Январь. Пятнадцатое. После семидневного снегопада, вынудившего временно прекратить работу некоторые сельские службы — почту и общественный транспорт, небо впервые предстало чистым и безоблачным. Отвыкший глаз замечал в его синеве перенасыщенность, особенно около горизонта. В отсутствие любых преград солнце преломлялось в плотном стекле одного из окошек деревенского домика и неравномерно заполняло комнату с седыми коврами на каждой стене. Я уселся под самым ярким лучом и думал, когда уже расчистят дороги и можно будет вернуться в город, завершив, наконец, затянувшиеся новогодние каникулы. Размышления прервал стук в дверь. Машинально открыл, словил Смурфу, которая всегда норовит покинуть дом при любой возможности, взяв замяукавшее создание за холку. Сеня резво перешагнул порог вместе с горой снега, через которую он пробирался, хлопнул дверью, стянул шапку и с какой-то странной улыбкой тут же начал:
— Здарова, Васька, как сам? Как жизнь? Наконец-то закончился этот бесконечный снег, пока до тебя дошёл — как будто Эльбрус перешел. Кхе-кхе, стихами говорю уже. Еще неделя такого заточения, и совсем разговаривать разучусь — петь начну, как в опере, — спешно затараторил он и начал паясничать, изображая протяжное приветствие на манер какой-то там арии, кажется, из Риголетто — оперы, которую тетя Туся, Сенина мама, любила нам включать в качестве культурной программы среди летне-дачного безделья.
— Сень, давай заканчивай, чего хотел? Мне вещи собирать в город надо, — буркнул я, зачем-то соврав: так сильно хотелось вернуться в свою конуру и продолжить размышления.
— Вась, такое дело, велосипед дашь?
— Да, а-а-а… бери, только он в гараже, а там… — И я многозначительно кивнул в сторону окна, за которым виднелся затонувший в сугробе гараж. Сеня мельком взглянул за мной и тут же оценил ситуацию:
— Нормально всё, я подкопаюсь так же, как сюда. Достану! Я дальше сам. Ты чё там делал? Спал? Иди.
Сунул ему связку ключей и поплелся обратно в комнату. За окном заскрипел снег, и послышались стоны и вздохи. Я развернулся и с интересом, плавно перешедшим в хохот до колик и болей во всём теле, смотрел, как этот неугомонный Сенька с упорством маньяка, как всамделишный диггер, прорывал тоннель от дома к гаражу.
— Дурак! — кричал я в окно. — Тебе еще от гаража до калитки рыть, а от нее до своего дома, на фига тебе этот велосипед сдался?
Сеня, конечно, не слышал меня сквозь закрытые окна, хотя, сдается, он бы даже не услышал, находись я прямо перед его ухом — терял он способность реагировать на внешние раздражители, когда был чем-то увлечен. Спустя часа два, а может, больше, внизу звякнули ключи, просипело: «Спасибо!», и хлопнула дверь — это Сеня выволок-таки велосипед и потолкал его к дому. Задуматься бы мне в этот момент: зачем ему понадобился велосипед в середине-то января, в краях, где лето приходит в июле, а зима — в октябре, может, и не стоял бы я сейчас, схватившись за голову, в недоумении и шоке, смотря уже в окно Сениного гаража и не испытывая ни малейшего желания даже улыбнуться, не то что засмеяться.
Спустя почти четыре месяца наконец пришла сухая и уверенная весна. В очередные выходные я приехал на дачу с родителями и, проезжая мимо дома Сени, заметив его у ворот, крикнул:
— Сенька! Гони велосипед! Пойдем кататься.
Но друг странно посмотрел на меня и неуверенно помахал рукой:
— Давай завтра, Вась, — донеслось уже сзади.
Выходные пролетели в суете: то маме помочь, то папе. И вот мы уже едем обратно в город, и снова Сеня у своих ворот:
— Сеня! — кричу я. — Припаркуй велосипед у нашей калитки, в следующий раз приеду — покатаемся!
Наступили летние каникулы, и, как обычно, мы с родителями переехали на это время жить на дачу. Приехали: велосипеда у калитки не оказалось. Пишу Сене: «Я приехал, ты велосипед-то занесёшь?». Проходит час, другой, третий — тишина. Решил позвонить, Сеня, хоть и не сразу, но ответил:
— Привет, Васька, ты где? Как дела?
— Да, нормально всё, Сень, я на даче, видел тут и вашу машину. Гони велосипед и поехали.
Сеня замялся и после небольшой паузы продолжил:
— Давай завтра, Вась, — и тут же отключился.
