы. Толпа, еще пару минут назад благоговейно ожидавшая Машкиного внимания на почтительном расстоянии, начала придушивать ее. «Это они мне? — Машка в растерянности переводила взгляд с одного лица на другое. — Но это же она, это не я!..»
— Живая? Стоишь? Молодец, — на одной ноте ласково басил охранник. — Пойдем-ка, пойдем…
Машка обернулась. Охранник вел пошатывающуюся девицу под руку к входу. Он хмуро зыркнул на Машку и дернул подбородком в сторону дверей, откуда неслось глухое бурчание бас-гитары. Саундчек шел в своем ритме, никто не успел хватиться солистку, сбежавшую из душной курилки на свежий воздух. Избившую фанатку, которая хотела обняться. Снятую на десяток камер телефонов. Машка почувствовала, как в животе растут обжигающе ледяные острые сосульки, как они колют ее изнутри, парализуя руки и ноги. «Держать лицо!» — приказала она сама себе, сжала зубы и медленно развернулась на каблуках, почти звеня от напряжения.
Двери за спиной хлопнули, перед глазами замелькали какие-то люди. Они вели ее, усаживали, приносили воду, расспрашивали, ахали и охали, орали матом, сочувствующе вздыхали, пинали стены, причитали и снова расспрашивали. В припеве Машка бесконечно повторяла, повторяла, повторяла: «Это она, это не я!» Она и на самом концерте готова была продолжить, если бы не ее внутренний пререкорд, которого хватило даже на два выхода на бис. Программа была выполнена идеально, как всегда. Все казалось совершенно обычным: настил привычно пах старым деревом, зал плескался у ног, в ажиотаже накатываясь на борт сцены, один из прожекторов бил в глаз, куда ни повернись. Но глубоко внутри Машка знала, что всё уже идет не так. Курить хотелось до чесотки.
— Ты чем думала, когда выходила на улицу одна? — мрачно спросил Миша, усиленно умножая складки на шарпейском лбу. Он посадил гитару в чехле на заднее сиденье рядом с Машкой, а затем сел за руль.
Машка поерзала на скользком кожаном сиденье, пытаясь найти знакомую продавленность, и криво улыбнулась:
— Я не думала, Миш, я курить хотела.
— И от души кому-нибудь вломить заодно?
— Эта дура липкая у меня из рук сигарету выбила, она сама бросилась! А я… не специально. — Машка внезапно поникла плечами и тихо спросила в свои колени: — Миш, может, никто не заметит ничего? Там человек семь-восемь было максимум.
— Ты мозги последние прокурила? — беззлобно уточнил Миша. — Заметили уже, ты же понимаешь.
Машка понимала. Она намеренно не заглядывала в мессенджеры, представляя, что именно там увидит. С каждой секундой видео с девицей все глубже уходили в интернет тысячами тысяч репостов.
— Миш, я не виновата, она кинулась на меня, веришь?
Миша молча сел за руль. Уже у самого дома, помогая Машке вылезти из машины, он сказал:
— Я твой кореш, я тебе верю. Но не впутывай меня в это, пожалуйста. У меня новый контракт накроется, если зацепит. Понимаешь?
Машка взорвалась. Мир на секунду ослеп и оглох. Звуковой волной снесло праздношатавшихся по помойке голубей, добродушный пес, месяц бомжующий у подъезда, зашелся в испуганном лае. Мишу задело осколочным матом, он дернулся и скрылся за затемненным стеклом. Машка продолжала орать в машинный зад, когда отчетливо ощутила, что мизинец на правой руке онемел. Она встряхнула руку, как после долгой репетиции, сжала кулак, поднесла к лицу. Свежая царапина, сбитые костяшки и четыре пальца. Мизинца не было.
Интернет начал стирать Машку уже ночью, понемногу, по сантиметру. По фаланге. Со всех сторон в нее летели звонки, письма и комментарии разной увесистости. Поспешно отменялись рекламные акции, контракты возвращались на рабочую почту с отказами. Менеджер строго-настрого запретила Машке высовывать нос дальше спальни и стартовой страницы браузера, пока не соберется совет из адвокатов, пиарщиков и сммщиков. Машка ругалась, металась по квартире, а потом горько и безутешно плакала, роняя из немеющей беспалой руки любимую гитару. По инстаграму шел флешмоб #отменяю, люди демонстративно удаляли Машкины песни с устройств, кто-то даже добирался до дисков и кассет, не жалел раритета. Сизоусый врач скорой помощи посмотрел на ровную культю предплечья, зачем-то померил Машке температуру и, с трудом подбирая слова, предложил вызвать психиатрическую бригаду. Машка запустила в стену пепельницу, скалившую на нее хрустальные грани. Пепельница отскочила и, возмутительно невредимая, глумливо сплясала гопака в окурках.
Машку хватились на следующий день, когда пиарщики подготовили покаянную речь, полную слезливых подробностей про абъюзера-отца и молчаливую тень матери, которая ни разу не заступилась за дочь, про лечение в наркологическом центре, про все то, что можно было и так понять, расслышать в песнях. Телефон молчал, мессенджер безучастно сообщал «last seen recently». Менеджер приехала к Машке сама, открыла дверь запасным ключом. В лучи дневного солнца, безжалостно слепящего сквозь окно лестничной площадки, вырвался клуб табачного дыма вперемешку со звенящей тишиной. Машка исчезла.
На другой стороне города в серенькой плитчатой хрущевке на кухне сидела девица с опухшей губой. Она слушала Машкин первый альбом и улыбалась, прижимая к груди кулачок. Машка пела про нее.