— Я помню, ты — куриатка!
Мистер У очень доволен собой. Он не поленился вычитать в книге о том, что этот малочисленный народ также проживает в Китае, в провинции Внутренняя Монголия.
— Бурятка! — улыбаюсь в ответ.
Все-таки не все идут дальше своего удивления и находят книги про бурят. Я привыкла, что в Китае меня часто принимают за свою, пусть и не звучу как диктор CCTV. Ведь много этнических китайцев проживают в других странах и говорят c акцентом на путунхуа. Это внешнее сходство намного облегчает жизнь: на рынке не суют под нос дешевые ролексы, чаще радуешься удачным покупкам, поставщики сговорчивее, да и гуляешь спокойно по ночному Гуанчжоу.
Но в Москве это сходство окрашено в другие краски. Лет двадцать назад, когда я только переехала из Улан-Удэ, бывало, мне бросали в спину презрительно: «Китайка». На что я велась и обязательно исправляла: «Китайка — это шелковая ткань, а еще сорт яблок». Но такой урок не прокатил бы со скинхедами.
Однажды после работы мой муж с другом зашли в вагон, а там скинхеды. Так что до следующей станции им пришлось отбиваться, точнее сказать, отпинываться, держась за поручни. «Эти три минуты длились вечно», — хохотали они позже, а я так перепугалась, что невольно стала сканировать вагон, перед тем как сесть в него.
«Таких» я чуяла за версту. Правил было несколько: поздно вечером не спускайся в метро, никогда не садись в электричку, помни день рождения Гитлера и, начиная с 2005 года, в День народного единства сиди дома, чтобы не наткнуться на марш русских. Кстати, только в 2022 году марша не случилось, теряюсь в догадках, что могло испортить эту «добрую» традицию?
К проявлениям враждебности мирного характера я со временем выработала философское отношение. Не сдали квартиру из-за «неславянской внешности»? Ладно, значит, не мой вариант. Соседка снова плевала с балкона и орала на всю Шарикоподшипниковскую «понаехали, кровавые ублюдки»? «Себя же и заплевала». — Я привычно хмыкала и продолжала громко рассказывать что-то забавное, лишь бы сквернословие не долетело до ушей моих племяшек-школьниц, которые впервые в столице на летних каникулах.
В каком-нибудь учреждении сотрудница недовольно заполняет документы? Пускаюсь в объяснения, что из-за детской смертности раньше нарочно давали сложные имена и даже откровенно непривлекательные. Неужели это этнографическое открытие может как-то повлиять на человека? Но я по природе упертая. И даже пытаюсь пошутить, мол, мне повезло, у отца двойное имя. Ведь считали, что длинное имя сулит долгую и счастливую судьбу. В то время давали такие имена как Нохой (Собака), Шоно (Волк), Улэмжэ (Пусть останется), чтобы отпугнуть злых духов и уберечь младенцев от смерти.
Но нечистая сила может подкараулить в любой момент. Один из самых нашумевших случаев произошел в феврале 2004 года с лучницами в Орле. Юные спортсменки приехали на всероссийские соревнования из Бурятии. Вечером, когда они возвращались в гостиницу, на них из-за угла напала группа бритоголовых с криками «Россия для русских!». Девушки бросились врассыпную. Пятерым удалось убежать в гостиницу, а трое попались. Их повалили на снег и стали бить железными прутьями и пинать тяжелыми ботинками с набойками. «Когда меня третий раз пнули, я подумала — все. Единственная мысль: как меня домой повезут, в гробу или как пепел», — рассказала потом семнадцатилетняя лучница, которая чудом осталась живой.
Начнешь вспоминать ксенофобские случаи, так соберется довольно внушительный список. Без психолога и не разобраться. Страх ведь незаметно расползается по всему телу и отравляет жизнь. Особенно когда теряешь подругу.
«Люда, ты где?» — отправляю очередное сообщение. Накануне мы договорились съездить в ИКЕА за настольными лампами. Я приехала заранее на место встречи. Звоню-звоню, а она не отвечает, хотя ее смена уже давно закончилась. «Может, телефон дома забыла?» Через час решаю сходить к ней домой, в то время она снимала квартиру на проспекте Вернадского.
Зимой в Москве дни короткие. В пять вечера темно, будто глубокой ночью. Люда никогда не опаздывала на встречи, и если бы планы поменялись, то обязательно предупредила бы меня. Иду и шепчу без остановки «Ом мани падме хум», лишь бы прогнать тревожные мысли. Вот и дом Люды. Снова звоню ей по телефону и вдруг слышу знакомую трель… рядом с мусорными баками. Сердце мое бешено колотится. Впереди темное пятно на снегу. Вдруг наступаю на что-то мягкое. Наклоняюсь — вязаная шапка подруги. Срываюсь с места. Люда!
Она лежит, словно мертвая. Дрожащей рукой касаюсь шеи — есть пульс! Затаив дыхание, прислушиваюсь и улавливаю слабый стон. Кричу истошно: «ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ!»
Подбежал мужчина, вызвал скорую, потом мы вместе осторожно оттащили Люду от мусорных баков поближе к свету. Ее голубое пальто разодрано, испачкано грязным снегом вперемешку с кровью и окурками. Лицо изуродовано ссадинами и глубокими ранами. Багровая кровь липкой густой струей разливается по ее длинным черным волосам. Я шепчу: Люда, намай дуулана (слышишь меня?). Но ее глаза плотно закрыты. Я пытаюсь сдержать слезы, но они текут сами по себе.
Как будто вчера случилось это зверское убийство. Три дня Люда боролась за жизнь в реанимации. Несколько раз приходила в сознание и снова впадала в кому. Она смогла описать полицейским, кто на нее напал. Их было трое. Били обрезками труб, метили в голову. Но тех ублюдков так и не нашли.
Люде было двадцать пять. Она — единственная дочь. В летнем отпуске на родине, когда заезжаю к ее пожилым родителям в гости, Бато ахай и Дулма абгай всегда горько плачут. Они так не хотели отпускать ее в далекую Москву. Люда, как приехала, сразу устроилась официанткой в суши-бар, но мечтала работать по своей специальности. В этом году ей исполнилось бы сорок лет. Наверное, уже была бы замужем за своим Баиром и народила детей. «Хочу троих, а может, и больше, ведь одной расти так скучно», — говорила она. Каждое лето всей семьей ездили бы в родной край нютаг. Отдыхали у дедушки в санатории Угсахай в окружении зеленых сопок, так похожих на гигантские круглые шапки малахай. Набирали в ковш ледяной аршан из родника и пили бы целебную воду. А потом по дороге в родное село гуляли бы по бескрайней степи и дышали наивкуснейшим воздухом, напитанным ароматом полыни и чабреца ая-ганги. А потом Люда пела бы во все горло народные песни, которые она знала наизусть… песни о любви, о детях, о счастье…