Я недоуменно уставился в телефон, но тут зашли другие знакомые с дачи, на следующий день были гости, и мысль о велосипеде, как и неприятное чувство, будто что-то не так, отошла на второй план. На третий день утром я позвонил Сене с твёрдым намерением вытащить его покататься и наконец забрать свой велосипед. Когда в очередной раз я услышал: «Давай завтра, Вась, я пригоню», трубку бросил уже я. «Да сколько можно! Что вообще происходит?», — заводясь бормотал я, срывая с гвоздя свою ветровку и натягивая на ходу кроссовки. Рванул собственную калитку так, что она вся зашелестела россыпью крошечных щепочек, и решительным шагом, пыхтя и уставившись вперёд, как разъярённый бык, направился к Сене. Меня встретило щебетание тети Туси и его сестры, кажется, я даже с ними поздоровался и что-то ответил на их расспросы, после чего строго процедил: «Где Сеня?».
— Вась, все в порядке? Сеня в гараже, — ответила тетя Туся.
— Спасибо, — выдавил я.
Все постройки на Сенином участке тесно лепились друг к другу, так что пройти между ними порой можно было только боком, а чтобы перейти из дома в сарай, из сарая в гараж, нужно было сделать всего лишь пару шагов. «Зато у нас много места под зелень, цветы и надувной бассейн», — всегда говорила тетя Туся, как будто оправдываясь. Вообще, конечно, Сенин гараж по-хорошему таковым уже давно не являлся. Его строил еще теть Тусин папа: сколотил из тонюсеньких досочек на голой земле ящик, покрыл крышу плотной черной пленкой и провел под ней лампочку Ильича, которую, чтобы заставить работать, нужно было покрутить. Когда-то он здесь хранил свою любимую «Волгу», теперь же своими иссохшимися досками «гараж», словно немощный старец, норовил завалиться на пышущий жизнью моложавый и крепкий дом.
Прохрустела разбуженная моим толчком дверь, и со словами «Сеня, в чем дело?!» я замер: тусклый, обросший паутиной по углам «гараж» был завален ржавыми рамами, рулями, голыми колесами, и все это было сверху приправлено ровным слоем порванных цепей, сдутых шин и педалей разных форм. В центре всего этого «велосервиса», сгорбившись, стоял Сеня. Перепачканный маслом, взъерошенный, полный растерянности, он что-то было начал говорить, но в этот момент я заметил, что одна из рам — моя. К ней задом наперед была прикручена вилка с колесом без шины, на перевернутом руле рогами торчали два рычага тормоза. Я медленно перевел взгляд на Сеню, который что-то шевелил губами и, вскинув руки, закричал:
— Какого чёрта здесь происходит?! Сеня, какого фига ты тут натворил?
Сеня, кажется, сорвался на писк и пролепетал:
— Ну, я ж говорю, в новый год думал стать велоконструктором, теорию посмотрел, надо же было попрактиковаться. Пришел к тебе, взял. А тут вдруг ты приехал, надо было отдавать… Ну, Вась, детали перепутались, иду вслепую, ты пойми…
— Что пойми, Сеня?!
И тот стал обстоятельно рассказывать и объяснять, за каким лядом ему понадобились велосипеды, тем более в январе. Как это случалось и раньше, зимой Сеню снова накрыла одержимость. Причиной ее обычно была какая-нибудь телевизионная передача или видео на канале в YouTube. В этот раз, просветившись эфиром на одном изобретательском канале про устройство и виды велосипедов, Сеня вдруг загорелся желанием стать велоконструктором. Именно с этим горением, невзирая на холод и двухметровые сугробы, он отправился на поиски объектов для экспериментов. Однако в пустовавшем зимнем поселке он смог найти лишь несколько брошенных у мусорной свалки ржавых рам, рулей, цепей и колес. Доставив все это богатство в свой «гараж», Сеня решил, что ему все-таки не хватает реального образца для подражания, на манер художника, которому требуется натура. Вот тогда он и заявился ко мне. И, заполучив мой велосипед, принялся сначала возиться с добытым старьем: разбирать тормоза, рули, прочее, изучать их устройство, строение, но затем, столкнувшись с трудностями — нехваткой теоретических знаний — не нашел ничего лучше, чем разобрать мой велосипед с тем, чтобы по его подобию собрать свой из найденных деталей.
Я всё слушал, наблюдал прекрасный летний пейзаж в узкое мутное окошко «гаража» и мне казалось, что всё это происходит не со мной. Неловко схватившись за голову, то ли застонал, то ли замычал, осел и попытался дышать ровнее. До меня, наконец, дошло, что велосипеда мне больше не видать. Как это обычно и бывало, Сенино увлечение продлилось совсем недолго: не прошло и пары недель, как он позабыл про недавно занимавшую голову веломастерскую и внезапно переключился на манулов, заспамив всех в нашем дачном чате роликами, выдержками из энциклопедий и фотографиями с этим мегакотом. Вот манул осенний, вот его «жирование», вот он проснулся, не хуже, чем пенсильванский сурок. А разобранный велосипед остался брошенным в этой куче ржавого металлолома.
