Что только ни вытворяют люди со своей жизнью. Впрочем, имеют право — это же их жизнь. Одни подчиняют ее какой-то логике, идут к намеченным целям. Другие живут как получится, под влиянием сиюминутных желаний. Третьи — вроде бы и следуют каким-то принципам, только сами эти принципы абсолютно непонятны со стороны. И поди знай, кто в итоге был более счастлив — да и какой смысл гадать об этом? Все мы разные, и подчас — очень разные. «Почему он прожил именно так, а не иначе?» — запоздалая эта мысль приходит иногда в голову на похоронах друзей и знакомых. Но ответа нет.
Геннадия мне в путешествие сосватал один из приятелей. «Нормальный мужик, опытный. В Карелии был, на Кавказе, на Алтае. В миру программист. Абсолютно неприхотливый и выеживаться не любит». Последнее качество казалось мне особенно ценным — тогда я был еще не слишком уверенным в себе инструктором. Главное — чтобы в группе не было теневых лидеров и неадекватов, тогда при любой погоде поход пройдет успешно. «Пусть приезжает, посмотрю», — ответил я.
Среднего роста, сутулый и субтильный, Геннадий обладал рыжей клочковатой бородкой и длинной шевелюрой того же цвета. Он сидел напротив меня и молчал, не демонстрируя никаких эмоций. Широкие ярко-красные губы чуть шевелились, словно жили сами по себе. Падающие на лицо спутанные патлы ледоколом рассекал огромный кавказский нос. Зеленые глаза, мерцающие из глубины, смотрели отрешенно и как бы сквозь меня, ни на чем не фокусируясь. Не буду описывать его одежду — было очевидно, что ему совершенно плевать на то, как он выглядит, что и подтверждалось вполне ощутимым коктейлем из запахов костра, табака и пота. Ладно, не мне с ним в палатке спать. «Я романтик», — сказал он. Голос был тихий, глуховатый. Романтик, блин! «Завяжи шкотовый!» — я бросил ему кусок веревки, и он двумя движениями соорудил узел. «Хорошо, а рюкзак на тридцать пять кг потянешь»? Он слегка кивнул, и я коротко рассказал про будущий поход. Геннадий выслушал, не задав ни единого вопроса. Кажется, за время нашей встречи он произнес едва ли с десяток слов.
Маршрут наш пролегал по Полярному Уралу — сперва вверх, пешком через Уральский хребет, а затем вниз — на катамаранах по одному из притоков Оби. Стояла середина августа — лучшее время для этих мест: много ягод, грибов и рыбы, а комар уже подмерзает. Наша группа из восьми человек бодро вылезла на заснеженный перевал и остановилась для короткого отдыха. Кто-то перекусывал припасенной заначкой, кто-то подтягивал рюкзак… Геннадий сидел на камне, курил свою неизменную длинную трубку из черного дерева и смотрел в пространство невидящим взглядом. В своей отрешенности он напоминал вождя апачей.
Внезапно налетел ветер, погода испортилась, торчать на перевале смысла не было, и я дал команду идти дальше. Группа начала спуск по пологой тропе. «Я покурю и догоню», — бросил Геннадий. Через минуту солнце закрыла пелена, началась пурга. Ещё минут через десять я обнаружил, что Геннадия с нами нет. Пришлось тормозить группу и возвращать ее назад — на поиски. На перевале и вокруг было пусто, наши следы уже наполовину замело, но мне удалось разглядеть цепочку, уходящую куда-то в сторону, на хребет. Каким образом можно было туда двинуть — не увидев нашу тропу и вопреки всякой логике — так и осталось загадкой. Уже ощутимо темнело, и я бросился по следам.
Минут через двадцать я увидел Геннадия, довольно быстро ковылявшего с рюкзаком по камням неизвестно куда. Услышав мои яростные крики, он остановился, развернулся и неспешно побрел обратно. Подошел, скинул рюкзак и немедленно достал трубку.
«Ты прости, как-то я задумался и не заметил тропу, — сказал он. — А вообще, зря вы так беспокоились, у меня с собой палатка, котелок, и еды хватает, как-то вышел бы». Геннадий осторожно уселся на рюкзак и начал чмокать своими пухлыми красными губами, раскуривая трубку. «А это ничего, что мы бы тут искали тебя до посинения, ничего, что в твоей палатке должны спать ещё двое, да и котелков у нас всего пара на группу?» Но он уже привычно расфокусировал взгляд, улыбался каким-то собственным мыслям и слегка покачивался им в такт.
