По сумеречной осенней улице к ряду припаркованных вдоль дороги джипов быстро шагала молодая женщина. Она крепко сжимала в руке воротник розового девичьего пуховика, в котором подпрыгивала девочка лет пяти-шести. В свете фонарей на лицах обеих поблескивали прозрачные мокрые дорожки. Руки матери были заняты сумкой, ключами и воротником куртки. Девочка тем временем старалась не выпасть из своего пуховика, слишком высоко задранного матерью, и не потерять рюкзак.
Подойдя к белоснежному внедорожнику, женщина зло рванула на себя одну из дверей и швырнула внутрь пуховик и почти выпавшую из него дочь.
— Живо пристегнулась! — приказала мать. — Дома будет серьезный разговор.
Девочка оттопырила нижнюю губу, опустила взгляд в пол машины и стала продевать замерзшие руки в петли ремней.
Усевшись в водительское кресло, женщина потянулась было к кнопке включения двигателя, но поймала взглядом зеркало заднего вида. В нем девочка, замерев, смотрела на мать, при этом, казалось, совсем не замечая ее. Пальцы застыли на ремне, а лицо выражало вовсе не испуг, а будто удивление от того, что все это могло произойти с ней. Женщина опустила плечи и устало развернулась к дочери.
— Воровать?! О чем ты думала?! Как такое вообще могло случиться? — спросила она со смесью разочарования, обиды и упрека.
Голос матери вернул дочь обратно в бежевый салон их машины. Моргнув, девочка снова увела взгляд в пол и спрятала недоумевающее лицо под навесом густой черной челки. Не глядя и как можно более беззвучно она застегнула ремни и продолжила сидеть с низко опущенной головой.
Мать, не дождавшись ответа, повернулась к дороге, раздраженно отбросила вниз солнцезащитный козырек с вдетым в него зеркалом и длинными пальцами начала торопливо и больно вытирать под глазами следы пережитой ярости, задетой гордости и глубокого стыда за дочь и за себя.
Наконец она завела двигатель и немного подождала, пока печка отогреет заиндевевшее лобовое стекло. Женщина уже собралась выворачивать на дорогу, но, напоследок оглянувшись на школу, заметила, что из дверей здания в их сторону выбежала блондинка с аккуратным каре и в синем пальто-футляре. Та подала рукой знак подождать и торопливо застучала к ним черными лодочками по желто-красной от листьев дорожке. Женщина узнала в блондинке секретаря директора. Вздохнув, она поставила ногу на педаль тормоза и опустила пассажирское стекло.
— Анна Леонидовна, мы проверили все шкафчики и не нашли ни кулона с цепочкой, ни книжки с наклейками. Директор и семья Анжелики просят вас убедиться, что пропавших вещей нет в рюкзаке и карманах Марины.
— Прямо сейчас?
— Если это вас не затруднит.
— Затруднит. Это был непростой вечер для всех. Поэтому прямо сейчас я планирую ехать домой, а не возвращаться в школу и подвергать свою дочь обыску. Поверьте, если мы обнаружим одну из пропаж, мы тут же вернем ее владельцам или, если угодно, принесем завтра же в кабинет директора.
— Но кулон очень дорог семье…
— Тем более им не стоило позволять шестилетке приносить его в школу! – внезапно взяв высокую ноту, перебила секретаря Анна Леонидовна. Выдохнув, уже обычным голосом: — Я прошу прощения, нам еще предстоит долгий разговор дома. Вынуждена с вами попрощаться.
Не дожидаясь ответа, женщина подняла стекло, резко вывернула руль влево и вжала педаль газа.
Спустя час молчаливой дороги мать с дочерью выбрались из городского лабиринта. Уже совсем стемнело, когда они зашли в тихую квартиру на девятом этаже их высотки на окраине района. Не разуваясь, мать села на кушетку у двери, шлепнула сухой ладонью по выключателю света в коридоре и уперлась строгим, ожидающим взглядом в дочь. Та, в розовом пуховике, цепляясь большими пальцами за лямки рюкзака, все так же прятала глаза под челкой. Прошло минут десять, пятнадцать или даже час.
— Снимай рюкзак и показывай все карманы, — наконец нарушила безмолвие мать.