— Ну и понимаешь, ты когда из машины напомнил про свой велик, я ринулся в гараж и попытался восстановить не то, что прежний вид, а хотя бы чтоб он ездил…
— Да что понимаешь? Что?! Надо было сразу сказать, а не трусить! В конце концов, мы друзья, мы никогда ничего не скрывали друг от друга! А ты, получается, меня обманул. Надо было думать о том, что ты делаешь! Что мне теперь родителям сказать? Да ну…
Не закончив, я со злостью вылетел из гаража и побежал домой. Слышал, как Сеня, выбегая за мной, беспомощно и раздосадовано кричал, что он все понял и вернет если не велосипед, то деньги. Но я не остановился. Войдя домой, хлопнул дверью так, что задрожали пол и стены всего нашего деревянного «особняка», поднялся к себе и начал мерить комнату шагами. Периодически выкрикивал: «Идиот!», «Да чтоб когда-нибудь еще!». Бил кулаками в подушку, матрас, стены. Зашумели родители: «Что случилось? Что ты лупишь по стенам? Они ж не бетонные!». Я начал дышать, как учили в одной статье по управлению стрессом, присланной мне Сеней в период его очередной одержимости, в то время психологией, поскольку надо было готовиться к устному собеседованию по русскому, из-за чего он очень переживал. Осознав всю парадоксальность ситуации, я громко рассмеялся. «Не только дышать учили твои статьи, но еще и принимать, и прощать, там, кажется, что-то было про буддийскую мудрость и христианское смирение, да?», — кажется, вслух, сквозь истерический хохот, чуть не плача кричал я. Успокоившись, спустился на кухню, где с бледными лицами уже сидели Сеня с тетей Тусей, мама, пряча улыбку, заваривала чай, а папа все время покашливал, очевидно, скрывая давивший его смех.
— Очень хорошо, Сеня, что ты все-таки нашел в себе силы признаться и еще лучше, что ты продолжаешь проявлять исследовательский интерес все к новым и к новым вещам, — сказал папа, после чего мама прыснула, а тетя Туся, закрыв лицо руками, застонала:
— О-о-ох, Витя, купим такой же, но бэу, ладно?
— Тусь, перестань, это всего лишь велосипед! — ответил папа.
— Ну уж нет! Это Сеня купит сам, из своих карманных. Рассрочку распишу ему, в конце концов, шестнадцать лет, пора нести ответственность за свои действия.
Сеня тяжело вздохнул и виновато посмотрел на меня:
— Ва-а-ась! Ну прости, а! Ну друзья же, да? Ну у меня же ближе тебя, ну никого, ты ж сам знаешь! Я уже нашел велик, смотри! Точь-в-точь как у тебя, и состояние идеальное, завтра привезут! Дашь покататься?
— А если в следующий раз ты папину машину разобрать захочешь или порох изобретешь? — разгневанно спросил я.
— Значит, пойдете вместе в лес, выроете яму и с соблюдением всех правил безопасности проведете эксперимент, — уже не сдерживаясь, рассмеялся папа.
— Сам и иди с ним, — бросил я и, вырвав из холодильника бутылку кваса, убежал к себе.
На следующий день Сеня и правда привез мне велосипед. Покричал в окно, что он его уже опробовал, что послезавтра ему тоже привезут такой же и что он не будет на нем кататься, пока мы не помиримся. Но я был непреклонен и везде гулял один: в полесках, вдоль реки, вокруг пшеничного поля. Один на рассвете ходил на вторничную рыбалку. Сеня правда тоже ходил (на это я и рассчитывал, потому что, хоть и злился, все равно скучал по нему): так и сидели молча в паре метров друг от друга. Точнее, молчал я, Сеня мне что-то рассказывал. На третий вторник, перед тем как уходить с рыбалки, он сказал:
— Вась, я все понимаю, но раз не можешь простить, и я так раздражаю, то, наверное, больше не приду, буду ходить по четвергам, чтоб не мешать тебе. Пока, Вась! Не держи зла…
Мне стало как-то очень гадко, вот вроде бы я прав, но как-то неправильно, что ли, было так его изводить. Считай, бойкот ему устроил. Да и если подумать… Ущерб возместил, велосипед даже лучше прежнего, прощенья попросил, вину загладить, как мог, постарался. Все-таки последствия должны быть адекватны проступку. Да и не играл он нашей дружбой и доверием. Ведь он не со зла все это устроил, и я, как никто другой, должен был это знать. Да и велосипед я сам ему отдал без единого вопроса. Это ж Сенька! Мы с ним всю жизнь дружим, я ж его лучше себя знаю. Не может быть у него в мыслях кому-то навредить или предать, а тем более меня.
***
В следующий вторник мы снова рыбачили вместе. Ни одной рыбины не поймали: всю распугали своим бесконечным хохотом, поскольку летней забавой Сени, как выяснилось, стал стэнд-ап. А велосипед мы с Сеней, моим папой и парой соседей все-таки собрали обратно, весь месяц возились, но, наконец, победили.