Блеклые огоньки звезд тонули в плотности облаков. В ночной мгле все казалось блеклым. Даже Сретенский бульвар бледнел. Машины странно замедлились. Людей становилось меньше. Только «Крейзи Дейзи» сотрясала своими битами уставшую улицу.
— Да… Да… — Слова растворялись в ночной мгле с сигаретным дымом. — Мне не выиграть… Я в дерьме… Да уж… Если бы послать его к черту было достаточно…
Старый потертый кроссовок, впитавший в себя грязный слякотный снег, пнул маленький камень. Он проскользил по бордюру и свалился в водосток. Ей хотелось исчезнуть тоже.
— Хочу напиться…
Голос на другом конце линии осуждающе заворчал. Пришлось отнять телефон от уха.
— Нет… — решительно заявила она. — Глупостей не натворить не обещаю… Я не виновата в том, что эти твари навлекли на нашу семью!.. Господи, да иди ты сама к черту…
В прокуренном баре было спокойнее. Не тише, не менее тревожно. Но там хотя бы можно было скрыться. Сретенский будто осуждал своим безмолвием. Ни тебе сигналящих машин, ни тебе бездомных попрошаек. Никого. Только ты и твое одиночество. Хочется напиться…
Незнакомые лица растворялись во мраке. Она тонула в людском океане, нарастающем шуме и гаме. Толпа пульсировала, и бар пульсировал вместе с ней.
— Что будете?! — прокричал бармен, вырастая из розового света, и глянул на нее своими розовыми ослепшими глазами.
Она устало вздохнула. Выражение его лица изменилось.
— Я не кусаюсь…
Бармен молчал. В растерянности он смотрел на нее, она понимала — в его голове мешались интерес с отвращением.
— Налейте что-нибудь покрепче. И не делайте вид, будто увидели привидение.
— Простите, просто…
— Просто дайте какой-нибудь шот!
Будешь кричать — я тебя задушу, никто даже не узнает.
Она зажмурилась. Ее ослепило лучами. Пол под ногами затрясся.
— И побыстрее!
Ну и чего так переживала? Тебе же понравилось.
Алкоголь разлился по телу. Она почувствовала его опаленные капли. Голова пульсировала. Слова, живущие в ней, звучали громче.
Ты ничего не докажешь.
Толпа густела и разрасталась. Становилось душно. Горечь напитка застыла в горле. Хотелось блевать. Она держалась.
— Эй, красотка! — раздалось глухим эхо. — Эй, тебя спрашиваю! Классные дреды! Еще эти змеиные головы на концах — восторг!
Нужен ещё шот.
— Чего тебе?
Из толпы показалось лицо. Глаза незнакомца пьяно блестели.
— Отчего такая грубость?
— Тяжелая жизнь.
Он пялился. Переминаясь с ноги на ногу, болтал в стакане заканчивающееся пиво, и ухмылялся желтыми кривыми зубами.
— Че с лицом?
Краски плыли перед глазами. Человеческие тела мешались друг с другом. Биты отстукивали в сердце.
— Чего только не сделаешь, чтобы привлечь больше внимания.
— Ха! А ты прикольная. Не хочешь оторваться сегодня ночью? Обещаю незабываемые ощущения.
— Толкай свою дурь кому-то другому.
— Нет, я серьезно, — продолжал он ухмыляться.
— Исчезни!
Парень замолчал. Отступил назад, растерянно поболтал пиво, допил залпом и громко стукнул стаканом по барной стойке. Ему хватило одного её взгляда. Так случалось со всеми.
Прости, я ничего не могу сделать… Иначе он уволит и меня следом.
Пространство суживалось. Алкоголь просился наружу.
Он сказал, если слово скажешь, разрушит всю твою жизнь…
И сестер твоих достанет.
Подумай хорошенько, ты ведь ничего не докажешь… Нет, я не могу…
В туалете было тихо. Или она уже оглохла — было неважно. Обнявшись с унитазом, она старалась не думать. Не слышать звуков, издаваемых собственным телом, не существовать вовсе.
Слова отпечатывались в мыслях и сердце. Снова и снова выжигали себя, оставляя кровоточащие рубцы.
Да кто тебе поверит?! У тебя нет шансов! Ты жалкая!
Жалкая. Она была омерзительна. Лежала на кафельном полу пропитанного дешевым алкоголем и развратными развлечениями бара в собственной рвоте и плакала. Изуродованная шрамами, нанесенными собственными руками. А так хотелось смыть кровью позор. Теперь у неё был позор. И были шрамы.
Да вы видели, что она со своим лицом сделала?!
И вы хотите поверить ее показаниям? Да она психованная!
Сама же себя и искалечила в тот день, а на меня повесить хочет!
Алкоголь в крови мешался с воспоминаниями. Они пульсировали в венах, голове.
Как можно послать к черту того, кто сам им и являлся?