Девочка начала послушно раздеваться, нерешительно опуская одежду прямо на пол рядом с обувью, и опустошать один за другим карманы куртки, кофты, джинсов, рюкзака. Свои сокровища она любовно выкладывала на полку рядом с кушеткой. Пони, фигурки кошечки и двух принцесс, три разрисованных камушка, пара фантиков, один самодельный браслетик, оригами-гадалка, маленький фломастер с блестками, резинка, леденец и прочая ерунда. Ни кулона, ни цепочки в этой коллекции не оказалось. Женщина проверила даже носки дочери и обложки тетрадок. Безрезультатно. Через полчаса обысков мать, все еще одетая в пальто, повернулась к дочери, стоявшей перед ней босиком на холодной плитке прихожей теперь уже в одних трусах. Закрыв на пару секунд глаза, она глубоко вздохнула, шумно выпустила воздух, обернула запястья дочери своими ладонями и, пытаясь заглянуть ей под челку, вполголоса медленно произнесла:
— Я спрошу тебя сейчас только один раз. Ты должна ответить честно. Это важно. Ты брала вещи Анжелики?
Девочка, не поднимая глаз, на несколько секунд задержала дыхание. Потом осторожно выпустила воздух и еле заметно задышала снова.
Женщина, подождав с минуту, разжала ладони и тоже опустила голову.
— Мне очень стыдно за тебя. Твоему отцу, когда ты ему об этом расскажешь, станет еще более стыдно. В этой школе ты учиться больше не будешь. И осенние каникулы в наказание готовься провести у бабки, — ровно и отчужденно, как судья, сообщила, глядя в пол, свое решение мать.
Девочка на мгновение подняла робкий взгляд на нее, снова оттопырила нижнюю губу, но тут же нырнула глазами вниз.
Еще раз шумно вздохнув, женщина достала из кармана телефон и принялась набирать чей-то номер.
— Алло, Ольга Витальевна, это мама Марины. Мы пока не нашли ни одну из вещей вашей дочери. Но я вам обещаю… — начала она извиняющимся тоном в трубку.
— Ой, Анна Леонидовна, — перебила ее трубка. — Вы буквально на мгновение меня опередили. Я уже набирала вас. Анжелика нам все рассказала. Из кулона она, оказывается, сделала «секретик» в саду. Помните, как мы в детстве под стеклышками закапывали? И не смогла его потом найти. Мы завтра всю площадку перероем. Kнижку с наклейками Анжелика, возможно, тоже сама спрятала где-то. Понимаете, она часто теряет вещи, в том числе дорогие, просто забывает, куда их кладет. Мне очень жаль, что она решила все свалить на Марину. Я очень извиняюсь. Инцидент неприятный, но я уверена, что…
Трубка продолжала что-то стрекотать, но женщина уже не слушала оправданий матери Анжелики. Она ошеломленно смотрела на дочь, спрятавшуюся от нее где-то далеко и глубоко.
— Почему ты не сказала, что это не ты?
Молчание.
— Тебе повезло, что Анжелика рассказала правду.
Голова дочери опустилась еще ниже.
— Ты понимаешь, чем тебе это грозило?
Девочка стояла не дыша.
— Думаешь, я бы тебе не поверила?
Ни звука, ни жеста.
Женщина уже собиралась встать, как дочь внезапно вынырнула из своих глубин и подняла глаза на мать.
— Я останусь в школе? — хрипло спросила девочка.
— Да, Марина, все в порядке. Ничего не меняется.
— И никуда не поеду?
— Да, извини, я была неправа…
Девочка протянула руку к маленькому пони в горе безделушек. Обхватив пальцами с обеих сторон розовый пластик, она сильно надавила на игрушку и разделила ее на две половинки. Внутри было что-то маленькое, поблескивавшее в унылом свете прихожей, с тонкой золотой цепочкой.
Женщина посмотрела из-под сведенных бровей в чужие глаза дочери и сжала губы в тонкую красную линию на пожелтевшем лице. Она уже открыла было рот, готовясь обжечь дочь чем-то привычно-суровым и злым, но тут будто невидимая пружина вдруг разжалась в обратную сторону, пробив незримую стену внутри нее самой. Она на секунду задержала дыхание, неслышно выдохнула, и, покачав головой, опустила ее, закрыв глаза.
Девочка же продолжала смотреть на мать, точнее, сквозь нее, все с тем же удивленным выражением, как будто не веря, что это все-таки случилось, получилось.