Снег хрустит под валенками и лезет за воротник. Аля идет из школы домой. Ей шестнадцать, но в это трудно поверить. Она похожа скорее на маленького взлохмаченного воробья, чем на юную девушку. Бурая цигейковая шуба, доставшаяся от старшей сестры, вязаная шапочка, из-под которой торчит красный, пощипанный морозом нос.
На севере темнеет рано. Звезд не видать — небо покрыто фиолетовыми грузными облаками.
Дорога из школы долгая: сначала вдоль пятиэтажек, потом — по частному сектору, мимо железной дороги. Где-то лают собаки, но Аля не боится — она ходит этим путем уже не первый год.
Аля слышит шаги сзади. Как будто ее скрипучее движение повторяет кто-то еще. Девочка резко оборачивается и видит метрах в пяти мужчину. Молодой. Высокий. Дубленка распахнута, клетчатый шарф обмотан вокруг шеи. Мужчина пристально смотрит Але в глаза и идет прямо на нее.
Думать некогда. Аля припускает бегом.
— Стой, барышня! Ты варежку потеряла!
Аля не ведется. Бежит по дороге что есть мочи. Но вдруг оскальзывается, падает на колени, больно подвернув левую ногу. Не успевает подняться и чувствует, как на нее наваливается тяжелое тело.
Аля лежит лицом на грязном протоптанном снегу. Мужчина дышит ей в ухо:
— Что ты, дорогая, в такую ночь гуляешь. Плохие вещи в такие ночи случаются.
Запах. От мужчины пахнет потом, лимонным одеколоном и чем-то еще. Резиной как будто. На Алиных губах привкус грязи. Лоб холодит снег. Девочка мычит и пытается выползти, но тщетно.
Мужчина возится с ее шубой, рейтузами и юбкой.
В голове пусто. Аля уже не здесь. Витает где-то там, среди облаков и снежинок и смотрит, как два тела копошатся на дороге.
Она перестает дышать и чуть поворачивает голову влево.
«Я почти дома. Вон уже забор дяди Гриши».
Аля вскрикивает и делает рывок. Мужчина, кажется, не ожидал от девчонки такой прыти. Он хватает ее за ногу, и в его руке остается маленький черный валенок.
Лает собака. Аля несется к соседскому дому:
— Дядя Гриша-а-а!
Собака надрывается. Пальцы не слушаются, отпереть калитку не выходит.
— Куда пошла, падла! — Мужчина хватает ее за волосы и тащит куда-то в ночь.
Аля всеми силами держится за калитку и орет. Собака орет вместе с ней.
И тут дверь дома отворяется. Выходит дядя Гриша, за ним Павлик — его сын.
Девочка чувствует, что никто ее уже не держит. В горле клокочет рыдание, она висит на калитке не в силах разжать пальцы.
Аля плохо запомнила, что было дальше. Как прибежала мать, как она отпаивала Алю чаем. Как ходили в милицию писать заявление. Она плохо помнит соседку тетю Машу, которая уговаривала мать заявление забрать: ведь ее недавно приехавший из города сын ничего плохого не сделал. Да и молодой он совсем, кровь горячая.
Аля не помнит, что говорила мать, не помнит лиц всех этих людей. Те события сплелись в мутное серое пятно: хочешь разглядеть, да не можешь.
Совсем забылись выпускные экзамены, последний звонок, голубое платье из тонкого ситца, сшитое мамой на выпускной.
Она начала приходить в себя только в городе, куда поступила учиться после школы. Потом работа, замужество, дети. Через семь лет поменяли дом, в котором жили мать с сестрами, на небольшую квартиру в многоэтажке с цветущим двориком. Мать ворчала, но Аля вздохнула с облегчением — ей хотелось держаться подальше от малой родины, от дороги вдоль рельсов, от ночного лая чужих бесполезных собак.
Аля редко вспоминает ту историю. Только никогда не ходит в поздний час домой одна: ищет подружек, чтобы идти вместе. Слезно просит мужа встречать ее после работы и деревенеет, если, выходя из автобуса, не видит его на остановке.
Иногда Але снятся сны: сумбурные, странные. Кто-то идет за нею по пятам, а она не может оглянуться. Она бежит, и неизвестная сила мчится следом. А иногда снится лишь запах: жженой резины, лимона и кислого пота. Аля просыпается с прыгающим сердцем, прижимается животом к мужниной спине, вдыхает запах дома, тепла и безопасности и снова проваливается в сон — теперь уже без сновидений.
Прохладный летний вечер. Сирень цветет так, что никуда не спрятаться от ее сладкого запаха. Весь город раскрашен яркими фиолетовыми пятнами.
Аля торопится в гости к подруге. Пакет тянет руку: апельсины, яблоки и пара бутылок вина, чтобы сварить глинтвейн. Аля чуть подпрыгивает, поджидая лифт, предвкушая особенный вечер.
Хлопок двери, шаги — кто-то еще зашел в подъезд.
И вдруг волной — запах. Жженой резины, пота и лимонного одеколона. Аля застыла. Лифт открылся.
— Входите, барышня. — Насмешливый голос с хрипотцой. Тот самый.
Аля заставляет себя сделать пару шагов. Голова кружится, мышцы свело от ужаса и напряжения. «Как корова на убой иду», — думает Аля.
— Какой вам этаж?
— Пятый. — Она смотрит на мыски своих туфель. Боже!
— Погода сегодня хероватая. Так ветрено.
Двери закрылись. Лифт тронулся.
Безвременье. Вакуум. Вонь его тела и свежесть Алиных апельсинов в пакете. Она слышит биение сердца в голове. Зубы кусают щеки изнутри.
Она поднимает взгляд:
— Да.
У него серые глаза с желтыми крапинками. Кожа в буграх и морщинах. Вся голова седая, ни одного черного волоса.
Сквозь ужас, оцепенение и боль проступает какое-то новое чувство.
Я это преодолела. Я смогла.
Она вкладывает в свой шепот все достоинство, которое ей удалось сберечь с той снежной ночи пятнадцать лет назад:
— Плохие вещи случаются в такую погоду. — Она неотрывно смотрит в его пустые глаза. Чуть поднимает подбородок и дышит: тихонько-тихонько, чтобы не спугнуть силу, которая в ней зарождается и крепнет.
Мужчина вздрагивает всем телом. Его глаза мечутся по ее лицу, прическе, одежде. Он сглатывает, шмыгает носом, порывисто отворачивается:
— Что вы знаете о плохой погоде?
— Я знаю о ней все. Был у меня учитель…
Мужчина как будто сдувается с каждой секундой. Аля смотрит на его лысеющий затылок, на цыплячью шею, грязный воротник. Видно, как ему не терпится покинуть эту капсулу времени: он то переминается с ноги на ногу, то почесывает ухо. Пауза длится лишь мгновенье, но это мгновенье гремит победным маршем Алиного величия.
— Простите, выхожу. Всего хорошего!
Лифт открывается.
— А вам всего плохого.
Мужчина рванул, не оглядываясь. Аля прислонилась к стене лифта и улыбнулась.