Как я его тогда не прибил? Злость на Геннадия и без того копилась у меня с самого начала. Пока участники похода готовили, ставили палатки, собирали ягоды, чинили снаряжение, Геннадий занимал место у костра и, посасывая трубку, вглядывался в огонь с абсолютным спокойствием мудреца, который познал все тайны и поэтому никому ничего не должен. При малейшей возможности он впадал в это свое оцепенение и отключался, блаженно улыбаясь. Какого чёрта он вообще попёрся в поход — смотреть на костёр?
Единственным, что выводило его из этого состояния, были бардовские песни. Их у нас исполняла Лилия — невысокая блондинка сколько-то за тридцать с угадываемым одиночеством во взгляде. Голос у нее был сильный, красивый, и народ охотно начинал подпевать. Геннадий тоже оживлялся, переводил взгляд на Лилию и медленно шевелил своими толстыми губами.
Поход закончился нормально, и мы с Геннадием расстались, как я полагал — навсегда. Однако через год он неожиданно позвонил и без всяких предисловий пригласил меня на свадьбу. Худой носатый Геннадий, обильно заросший рыжей шерстью, и пухленькая белоснежная Лилия казались за свадебным столом представителями не просто разных цивилизаций — разных планет. Особенно это стало заметно после нескольких тостов, когда жених начал периодически застывать в анабиозе, иногда порываясь достать свою трубку, а невеста, наоборот, восторженно болтала, всплескивала руками и звонко хохотала. Казалось, что во время их поцелуя может произойти аннигиляция.
Сам факт их свадьбы показался мне удивительным. Мог ли вообще у такого человека, как Геннадий, быть кто-то по-настоящему близкий? Мне казалось, что если ему кто и нужен, то нянька, обеспечивающая возможность отрешенно таращиться в пространство и неспешно размышлять о бренности мира. Или хотя бы убеждать себя, что он о ней размышляет. Может быть, Лилия и решилась на эту непростую роль?
Поговорка, что противоположности притягиваются, ничего не сообщает о том, что происходит после. Через три года они развелись. «Я так и не поняла, о чём он думает, когда молчит, а он всегда молчит, — жаловалась Лилия, выбрав меня в собеседники, — провонял всю квартиру своей трубкой». Единственным подтверждением случившегося брака стало появление уменьшенной копии Лилии — крохотной Иринки. По словам Лилии, Геннадий никак не воспринял появление дочери на свет, почти не подходил к ней и взирал издали с легким удивлением, словно сомневаясь в своей причастности.
Прошла ещё пара лет, и Геннадий женился повторно. Его избранницей вновь стала Лилия. «Пригласила меня к себе розетку починить, — объяснил Геннадий, — потом пирогом угостила, вина налила… Пришлось остаться, да и по дочке скучаю». Я с трудом поверил — потому что не мог представить Геннадия чинящим розетку.
На этот раз они прожили вместе чуть больше — но с тем же итогом. После второго развода Геннадий уехал в другой город, чтобы начать новую жизнь, и надолго исчез. Я встретил его случайно лет через десять — гуляющим в парке под руку с Лилией. Они уже не были столь разительно несхожи: Геннадий округлился и ссутулился еще больше, рыжие волосы поседели, а Лилия, наоборот, подсохла и стала шатенкой. «У нас осциллирующий брак, — смеясь, сказала она, — Генку вообще никто выдержать не может, а я как-то привыкла, на несколько лет хватает, тем более он курить бросил». Геннадий стоял рядом и ничего не выражал лицом. Я уже перестал удивляться их жизненным зигзагам.
Он позвонил мне примерно через год, говорил тихо и медленно, с усилием: «Привет, я в больнице, нашли рак мозга, вчера сделали операцию и вроде удачно. Знаешь, я тут размышлял по поводу счастья. Думаю, существует замкнутая система, в которую запущено определенное количество этого вещества, скажем, каждому по литру, а дальше оно распределяется уже случайным образом, в зависимости от перепадов давления … — Он запнулся и шмыгнул носом, потеряв важную мысль, долго молчал, безуспешно пытаясь вспомнить, затем вдруг сказал: — Знаешь, по-моему, я как-то не так жил, а почему — не знаю». И повесил трубку.
Кажется, это была самая длинная речь в его жизни.